После утренних процедур и приготовления завтрака Эльчи настроился не поддаваться желаниям тела, и когда Мишка вошел на кухню с Лианой на руках, как ни в чем не бывало поставил на стол бутерброды и включил кофемашину. И понеслось. Кормежка-памперсы-умывашки-слезы—тетешканье, обычное утро молодых родителей, у ребенка которых режутся зубки. Еще вначале их проживания на острове Эль приготовил на завтрак Мишке манную кашу, втайне гордясь собой, потому что она вышла без комочков и такая, как учил его Лиатт. Но муж бросил фразу «От манной каши, как от крахмала, стоят только воротнички». Эльчи не стал выяснять, что это значило, но понял, что для завтрака это не годится. Поэтому по утрам себе он готовил кашку или омлет, а для Мишки всегда требовался завтрак поплотнее.
Мишка закончил кормить Лиану, поставил ее столбиком, поглаживая легонько девочку по спине, и подошел к Эльчи, принюхиваясь. Он почти уткнулся носом в шею мужу:
— Эльчи, давно хотел тебя спросить, какими духами ты пользуешься? Ты так приятно пахнешь…
— Никакими, это мой запах. — Сказать Мишке, что запах усилился из-за предстоящей течки? Стыд и позор. Как? Как я мог не взять с собой игрушки-заменители? И как пережить эту дурацкую течку, которая начинается так рано? Еще ведь полтора месяца должно было пройти. Хотя доктор говорил, что после родов цикл сбивается и не факт, что она начнется вовремя. А тут еще волнения, близость отца ребенка, и на тебе. Эльчи тяжело вздохнул и мельком взглянул на раковину, куда он положил помытую морковку, самую большую, которую нашел в запасах, чтобы она отогрелась к вечеру и хоть как-то заменила ему забытые дома игрушки для течки. На палочку московской колбасы у него просто не поднялась рука. Мишка очень любил бутерброды с ней.
«Хрум. Хрум-хрум…» — донеслось из-за спины. Эльчи медленно оглянулся и увидел, как Мишка грызет морковку, разгуливая по кухне с малышкой на руках.
«Приплыли» — подумал Эль и закусил губу, чтобы не заплакать. Просить Мишку, чтобы тот помог ему в течку, он даже представить себе не мог. Особенно после его слов «представь себе, что омега спит с омегой или альфа с альфой». После такого обращаться к мужу было бы самоубийством через отпиливание свой гордости ржавой пилой.
Эльчи решительно выдохнул. «Ничего. Я что-нибудь придумаю. Я же взрослый омега. Я уже папа. Я справлюсь».
После завтрака, забрав у Мишки Лиану, Эль побрел на берег острова, давая возможность мужу отдохнуть от бессонной ночи и, как всегда, избегая его присутствия, чтобы не навязываться со своим запахом и внешним видом зовущего предтечного омеги.
Под зонтиком на лежаке он удобно устроил дочь на животике и задумчиво посмотрел на волны, разыгравшиеся на море. Ощущения наступающей течки были еще слабыми, но пугали своей неопределенностью. Как организм поведет себя — предсказать было невозможно. Прошлый раз — когда он забеременел Лианой — его вообще вынесло из жизни на два дня. Но тогда был алкоголь, злость на Руфио, который в очередной раз обнимался с чужим омегой, и такой милый незнакомый нежный, восторженный почти альфа, который боялся дотронуться и смотрел на него, как на божество. А уж секс с ним был просто крышесносным. Эльчи помнил те дни какими-то размазанными картинками, но такого у него ни с кем не было — такой нежности и такого притяжения. А сейчас… Сейчас мозги и тело тянулись к Мишке, отмечая его инаковость, без затмения, четко раскладывая по полочкам чудаковатые высказывания, отношение к ребенку, обожание и самоотдачу. Мишка не был злым или заносчивым, высокомерным. Он просто был непонятным, но добрым. Только вот инопланетный барьер между ними был непрошибаемым. Живой Мишка был еще лучше, чем на фотографиях и видео, показываемых Лиаттом. Но таким же далеким.
