И когда она задела его своими колкими насмешками, Джорджу очень хотелось упомянуть некоторые из этих подробностей, указав, что не все члены ее семьи, несмотря на происхождение, были столь безупречны — их тоже интересовали деньги и власть. Теперь же он был рад, что смолчал. Не стоит в таком настроении заключать брачный договор.

Но если возникнет необходимость, то сведениями можно будет воспользоваться когда-нибудь в будущем.

В этот же день, пятого марта, обсуждали другой брак.

Росс осторожно спросил:

— И ты только сейчас пришла к такому решению?

— Около двух недель назад, папа. Я просто ждала удобного случая, чтобы сообщить. Сначала ты был в Труро, потом в Техиди, а...

— А мать уже знает?

— Она не уверена, но уж точно подозревает.

— Получается, ты сначала решила со мной поговорить?

— Я сказала Стивену, что сделаю именно так.

— А почему сейчас его здесь нет? Ведь просить твоей руки — его обязанность.

— Разумеется, он это сделает. Но мне казалось, сначала следует переговорить с тобой, сообщить новости... которые могут оказаться для вас с мамой не такими уж хорошими.

— С чего ты так решила?

— Ну, ведь Стивен не богач; и как тебе известно, у него нет надлежащей работы. Он... безродный — ох, я знаю, для вас это неважно, вы с мамой выше этого — но будь у меня дочь, мне бы тоже захотелось узнать о родителях человека, за которого она собирается замуж. Стивен сам знает не много. По-моему, в некотором смысле вы все его любите. Но, наверное, недостаточно, чтобы принять в семью.

— Но ты любишь его?

— Да.

— А разве этого недостаточно?

— Ты такой хороший, папа. Ты правда так считаешь? А как ты будешь вести себя с ним?

На секунду Росс увернулся от ее пристального взгляда. В его памяти, как в голове умирающего, пронеслись двадцать лет отцовства: неописуемое доверие, всепобеждающая любовь, семейные неурядицы, искреннее веселье, а иногда вспыльчивые товарищеские отношения. А теперь дочь полюбила незнакомца.

Не просто чужого для семьи — любой, за кого она выйдет, будет чужаком, по крайней мере поначалу (чем дружней семья, тем сильнее вероятность разрушить такие отношения), — но чужак из другого графства, чье мнение отныне займет в ее жизни более важное место, чем узы верности детства. Не появился ли уже некий намек на враждебность с ее стороны? Как будто с этого момента природа требует раскола, как будто зарождается новое начало взамен старому, как куколка насекомого, которая превратилась в бабочку. Типично для природы, когда один вынуждает другого вырваться из тесных рамок семьи, покинуть ее, чтобы жить с другим.

— Если я добр, — наконец ответил Росс, — как ты говоришь, то не надейся, что я буду добр и к нему. Ты моя старшая и любимая дочь; мне следует удостовериться, что он тоже испытывает к тебе чувства, как и ты к нему. Если я надавлю на него, то ради твоего же блага. Мне следует знать, убедиться, как он относится к тебе и как собирается содержать.

Клоуэнс притихла и не сводила с него глаз.

— Что ему сказать, чтобы убедить тебя?

— Не знаю. Интересно услышать.

Клоуэнс встала, подняла упавшую примулу и снова поместила ее в вазу. Ей хотелось сказать больше, поговорить, объяснить отцу, поспорить, высказать ему все, что только можно, даже в порыве чувств. То, как он спокойно выслушал ее, принесло одновременно огромное облегчение, но и напрочь лишило дара речи. Как будто образовался вакуум. А ей хотелось сражаться за Стивена.

— Ему тридцать, — строго заметил Росс. — А тебе нет и восемнадцати...

— Папа, он тот единственный.

— Единственный, кого ты пока видела.

— По-моему, — начала Клоуэнс, — маме не было и восемнадцати, когда она вышла за тебя. И мне совсем не кажется, что хоть раз в жизни она посмотрела на кого-то другого.

— Один раз это случилось, — сказал Росс.

— Да? — встревожилась Клоуэнс.

— Один раз и ненадолго. Это было несущественно.

— Ну вот. О чем я и толкую.

