Лоди тем временем прислонил Ежика к стене и, прижавшись всем телом, потирая своим стояком о чужой, одним языком легонько трогал губы размякшего омеги. Ежи стоял, привалившись к стене, раскрыв рот, запрокинув голову, и тяжело дышал, высоко вздымая грудь. Соски натягивали ткань смешной футболки с оленем Рудольфом — Лоди странным образом вспомнил то, что ему рассказывали об этом празднике, и даже имя оленя всплыло на поверхность. Подсознательно он цеплялся за отвлекающий фактор, какие-то несуразности, но Ежи, такой невозможный, такой зовущий, такой сладкий, стоял перед ним и молчал, закрыв глаза.
Лоди, сдерживаясь, до боли стиснул зубы. Надо завтра посетить стоматолога. Странно будет, если помощь медэкса не понадобится.
Он перевел взгляд на стены, чтобы отвлечься от вида зовущего омеги, и посмотрел на фотографии, развешанные на стенах. На каждом фото семейство Лау-Кайрино весело улыбалось. И рыжик, его рыжик, который сейчас, сжимая до боли кулаки, стоял у стены, тоже был таким юным и счастливым, что альфье чувство защитника, глубоко спрятанное внутри, шевельнулось в глубине грудной клетки и внезапно поставило мозги на место. Страсть не исчезла, но она стала управляемой. Зубы разжались, и тяжелый вздох, очищающий, глубокий, разорвал тишину помещения.
Он сел рядом с Ежи, опираясь спиной о стенку.
— Нам надо остановиться, Ежи… В смысле притормозить… Расскажи что-нибудь, пожалуйста, иначе… Как давно я тебе нравлюсь, например? — Лоди взял ладошку спустившегося и севшего рядом омеги в руку и стал поглаживать ее большим пальцем.
— Как же трудно и больно взрослеть, — прошептал Ежик.
Лоди надо было отвлечься, потому что он знал, что стоило провести легонько своей горячей рукой по этому отзывчивому разгоряченному телу, и их сметет лавиной. Он чувствовал, что стоит скользнуть ладонью, задрать эту смешную футболку, провести обжигающим движением ласково до этих возбужденных сосков, и сдержать рвущуюся на свободу гладкую сочащуюся головку в окаменевшем стояке будет уже невозможно. Ежи что-то тихо говорил, глядя на профиль Лоди, но тот его не слышал, ибо в мыслях… Он представлял, как освобождает Ежи от мягких штанов и выпускает на волю его топорщащийся член, дует на него, слизывает прозрачную капельку, и прикасается к ней влажными губами, и оба они срываются в нетерпеливый и безумный первый секс.
— … каждый день в школе. Ты, наверное, знаешь обо всех моих увлечениях. Отец говорит, что я влюбчивая ворона, и это правда. — Ежи тихо вздохнул и его взгляд опустился с лица Лоди на шею, плечи, грудь, прошелся по животу, на мгновение замер на бугорке в брюках и медленно, как будто поглаживая, прошелся по ногам. — Но ты… ты нравишься мне не так, как остальные. Я ведь уже полгода как, — Сержи запнулся, заморгал глазами, но заставил себя продолжить, — полгода как ты мне нравишься. Я решил проверить свои чувства — вдруг все это поверхностное, и быстро пройдет, но оно не проходит. Я пытался скрывать свои чувства, но последнее время это уже никак не поддавалось контролю.
Сержи сглотнул пересохшим горлом и требовательно уставился на Лоди:
— Ты будешь со мной встречаться? Даже невзирая на все мои предыдущие увлечения?
— Я умру, Сержи, если не смогу больше с тобой встречаться. — Лоди повернул голову к омеге и потянулся губами к нему.
— Постой, Лоди. Обещай, что никогда не упрекнешь меня предыдущими увлечениями, — Ежик положил пальчик поперек губ альфы, взволнованно дыша.
— Вот ведь весь в папочку. Это ты его научил, Ли? — усмехнулся Мэд, расслабляя напряженные плечи и оглядываясь на мужа.
— Выключай виеко, Мэд. Пусть они сами решают, что им можно, что нет. Вырос наш Ежик…
Мэд нахмурился, но просьбу выполнил.
— А ты помнишь свой первый минет, милый?
— Как вчера, Мэд. Надо бы повторить.
— Кто первый? — Мэдирс поиграл бровями.
— Давай в «камень, ножницы, бумагу»?
— Везунчик Ли! — Мэд завалил мужа на кровать и коротко поцеловал в нос. — Ну, что? Вспомним молодость?
И они вспомнили. Да так, что… Но это уже другая история.
