Чувство настороженности к ним возникло у Ольги вскоре после их возвращения с Игорем из первого неудачного похода на Византию, во время которого в отсутствие мужа она приняла христианство. Ольге начало казаться, что воеводы стали иначе, чем прежде, на неё смотреть, при разговоре стараются избегать её взгляда, а в их голосах появилась холодность. Их встречи перестали, как некогда, носить дружеский характер, а превратились в сугубо деловые. Эту перемену она объясняла тем, что тройка друзей, от которых не было тайн в великокняжеском тереме, стало известно о её взаимоотношениях со священником Григорием. Язычники до мозга костей, они сообща решили порвать с Ольгой дружеские отношения и воспринимать её теперь лишь как великую княгиню.

Придерживаясь мнения, что мудрый правитель из врагов делает друзей, а не превращает друзей во врагов, Ольга поначалу хотела объясниться с друзьями-воеводами, однако, поразмыслив, отказалась от этого. Если отношение к ней воевод осталось прежним, затеянный ею разговор будет выглядеть глупо и бессмысленно. Если она в своих наблюдениях права и воеводы действительно больше не считают её наравне с Игорем своим близким человеком, которому свято верят и готовы пойти за него без колебаний в огонь и воду, ей не удастся вернуть их дружбу. Воеводы из тех людей, которые верят не хитросплетению слов, а совершенным поступкам. Зато в обоих случаях, пустившись с воеводами в объяснения, она наверняка унизит себя и, главное, не перестанет опасаться тройки воевод — то, чего они не знают сегодня, может стать известно им завтра, и перемена их отношения к Ольге последует незамедлительно.

Поэтому, не доводя дела до открытой вражды с друзьями и не превращая их в явных врагов, необходимо делать вид, что в её отношении к ним ничего не изменилось. Выжидать подходящего случая, когда можно будет либо вовсе избавиться от них, либо сделать безопасными для себя. Именно для себя, поскольку княжичу, сыну их друга и побратима Игоря, они будут преданы так же, как его отцу. А вот с Ольгой дело может обстоять совсем иначе. Святослав воспитывался не только бесстрашным воином, но и честным, справедливым человеком. Зная о неблаговидных поступках Ольги, способной ради достижения своекорыстных целей предать святая святых — веру предков, они в случае смерти Игоря могли воспротивиться переходу власти в руки Ольги.

Для этого воеводам не требовалось ничего изобретать. История Руси и сопредельных с ней славянских народов знала немало случаев, когда вдовая великая княгиня оставалась при малолетнем сыне-наследнике его матерью-воспитательницей, а власть великого князя до совершеннолетия княжича переходила кому-либо из близких мужчин-родственников, а при отсутствии таковых к группе бояр или воевод. Сам Игорь был воспитан после гибели отца Рюрика братом своей матери Олегом, который обладал всей властью великого князя даже после его совершеннолетия? Так почему нечто схожее не может произойти после смерти Игоря при малолетнем Святославе и ей при юном княжиче будет уготована судьба обычной матери? Сохранено звание великой княгини и нынешнее количество слуг и мамок при сыне, но державная власть перейдёт к кому-либо из наиболее уважаемых в дружине воевод, например Ратибору или Асмусу? Или, дабы избежать возможных распрей и междоусобиц и не допустить непомерного возрастания власти одного человека, Русью станут править, как в Византии, одновременно несколько воевод, допустим, Ратибор, Асмус, Свенельд или те же Микула, Олег, Рогдай, у которых врагов в дружине гораздо меньше, чем у трёх первых, и которых может поддержать большинство воеводского совета? Такое развитие событий будет ударом для Ольги и похоронит все её многолетние надежды стать единственной и полновластной хозяйкой Руси.

Избавиться от друзей Игоря оказалось намного сложней, чем от Свенельда и полоцкого князя Люта. Ольга не могла открыть Игорю истинной причины своего желания отправить Микулу с Рогдаем под сарацинские сабли, ей пришлось изыскивать для мужа убедительное объяснение того, зачем они обязательно должны идти с Олегом в поход. Такой предлог Ольга нашла: чтобы Олег, Свенельд и Эрик, в чьих жилах текла варяжская кровь, не могли вступить в сговор и использовать результаты похода в собственных корыстных целях, им надобно противопоставить верных великому князю русских воевод. А кто мог быть ему преданнее, нежели Микула и Рогдай, которых он знал чуть ли не с младенчества? Эти доводы оказались Игорю понятны и произвели на него нужное Ольге впечатление, в результате друзья-воеводы в полном составе должны были отправиться на Кавказ.