— Но дело не зашло дальше, хотя и могло. Я буду доволен, или мне будет спокойнее, если я удостоверюсь в нем. Не в тебе.

— О нем ходят дурацкие слухи...

— Даже не слышал о таком.

— Любая женщина или мужчина, когда вступают в брак, идут на риск. Нам тоже хочется рискнуть.

Росс поднялся и раздвинул шторы.

— Ну что ж, полагаю, это займет какое-то время.

— Только недолго, если можно, папа. Мы уже заждались.

— Заждались!

Внезапная сталь в его голосе заставила ее подскочить.

— Нам так кажется. Ведь первые несколько месяцев здесь ты его совсем не видел. А потом еще восемь месяцев. Я... старалась быть разумной. Разве не так? Тебе следует это признать! Думаю, это любовь с первого взгляда. Но в прошлом январе я отправилась с тетушкой Кэролайн в Лондон, а в июле поехала в Бовуд. Оба раза я хотела понять, люблю его или нет. И в обоих случаях оказалось, что люблю.

— Он дважды ужинал у нас, пока ты отсутствовала в июле.

— Да, он рассказывал. С твоей стороны было так любезно его пригласить. Но это ведь потому...

— Да, именно поэтому. Он друг Джереми и мог приходить в любом случае.

— Это было, когда он решил вложиться в шахту?

— Вопреки моим предупреждениям. Он очень привлекательный юноша, умный и сообразительный. Кажется, он многого может добиться в жизни. Безусловно, возможности не упадут с неба, если нет связей. Вероятно, когда... если у него появится влияние, другие стремления...

— Когда ты повидаешься с ним?

— Повидаюсь? Только не завтра. В любое время в четверг. Лучше всего до полудня. Скажи ему, чтобы зашел в библиотеку. Там нам не будут мешать.

Клоуэнс подошла к нему и поцеловала.

— Ты расскажешь маме?

— Ну конечно!

— То есть сегодня вечером.

— Обязательно. У нас мало тайн друг от друга, а такое мы уж точно не будем скрывать.

Клоуэнс улыбнулась.

— Именно такого мне и хочется со Стивеном.

— Скажи, чтобы ждал меня в одиннадцать.

— Что это был за корабль? — спросил Росс. — Шхуна?

— Да, сэр. Небольшая.

— А именно?

— Около восьмидесяти тонн.

— Под чьим командованием?

— Капитана Фрейзера. Шла из Бристоля.

— Сколько времени ты там провел?

— Это было второе плавание. Шотландец, непримиримый, рыжеволосый, с таким лучше не связываться.

— Но не слишком хороший моряк?

— Почему вы так думаете, сэр?

— Он угодил на мель у мыса Гри-Не. Хотя и бушевал шторм.

— Нет, сэр, пушечный выстрел, убивший капитана Фрейзера, снес нам фок-мачту, и все лееры, реи и ванты обрушились вниз, поэтому корабль отклонился от курса и почти лег на борт, пока не обрубили такелаж. Мы сделали все возможное, чтобы повернуть к ветру, но пытаясь сбежать от французов, приблизились к берегу, а шторм и прилив были слишком сильными.

— Ты не слышал в Бристоле, кто-нибудь спасся?

— Нет. По-моему, все погибли.

— Сколько тебе, Стивен?

— Тридцать.

— Ты всю жизнь ходил в море?

— Нет, трудился на ферме, еще парнишкой. Затем недолго служил кучером у сэра Эдварда Хоупа, он жил в пригороде Бристоля. Тогда я впервые увидел море и корабли. Вышел на причал, и меня едва не раздавили, но вместо этого я забрался на бриг, который отправлялся в Канаду. А потом...

— Почему ты оставил службу у сэра Эдварда Хоупа?

— Это было не для меня.

— В каком смысле?

— Мало шансов продвинуться по службе. А я собирался когда-нибудь стать сам себе хозяином.

— Но пока этого не произошло?

— Вы ведь сами сказали, что не так легко выдвинуться, когда нет никакого влияния.

— Предпочитаешь работать на природе или в помещении?

— На природе лучше. Всегда нравилось. Не могу спускаться в шахту. Но я жажду встать на ноги по многим причинам.