Лорд Фалмут кивнул и допил бренди.

— Остерегайтесь только одного, капитан Полдарк. Ошибочно рассматривать всё издалека, и в жизни, а в особенности в политике, в таком случае можно не увидеть жизненно важных вещей, находящихся прямо под носом.

— Каких, например?

— Вы сами о них упомянули чуть раньше! Победу в войне.

Так сказать, конвой северного побережья отбыл в обратный путь с наступлением сумерек, когда серебристая луна выглянула из-за облаков. Он состоял из четы Энисов, четверых Тренеглосов, Пола и Дейзи Келлоу, двух сестер Поуп, пятерых Полдарков, Стивена Каррингтона, миссис Кемп, Джона Гимлетта с новой лошадью и еще двух грумов. Поскольку путь в темноте был довольно опасен для одинокого путешественника, учитывая, что на скачки съехались цыгане и торговцы лошадьми, вполне разумно было ехать вместе. Но на узкой дороге помещалось не более двух или трех всадников, и они растянулись в длинную гусеницу.

— Другого варианта не было, я же говорил! — мрачно произнес Стивен Каррингтон.

— Разве что сказать ему правду.

— Ничего бы из этого не вышло!

— Я не уверена. Разумеется, если моряк умер от ножевого ранения...

— Это не так, я уже дважды повторил! Если он и умер, то не от того булавочного укола, который я ему нанес. Если он умер, в чем я сомневаюсь, то от желудочной колики или еще какой-нибудь хвори, которую он где-то подхватил. А попытались представить всё так, будто это от царапины, специально, чтобы представить меня злодеем!

На небе снова сгустились громады туч. Луна скрылась, лишь края облаков озаряло слабое свечение.

— Скажи, что плохого в том, чтобы избежать принудительной вербовки? Все так делают. Любой нормальный человек с головой на плечах! Ты бы предпочла, чтобы сейчас я был матросом, карабкался на какой-нибудь марсель в ожидании плетки, если не буду достаточно проворен? Ты этого бы хотела? Просто скажи. Этого?

— Разумеется, нет! — произнесла Клоуэнс — энергично, но печально.

— Но ты меня обвиняешь, — отозвался Стивен. — Обвиняешь, ведь так?

— Нет, Стивен! Дело не в этом!

— Тогда в чем?

— Просто я не уверена...

— В чем не уверена?

— Не было бы лучше... лучше всего, сказать Эндрю правду? Ложь... иногда полезна, не могу возразить... Но в этот раз... Понимаешь, Эндрю ведь родственник, член семьи. Конечно же, было бы лучше ему довериться, сказать: «Послушайте, Эндрю, случилось вот так и так». Как ты рассказал мне. Ты его не убил. Даже если ножевая рана имеет отношение к его смерти, то это вышло случайно. Что в этом плохого? Это была... неприятная стычка. Ты боролся за свободу. Могло произойти что угодно. Звучит хуже, чем на самом деле. Ну вот, Эндрю, сказал бы ты, прошу держать это в тайне. Больше никто не может связать меня с той дракой. И скорее всего, никогда и не свяжет. Так что храните молчание... В конце концов, я ведь помолвлен с вашей кузиной Клоуэнс, она вскоре выйдет за меня замуж. Для всех будет лучше, если вы промолчите...

— Продолжай, — сказал Стивен. — Интересно послушать.

— Но теперь... Ты не думаешь, что он начнет выяснять дальше? Выяснять, действительно ли ошибся. Думать об этом. И... если он когда-нибудь приедет в Нампару, а это вполне возможно, и увидит Пола Келлоу, то поймет, что ты лжешь. И кто знает, что он тогда сделает или скажет в запале? — Клоуэнс подобрала поводья, когда они пересекали вброд ручей. — Вот о чем я, Стивен. Вот что меня беспокоит.

Пока копыта лошадей разбрызгивали воду и цокали по камням, они разделились. Когда они снова оказались рядом, Стивен сказал:

— Тебя не только это беспокоит. Я тебе противен, разве не так?

— О чем ты?

— Потому что ты влюблена в человека, который способен постоять за себя в драке, который ценит свободу и не сдается без боя, когда на него нападают. Ты говоришь о правде! Что ж, вот в чем правда, ведь так? Я тебе противен.