Вчера гонец доставил ей вести от Игоря: печенежский хан с ордой переправился через Дунай и напал на болгар, а совместное русско-варяжское войско во главе с воеводами Олегом и Свенельдом выступило в поход на Кавказ. На вопрос Ольги, когда ей ждать в Киеве мужа и прибудут ли с ним воеводы Микула и Рогдай, гонец ответил, что великий князь с оставшимся войском тронется в обратный путь на Русь через двое-трое суток, а воеводы Микула и Рогдай командуют русской частью отправившегося на Кавказ войска.

Это значило, что Игорь неукоснительно следовал принятому им с Ольгой плану, перестав видеть в ней соперника за обладание властью в державе. Скорей бы он возвратился в Киев, чтобы она, передав ему заботы и хлопоты о сегодняшнем дне Руси, могла целиком сосредоточиться на более важном деле — подготовкой почвы для того, чтобы и завтра, и послезавтра, и до скончания веков верховная власть на Русской Земле принадлежала только роду Рюриков.

   — Глеб, ты? — притворно удивился Микула, хотя сразу узнал своего соратника по прежнему Хвалынскому походу и одного из устроителей его недавних переговоров с посланцами аланов и лазгов.

   — Я, воевода, — откликнулся невысокий худощавый человек с аккуратной бородкой на загоревшем до черноты узком лице. — Неужто я так изменился с прошлой нашей встречи, что меня трудно признать даже с двух шагов?

   — Все мы изменились за год, — ответил Микула. — А коли это ты, давай обнимемся после разлуки.

Микула обхватил Глеба обеими руками, легко оторвал от земли, прижал к груди так, что у того слетела с головы высокая лохматая шапка. Трижды расцеловавшись с другом, воевода опустил его на землю, поправил сбившийся набок шлем.

   — Ну и силён ты, воевода, словно ваш русский медведь, — сказал Глеб, поднимая с земли шапку и засовывая за широкий пояс пустой левый рукав своего полосатого халата. — Только в деле, на которое мы с тобой сегодня собрались, одной силушки мало, к ней умная голова обязательно нужна.

   — Знаю, Глеб. Потому и не отправился, как другие воеводы и ярл Эрик, на пиршество к аланским и лазгским военачальникам, а стал разыскивать тебя. Почему-то верил, что судьба сведёт нас и в этом походе, тем более что мы оба стояли у его истоков.

   — Нас свела не судьба, а атаман Казак, — лукаво усмехнулся Глеб. — Как только ваши ладьи вошли в Кубань, молва об этом туг же докатилась до Хазарии и заставила купцов насторожиться. Когда же ваше войско высадилось на сушу и направилось к Хвалынскому морю, в Итиль-келе[38] и на всём Хвалынском побережье началась паника, ибо там до сих пор не забыли вашего прошлого нашествия. Вы были ещё на полпути к морю, а купеческие суда уже прекратили по нему плавать, вьючные караваны начали следовать в Хазарию не по кавказскому берегу через Дербент, а окружной дорогой по азиатскому берегу Хвалынского моря. А раз число караванов уменьшилось, сократилась и добыча атамана Казака. Чтобы люди не бездельничали, он сотню казаков под моим началом отправил к тебе, полагая, что добра на Кавказе хватит и для нас.

   — Спасибо атаману за помощь, — сказал Микула. — От его сотни казаков проку будет больше, чем от трёх с лишним тысяч аланов и лазгов, набившихся нам в союзники. Сам знаешь, что связаться с этим полуразбойничьим воинством пришлось потому, что к морю надобно идти через их земли, и лучше водить с аланами и лазгами дружбу, чем иметь их врагами и пробираться к морю[39] с боями, теряя людей ещё на подходе к Куре. Но ещё больше благодарен я атаману за то, что он прислал ко мне тебя. Как, умная головушка, поговорим сейчас или позже, если ты не готов к разговору?