— Она не осмелилась поступить вопреки законам предков и ушла к ним на Небо вместе с князем Олегом на его погребальном костре.

Краса рассмеялась.

   — Ты сказала, что Всемила взошла на погребальный костёр своего мужа потому, что не посмела ослушаться законов предков? Сестра, ты противоречишь сама себе. Ведь только что ты заявила, что хорошо знала Всемилу. Значит, для тебя не секрет, что смысл жизни Всемилы заключался в том, чтобы после смерти князя Олега его власть досталась не Игорю, а её сыну Стемиру. Когда же тот сложил голову в бою, она не пала духом и продолжила борьбу с Игорем и тобой, стремилась занять великокняжеский стол. По силе духа и решительности Всемила не уступала тебе, а такие женщины, как тебе известно, не отступают перед трудностями и находят выход из любого положения. Неужто тебе никогда не хотелось узнать истинную причину, заставившую Всемилу живой взойти на погребальный костёр и вознестись на Небо, когда у неё было столько важных дел на земле?

   — Истинную причину? Мне ни разу не приходила в голову мысль, что поступок Всемилы мог иметь какую-либо иную причину, нежели желание следовать законам предков. Хотя поначалу я была немало удивлена, что столь волевая и настойчивая жена, как Всемила, вдруг отказалась в самый решительный момент от борьбы с Игорем за власть и вздумала добровольно расстаться с жизнью.

   — Ты уверена, что Всемила сделала это добровольно? — тихо спросила Краса, пристально глядя на Ольгу.

   — А разве могло быть иначе? Я собственными глазами видела, как Всемила в сопровождении жриц смерти-Мары подошла к священному костру, с их помощью поднялась в погребальную ладью и заняла в ней место рядом с мёртвым мужем. У неё не хватило силы духа сгореть живой, и одна из жриц по её просьбе заколола Всемилу кинжалом, после чего костёр был подожжён. Всемила распорядилась своей жизнью добровольно, ибо мы с Игорем не обмолвились с ней о самосожжении ни единым словом, а больше во всей Руси не было человека, могущего что-либо советовать, тем паче принуждать к чему-либо вдову покойного князя Олега.

   — Ты не приметила ничего странного в поведении Всемилы после того, как она заявила о своём желании уйти к предкам на Небо вместе с мёртвым мужем?

   — Она была подавлена, малоразговорчива, не желала никого видеть и общалась лишь с неотлучно находившимися с ней жрицами смерти-Мары. Впрочем, почему это должно казаться странным? Приняв решение уйти в мир мёртвых, Всемила отреклась от окружавшего её мира живых и перестала интересоваться его заботами. На её месте я поступила бы точно так, считая излишним утруждать себя ненужной отныне житейской суетой и готовясь к встрече с предками.

   — Ты наблюдательна, сестра, однако твои рассуждения не имеют ничего общего с действительностью. Всемила взошла на погребальный костёр князя Олега не добровольно, а по приговору тогдашнего верховного жреца Перуна, принявшего в борьбе между Всемилой и Игорем сторону твоего мужа.

   — Я впервые слышу такое объяснение поступка Всемилы, — медленно произнесла Ольга. — Чтобы я поверила в него, ты должна ответить мне на два вопроса: отчего бывшему верховному жрецу Перуна оказался более люб Игорь, а не вдова князя Олега, и как он мог заставить её взойти на погребальный костёр мужа помимо её воли?

   — Ответы на оба вопроса очень просты, сестра, особенно на первый. Уверена, что ты сможешь найти ответ на него сама. Вспомни, какие слухи ходили по Киеву об Олеговой жене и черниговском князе и подумай, как к возможному браку новой княгини Всемилы, происходившей из приильменских словен, с князем северян, тяготившихся властью над ними Киева, должен был относиться тогдашний верховный жрец Перуна, полянин по крови и бывший тысяцкий князя Дира, убитого по приказу незваного пришельца Олега?