— Если бы ты был мне противен, как ты говоришь, разве я стала бы так о тебе беспокоиться?

— Даже если и так, всё равно я тебе противен. Ты твердишь, что я должен был признаться человеку, с которым не знаком и пары минут! Если бы я сделал, как ты считаешь нужным, он бы схватил меня и отправил в тюрьму до конца дней!

— Но Эндрю...

— Да, я знаю, родственник. Но он твой родственник, а не мой. Откуда мне знать, на что он способен, кому проболтается? Он него несло спиртным. Я помню его в «Звонком колоколе». Когда он вошел туда со своим приятелем, то был крепко навеселе. Когда человек в подпитии, никогда не знаешь, что он может растрепать!

Некоторое время они ехали молча. Помимо скрипа кожаной сбруи и цоканья копыт лишь сверчки в кустах нарушали тишину.

Клоуэнс расстроилась куда больше, чем хотела показать. Ей хотелось любить и превозносить в Стивене всё. Восхищаться его привлекательностью, его уверенной зрелостью, смелостью и предприимчивостью, остроумием — всем тем, что делало его настоящим мужчиной, по сравнению с которым остальные казались бледными копиями. Но сегодня она увидела две менее приятные черты в этом образе. Мысль о том, что он убил кого-то во время драки в таверне, была тревожной как из-за самого этого происшествия, так и из-за возможных последствий. Но хуже всего то, как он у нее на глазах быстро и с легкостью обманул Эндрю, зная, что она наверняка в курсе его лжи, и при этом не только не волновался, но и призвал ее подтвердить свою ложь, предоставив ему алиби.

Убийство — это примитивно, жестоко, беспощадно и агрессивно, но всё же ему можно найти оправдания. Закон джунглей. Лев в джунглях. Но отрицать его разными способами — сначала утверждая, что этого не было, потом — что он не виноват, затем — что у него есть оправдания, это даже не просто отрицать... Это больше похоже не на льва, а на шакала.

Когда они поехали дальше, Клоуэнс в глубине души уже знала, пусть еще не признавала этого, что спор, кризис между ними будет разрешен. Кого бы ни убил Стивен, он не убил ее любовь, лишь слегка ранил, и вскоре Клоуэнс начала смотреть на события с его точки зрения. Начала приводить самой себе аргументы, которые привел бы он.

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы ему ничего не угрожало, чтобы они поскорее поженились, счастливо зажили в сторожке и занимались любовью под осенней луной.

Когда опустилась темнота, на поле для скачек осталось несколько сот человек. Кое-кто прибирался и разбирал трибуны, многие валялись пьяными, а еще больше людей бродило вокруг, пошатываясь, но пока еще держась на ногах. Девушки и парни визжали и покрикивали друг на друга, нищие и цыгане копались в мусоре и часто затевали из-за него склоки, как и бездомные собаки, голуби, галки, чайки и крысы. В большинстве шатров всё спиртное уже распродали, но некоторые еще торговали при свете фонарей. Начались драки, пока что в них мало кто участвовал, но они, как искры, показывали, где может разгореться настоящее пламя.

Молодые мужчины Грамблера и Сола составляли одну из самых шумных компаний, а двумя самыми шумными ее представителями были младшие братья Томасы, Мастак и Певун. Пылкие методисты, сегодня они погрузились в бездну греха и позора, Святой Дух покинул их, а в душах иссяк живительный нектар божественного. Теперь их дух подогревала вовсе не святость.

Виноват в этом был в большей степени Мозес Вайгас из Меллина, работающий в Нампаре. Мозес был далеко не таким испорченным, как его отец, но уже сильно его напоминал. В тридцать с небольшим он полностью облысел, а его круглое лоснящееся лицо приобрело хитроватое выражение, как у порочного херувима. Именно он одолжил у Росса телегу и лошадь, после чего стал искать попутчиков, готовых заплатить за поездку туда и обратно по шиллингу. Томасов он спросил последними, потому как они строго воздерживались от спиртного, в отличие от некоторых других методистов. И когда они поехали на скачки, он решил: настало время попытаться это исправить, что ему и удалось, вопреки ожиданиям.