Может, ей стоит внимательнее следить за языком? Все-таки Кальтар Пин – самый могущественный человек отсюда до Дьеньи: именно ему пару часов назад она продала свое право на разработку, и именно он подписал свидетельство, сделавшее ее свободной женщиной. Омерзительный, жадный тип, подонок, подлее которого не сыскать; оставалось лишь надеяться, что мальчик не унаследовал его поганый характер. Сейчас в дальнем закутке Пушаровой таверны Кальтар Пин забавляется с девками, которым, как водится, под конец откажется платить. Поди попробуй возмутись.

– Каково это – носить ошейник? – спросил мальчик, складывая из бумаги что-то вроде двигателя.

Шара провела рукой по металлическому обручу толщиной с палец, плотно облегавшему шею. Внутри находилось несколько взрывных зарядов. Такой ошейник носил каждый каторжник, сосланный на Нурденмарку долбить камень. Каждые двадцать дней они надевали ракетный рюкзак и летели на ближайшую заставу, чтобы один из странствующих гильдейских разрядчиков заново настроил ошейник. Пропустишь срок – на следующий день голова слетит с плеч. Приходилось мириться и с регулярными поверками, и с длинными очередями, тем более что только на заставах имелись лицензированные Гильдией таверны. Впрочем, ходили слухи о разрядчиках, которые задерживались по пути от одной шахтерской базы к другой, – большинство из них были пьяницы и развратники, – а добравшись наконец до следующей заставы, обнаруживали, что пара десятков копателей лишились из-за их опоздания головы.

На Нурденмарке никто не доживал до старости. Даже тех, кто работал на Гильдию, в конце концов губило пьянство, панадский жевательный табак или помешавшийся копатель.

Шара медленно провела указательным пальцем по взрывошейнику. Проклятые обручи были надежны, но не безупречны, и даже за два с половиной года она так и не свыклась с мыслью, что какой-нибудь ничтожный дефект может превратить ее голову в облако из крови и костяного крошева.

– Они не очень тяжелые, – сказала она, хотя вряд ли мальчика интересовало именно это.

Он с детской непосредственностью спросил:

– А ты по правде мужчина?

Этот вопрос ее и позабавил, и обескуражил. Неужели Нурденмарка настолько изменила ее внешность?

– Ни в коем разе.

– У тебя плечи и руки, как у мужчины.

– Это из-за работы в шахте.

– А почему у тебя нет волос? Мужчины бывают лысые, а женщины нет.

Шара подавила усмешку.

– Некоторые вполне себе. Или ты не знаешь, какие головы у ведьм, если снять все украшения?

– Ты ведьма?

– Нет.

– А была ведьмой?

– Нет, нет и еще раз нет. Волосы мне мешали, вот я их и сбрила.

Это была правда лишь наполовину. Еще когда она была контрабандисткой – некоторые называли ее скупщицей краденого, – бесчисленные прыжки через шлюзы-развалюхи не прошли ей даром. Из-за облучения у нее выпадало все больше волос, пока наконец она не обкромсала череп наголо. С тех пор она так и не обросла, лишь иногда вылезал какой-нибудь одинокий волосок, который она тут же выдирала.

– У тебя татуировка на затылке, – сказал он. – Я еще раньше обратил на нее внимание – когда ты входила в таверну. Это крест?

– Звезда с четырьмя лучами. Звезда Горечи. Я ищу ее уже много лет, и когда-нибудь все-таки найду.

– Вряд ли. Она ведь сзади, а ты смотришь вперед.

Она удивленно уставилась на него. Ни разу за все годы, минувшие с тех пор, как она наколола эту татуировку на Тарагантуме IV, ей не приходила в голову подобная мысль. А ведь в этом вся злосчастная суть ее бездарно растраченной жизни. Сколько раз она теряла из виду стоящие цели? И сколько раз бросала все, что имела хорошего, и лишь задним числом понимала, что в очередной раз проморгала свое личное спасение?

– Ну, это скорее что-то вроде символа, – пробормотала она. – Не надо понимать буквально.

Мальчик не заметил, как сильно ее задели его слова. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы задать следующий вопрос:

– Твой корабль – какой он?