   — Ты права, Краса, сегодня я сама могу ответить на заданный тебе первый вопрос. Действительно, Игорь, с младших лет выросший и воспитанный в Киеве, ставшем ему единственно родным городом, был больше по душе верховному жрецу, чем явившаяся с далёкого Ильменя словенка Всемила, жена убийцы Полянских князей Аскольда и Дира Олега, или её возможный муж, князь черниговцев-северян, не раз поднимавших мятежи против власти Киева. Но каким образом верховный жрец смог убедить или заставить Всемилу отказаться от борьбы за великокняжескую власть и вместо этого занять место в погребальной ладье рядом с мёртвым Олегом, я не в силах объяснить даже сейчас.

   — Поэтому на твой второй вопрос отвечу я. Верховный жрец не убеждал и не заставлял Всемилу отказываться от власти и тем более взойти на священный костёр. Всё это Всемила свершила сама, но не по собственному желанию, а потому что её разум уже не управлял телом, и она всецело находилась под влиянием чужой воли, которой не могла противиться.

   — Хочешь сказать, что Всемила пребывала во власти сопровождавших её жриц смерти-Мары и послушно следовала их воле? Но как подобное могло случиться?

   — Как? Сейчас узнаешь. — Краса протянула руку к великой княгине, обхватила пальцами её правое запястье и положила Ольгину ладонь на свой живот. — Как думаешь, чьё дитя я ношу в чреве?

   — Если верить разговорам о тебе и воеводе Свенельде, это ваш будущий ребёнок.

   — Верно, это наш сын. Но, прежде чем я стала от Свенельда непраздна, он должен был полюбить меня как никакую другую женщину, что уже были у него в то время и на которых он положил глаз, дабы обладать ими взамен надоевших. Думаешь, этого легко было добиться, ежели в Киеве и округе сколько угодно дев и молодых женщин, внешне ничем не хуже меня, а Свенельдова слава и щедрость, с которой он одаривал любимых женщин, заставляли льнуть их к нему, как пчёл на мёд. Однако я достигла своего. И не столько умом, красотой, молодостью, сколько тем, что заставила воеводу видеть себя такой, какой желала сама, смогла заставить его мыслить так, как нужно было мне, заставила его поступать так, как требовалось мне. Прежде чем стать вожделенной для Свенельда и быть владычицей его желаний, я покорила его разум и стала управлять его чувствами, как своими.

   — Хотя ты молода, Краса, однако у тебя ум настоящей жены, — одобрительно заметила Ольга. — Но это к слову. Как понимаю, для тебя Свенельд является тем, кем была Всемила для жриц богини смерти-Мары, а ты играешь роль всесильных жриц, безраздельно повелевающих волей и, значит, телом и поступками вдовой княгини?

   — Примерно так, сестра. Примерно потому, что я обычная ведьмочка и могу лишь возбуждать, усиливать или уменьшать чувства, питаемые ко мне другими людьми, но мне не по силам полностью покорить себе их волю или навязать собственную. Чтобы обладать такой способностью, мало иметь полученный тобой дар богов, надобно научиться у жрецов, как применять его. А это непросто и требует длительного времени.

   — Значит, у одной из жриц богини смерти-Мары, не отходивших от Всемилы последние дни её жизни, были упомянутый тобой дар богов и умение распорядиться им?

   — Может быть. А возможно, и нет. Ведь лишить человека воли или заставить его следовать чужой можно и другими способами. Ты слыхала о траве забвения? Настой из неё стирает память человека, делает его несмышлёным, как малое дитя, позволяет внушать ему любые мысли. Кто знает, каким образом жрецы богини смерти-Мары вынудили княгиню Всемилу повиноваться им, главное в другом — то, что было проделано жрицами по велению верховного жреца Перуна, может быть повторено ими и с другим неугодным человеком.

   — Например, со мной, — спокойно произнесла Ольга. — С этим предостережением ты и пришла ко мне, Краса?

   — Да, с ним. Но не пришла, а примчалась со всей быстротой, на которую способна в моём теперешнем положении. Потому что жрица, способная и согласившаяся заставить тебя якобы по собственной воле взойти на погребальный костёр Игоря, верховным жрецом Перуна уже найдена и со дня на день будет в Киеве.

   — Со дня на день? — усмехнулась Ольга. — Уж не в Хазарской или Ляшской земле сыскал верховный жрец себе помощницу, коли ей столько времени надобно добираться до Киева? Неужто Русь оскудела на подобных умельцев и умелиц?