Пожалуй, заменить старого сотника на нового не имеет смысла. Прежний прекрасно изучил правила жизни в великокняжеском тереме, царящие в нём нравы, кроме того, его обитателей и сложившиеся среди них отношения, а основное — он привык ничему не удивляться и держать язык за зубами. Разве не видел он, что все убитые гридни совершенно трезвы, что причиной их гибели являются вовсе не раны, обычно получаемые в хмельной потасовке-поножовщине, разве не понял он, что мёртвые женщины никак не гулящие девки, а жрицы Чернобога, которые днём и ночью скрывают лица под накидками, чтобы не видеть ненавистного им света и даже самым ярким летним днём пребывать в полутьме? Но разве возразил он Ольге, обвинившей гридней в пьянстве с приведёнными в терем гулящими девками, хоть единым словом?

А разве поинтересовался сотник, откуда в башне-смотрильне столько неизвестных ему воинов, хотя все входы в терем охранялись его гриднями, которым только и надлежало находиться в тереме ночью? Он не сделал и этого. Многоопытный сотник, начавший службу в великокняжеском тереме простым гриднем ещё при князе Олеге, хорошо усвоил, где заканчивается круг его обязанностей и жизнь в тереме начинает подчиняться законам, установленным не им и не для него. Да, старого сотника великокняжеских гридней разумнее всего оставить на его месте...

   — Дочь моя, я пришёл, — раздался от порога тихий мужской голос.

Встрепенувшись, Ольга открыла глаза и увидела у дверей священника Григория. Обычно о своём появлении он предупреждал её условным стуком в дверь, значит, задумавшись, она не слышала стука.

   — Присаживайся, отче, и поговорим. Нам есть что обсудить.

   — К тебе я поднимался по лестнице и видел... видел последствия затеянного против тебя заговора. Если меня не обманывает зрение, всё произошло так, как ты рассчитывала?

   — Зрение тебя не обмануло, поэтому давай не возвращаться больше к случившемуся. Кстати, как у тебя подвигаются дела с подбором полусотни верных нам дружинников, которыми я собираюсь заменить внушающих мне опасения гридней-язычников?

   — Я завершил подбор. Два десятка будущих гридней — это дружинники, что сейчас охраняют тебя, а ещё три десятка готовы появиться в тереме в любой указанный тобой час.

   — Тебе, отче, предстоит заменить воинов, что принимали участие в сегодняшних событиях в тереме. Им стало известно о тайном ходе в башню-смотрильню. А когда о каком-либо секрете знает столько людей, он рано или поздно перестаёт быть секретом. Поэтому я сегодня же велю отправить их поодиночке в разные сотни дружины, которые почти готовы к походу на древлян. Они будут первыми, кто пойдёт на стены Искоростеня.

   — Ты поступаешь благоразумно, дочь моя, ибо сегодняшние друзья нередко становятся завтрашними врагами, не говоря о том, что человеческий язык способен зачастую разболтать то, чего не следовало. Мне не составит особого труда отобрать ещё два десятка верных нам дружинников, так что считай, что вся необходимая тебе полусотня уже в твоём распоряжении.

   — Теперь поговорим о более важном для нас деле, из-за которого я велела послать за тобой. Я имею в виду отправленных три дня назад из Искоростеня в Киев сватов князя Мала, дабы узами брака с ним скрепить вечный мир между полянами и древлянами.

   — Тебя тревожит прибытие сватов князя Мала? Отчего? Понимаю, что браки между сильными мира сего заключаются не столько из-за любви, сколько в силу державной необходимости или военных причин. Однако ты всегда можешь сослаться на наказ твоего покойного мужа, завещавшего отомстить за его смерть древлянам и их князю, и отказать сватам Мала.

   — Отче, кто помнит сегодня о завете моего покойного мужа? Лишь я да его бывшие воеводы, боевые друзья и побратимы Игоря. Я помню завет оттого, что он даёт мне право отказаться от брака с князем Малом, а воеводы потому, что поклялись Перуну отомстить древлянам за гибель Игоря и обязаны сдержать свою клятву. Другие о завете Игоря не хотят вспоминать, ибо исполнение завета покойного великого князя — это очередная труднейшая война с древлянами. А она не нужна никому, начиная от бояр и купцов и кончая смердами и горожанами, которых я буду вынуждена призвать в ратники для усиления своей дружины.