Надо поискать блокаторы и порыться в поисках замены морковке. Эльчи встал с песка и вдруг увидел в том месте, где он прочел прошлую надпись, сердечко, нарисованное веточкой. Надпись внутри была полустерта. Эль обошел вокруг, присел, стряхнул нанесенный сверху песочек. Надпись понятнее не стала: «…лета» — последние буквы читались легко. О первых можно было только догадываться. Покрутив так и сяк варианты, получалось только одно слово «каклета». А! Лиатт что-то говорил, что в детстве Мишка котлету называл «каклета», а на таблетку говорил «баблетка», макароны были «макамонии», на ворону говорил — «вавёна», а на киску — «сиська». Эх, Мишка-Мишка! Так и не вырос. Нет, чтобы попросить. Пишет в сердечках послания.
— Ну, что, Лианочка, пойдем твоему уставшему отцу готовить «каклеты с макамониями»?
Лиана радостно улыбнулась и запустила кулачок в рот, смачно потирая десны.
Мишка предсказуемо спал на самом солнцепеке у бассейна, Эльчи перетащил зонтик, примостив его так, чтобы тень падала на большую часть мужа и пошел с дочерью на кухню.
====== Звезды над морем ======
Комментарий к Звезды над морем Осторожно, разлилась бочка флаффа.
Оно само.
Отношения с Мишкой улучшались постепенно. Лиатт говорил Эльчи, что Миша тактильный мальчик. Ему нужны прикосновения, без них он просто засыхает. Так и вышло. Редкие прикосновения то к руке, то к плечу переросли в частые. Иногда он обнимал Эля с Лианой и зарывался носом в волосы мужа, шумно вдыхая. Мишка брал мужа за руку, когда вел к морю, к бассейну или на кухню. Потом он предложил вставать к Лиане ночами по очереди, чтобы было «по честному». Но для этого нужно было спать на одном диване. А кто такой Эльчи, чтобы противиться своему мужу, пусть и фиктивному. Тем более, ему самому эти утренние обнимашки были в радость. Интерес, с которым Мишка все чаще поглядывал на Эльчи, заставлял того краснеть и опускать глаза, снова и снова повторять себе, что, возможно, Мишка переступит себя и захочет секса с Эльчи, но год закончится и он вздохнет облегченно и улетит на свою Землю, о которой так вдохновенно рассказывал каждый день, показывая по виеко фотографии, и забудет о фиктивном муже, предварительно разведясь.
Через неделю после «каклет с макамониями» на том же месте, где обычно, Эльчи нашел еще одно сердечко, в котором было написано по-русски «поцелуй». Сердце забилось заполошно, закололо в груди, дыхание сбилось. Эльчи тогда долго просидел на пляже с Лианой, труся возвращаться домой, но дальше тянуть было некуда. Он, передумав все на свете, в том числе вспомнив, как перенес прошедшую недотечку, удвоив количество принимаемых подавителей и совершенно обойдясь без игрушек, дроча насухую, что приносило лишь болезненное освобождение от стояка, но отнюдь не удовлетворение, решил для себя поступать по обстоятельствам. Лиана весело курлыкала, прорезавшийся зубик больше не беспокоил ее и ночные бдения перестали быть частыми и в тягость, но они с Мишкой продолжали спать вместе, делая вид, что так и надо. И утренние просыпания в обнимку уже перестали быть такими постыдными для Эльчи, даже вошли в привычку. Это было единственным приятным ощущением за день, это, да еще предвкушение, в ожидании следующего утра, бодрило на весь день.
Мишка приготовил давно обещанные шашлыки, самостоятельно соорудив конструкцию из камней и веточек дерева, и они вместе с Лианой, сидя у бассейна, наслаждались болтовней Мишки и подробным описанием приготовления блюда. Мариновать мясо Мишка не стал, объяснив, что делает по своему рецепту, как его научил отец. Вечер был чудесный. Тем более, зная, что Эльчи прочел послание, Мишка все время странно поглядывал на мужа. Предвкушение чего-то хорошего плавало в груди, поднимая настроение. Мясо оказалось очень вкусным, сочным, в меру прожаренным, а вино, которое Мишка подливал понемногу в бокал, расслабляло и настраивало на веселый лад. Когда последняя партия шашлыков была положена на угли, уже стемнело и Лиана задремала на топчане, Мишка подсел поближе к стулу Эльчи, отобрал бокал, поставив его тут же на песок, и взял двумя руками его правую кисть.
— Испачкался. — Он слизнул капельку вина с ладони и посмотрел снизу вверх на мужа. Покрутил обручальное колечко у него на пальце. — Когда я надевал тебе кольцо на свадьбе, у тебя так же дрожали руки, как сейчас. — Тихо сказал он. — Ты меня боишься? — Он с каким-то волнением посмотрел Эльчи в глаза.