– Необычный, – наверное, давно пора встать и вернуться в таверну. Но она по-прежнему сидела на краю плато и смотрела, как на небосводе одна за другой загораются звезды. Как же она соскучилась по просторам космоса. – Очень старый, но изумительно красивый. Большинство людей, когда видят его впервые, всерьез не воспринимают – думают, так, безделушка. Произведение искусства, но для космических полетов не годится.

– Как же он выглядит?

– Как узкий полумесяц. С лицом посередине.

– Как в сказке?

Надо же, Кальтар Пин разрешает ему читать книги. Кто бы мог подумать.

– Да, – ответила она, – именно что как в сказке.

Он отложил в сторону свой бумажный крейсер, не доделав его.

– Как он называется?

– Вообще-то, это она.

– Корабль-девочка?

– Можно и так сказать. Ее зовут «Кночи».

Его глаза чуть расширились.

– Ох.

– Тебе не нравится имя?

Да, что-то она разговорилась. Должно быть, водка Пушара подействовала сильнее, чем она ожидала. К тому же ей нравился этот мальчуган, мечтающий о крейсерском флоте, который полетит через гиперпространство к границам Вселенной.

Вместо ответа он задал встречный вопрос:

– Давно ты здесь?

– Два с половиной года.

– Значит, он опять это сделал, – мальчик с каждой секундой грустнел.

– Кальтар Пин? – она вскочила, нога едва не соскользнула с кромки скалы. – Что этот подонок натворил?

Пин был обязан хранить корабли заключенных три года. Только если за этот срок владелец так и не нашел индиго, Пин получал право с согласия Гильдии продать корабль и положить себе в карман часть прибыли. Каждого заключенного по прибытии сюда заставляли дать соответствующую расписку.

– У меня еще полгода времени! – в бешенстве выкрикнула Шара. – Завтра я доберусь до Дьеньи, с меня снимут ошейник, и я получу «Кночи» назад. Так сказано в их проклятом договоре!

Малыш смотрел на нее почти сочувственно, словно хотел сказать: ты правда веришь, что Кальтар Пин будет соблюдать какой-то дурацкий договор с человеком, который носит взрывошейник? Но произнес он совсем другое:

– Мне очень жаль, правда. Но вчера он продал корабль под названием «Кночи». И деньги как раз сейчас пропивает в таверне.

Шара протолкалась сквозь толпу в заднюю часть грота, в котором помещалась таверна Пушара, и одну за другой принялась распахивать двери отдельных кабинетов, пока не нашла тот самый, где Кальтара Пина как раз ублажали две девки.

Ей не понадобилось и трех минут, чтобы выбить из него правду. Девки мигом улизнули в питейный зал и исчезли в галдящей толпе. Охранники Пина, в доску пьяные, клевали носом над стойкой и не услышали бы крики своего босса, даже если бы он находился в двух шагах от них.

«Кночи» Пин продал накануне, выручив за нее сумму, которую счел «разумной» – на самом деле деньги были смешные. Он ведь всего-навсего предприниматель средней руки, с которого все рады содрать три шкуры, плаксиво нудил он, дела идут не очень, и Шара должна понять, что он хотел как лучше. Он предложил ей двадцать процентов выручки – «и ведь я не обязан это делать», – вместо ответа она фруктовым ножом отхватила ему левое ухо. После этого внушения он рассказал, где именно сейчас находится корабль, и признался, что от денег как раз пятая часть и осталась, потому что все остальное он пустил на оплату долгов. Шара пнула его в брюхо, сполоснула руки и сапоги и покинула таверну Пушара, ни разу не оглянувшись.

Снаружи на краю скалы по-прежнему сидел мальчик и складывал космические корабли с гиперприводом. Он подарил ей один из своих бумажных крейсеров и пожелал благополучно добраться до Дьеньи.

Четыре часа спустя она сбросила с плеч ракетный рюкзак – основное средство передвижения копателей, работающих в Кольце. Полы длинной куртки развевались за спиной, когда она потопала по монорельсовой дороге, некогда связывавшей заставу с городом, где находился космопорт. Железнодорожное сообщение прекратилось десятки лет назад, жесткий кустарник пророс через бетонную подложку. Могучий рельс посередине доставал Шаре до бедра, и она шагала вдоль него в сгущающейся тьме. Хмель мало-помалу выветрился, и она почувствовала, что проголодалась.