   — Это так, — согласился Григорий. — Купцам война не нужна потому, что мешает их торговле, боярам с их дружинникам оттого, что поход на древлян принесёт куда меньше добычи, нежели захват богатых торговых городов на Русском или Хвалынском море. Даже твоим витязям война с древлянами не желательна, ведь она не даст той славы, которую им сулят победоносные сражения против Нового Рима, Хазарии или балканских правителей. С простыми ратниками из смердов и горожан ещё проще — в междоусобных сварах они несут самые большие потери, а не приобретают ничего. Однако так было каждый раз, когда древляне бросали вызов Киеву, тем не менее поляне всегда приводили их к повиновению. Так почему на сей раз должно быть иначе и ты вынуждена обращать внимание, желают или нет войны с древлянами бояре, купцы, смерды и горожане?

   — Потому, что сегодня всё обстоит иначе, чем когда поляне и древляне схватывались между собой из-за главенства над Русью. Раньше древляне хотели сбросить с себя власть Киева, стольного града всей Руси, стать самостоятельным княжеством, вести свои дела с другими, так как выгодно им, не считаясь с Русью. Поэтому каждый русич, начиная от боярина и кончая смердом, понимал, что подобный мятеж древлян должен быть обязательно и любой ценой подавлен. А сегодня дело обстоит совсем по-другому.

Великая княгиня перевела дыхание, устало вздохнула, тихо, не торопясь продолжила:

   — Древляне заявляют, что не поднимались против Киева, а были вынуждены всего лишь покарать великого киевского князя, который нарушил стародавние русские законы и вёл себя на полюдье, как волк. А князь Мал во всеуслышание объявил, что желает загладить свою невольную вину перед вдовой Игоря и готов взять её в законные жёны, что послужит окончательным примирением древлян с полянами и будет способствовать сплочению Руси. Древляне ни единым словом не обмолвились ни об отделении от Киева, ни об отказе платить ему дань, как стольному граду Руси. Наоборот, наученный печальным опытом прежней вражды, князь Мал желает теснейшего сближения полян с древлянами и ради этого предлагает вдове Игоря стать его женой, дабы основать новую чисто славянскую великокняжескую династию. Чем плохое предложение? И стоит ли отвергать его, начиная междоусобную войну, сулящую столько бед и крови, которые попросту бессмысленны?

   — Князь Мал и его советчики далеко не глупые люди, — заметил Григорий. — Женившись на тебе и став великим князем Руси, Мал добьётся того, о чём не смели и мечтать его предшественники, поднимаясь против власти Киева. Причём его план вполне осуществим: он никоим образом не нарушает русских обычаев и отвечает стремлению большинства окружающих избежать кровавой междоусобной смуты. Только предсмертная воля Игоря о мести древлянам позволит тебе отказаться от брака с Малом и не прослыть при этом зачинщицей войны между Киевом и Искоростенем.

   — Эта причина очень ненадёжна, особенно после событий сегодняшней ночи, — невесело усмехнулась Ольга. — Узнав, что его замысел избавиться от меня с помощью жриц Чернобога не увенчался успехом, верховный жрец Перуна может нанести следующий удар, который я буду не в состоянии отразить. Решив, что язычник древлянский князь для него меньшее зло, нежели я, христианка, он может провозгласить, что, следуя воле Перуна, освобождает моих воевод, побратимов Игоря, отданной ими богам клятве отомстить древлянам и ради прекращения былой вражды и установления мира и дружбы с древлянами благословляет мой брак с князем Малом. Тогда предсмертная воля покойного Игоря и моё с воеводами желание за него отомстить превращаются в ничто.

   — Не думаю, чтобы верховный жрец, бывший Полянский воевода, не раз лично участвовавший в подавлении древлянских мятежей, мог способствовать тому, чтобы на столе великих киевских князей очутился князь-древлянин.