— Нет, — был ответ.
— Противно?
— Нет! — с неожиданным возмущением выдал Локи.
— Тогда я продолжу? — прошелестел нефилим.
— Да, — прозвучало мучительно, но совсем не равнодушно.
Тор покрывал нежными поцелуями плечи зеленоглазого демона, теплом своих рук согревал узкие бёдра, поглаживал трепетно и внимательно. Одинсон прислушался к ровному дыханию Локи, он не выдавал чрезмерной заинтересованности, но в подушку вцепился, как в спасательный круг. Нефилим скользнул языком по змею-позвоночнику, любовник дёрнулся, прогнулся, коротко застонал и с рыком ударил по подушке кулаком. Тор догадался, что его старания проходят даром, и Локи этот факт злит, и вообще его не о том просили. Но Одинсон вдруг открыл для себя, что ему приятно самому касаться демона, ласкать его, как и в прошлый раз, когда он жадно отсасывал зеленоглазому, это было горячо и возбуждающе, если только не отсутствие физической реакции. Сейчас Тор хотел сделать всё, на что способен, и даже больше, ради Локи и просто потому, что сам хотел.
— Тшшш, не злись, — попытался успокоить Тор. — Просто расслабься, слышишь?
— Ладно, — сдался Лафейсон, ожидая продолжения.
Тор осторожно, так целомудренно погладил его ягодицы, понукая, заставил немного раздвинуть ноги и вдруг шлёпнул по заднице, получилось звонко и неожиданно. Лафейсон дёрнулся и улыбнулся, такого он не предвидел, интересный поворот. Демон даже собрался было прокомментировать поведение нефилима, но тут же задохнулся и, широко распахнув глаза, впился острыми когтями в подушку, раздирая насквозь, светлый наполнитель полез наружу. Одинсон, должно быть, рехнулся, если его язык полез, куда не следует. А может, и следует…
— Это вовсе не… ох, чёрт…
Лафейсон застонал, напряжённо выгнулся, ощущая настырный горячий язык у входа. Тор жадно ласкал его, обильно смачивая слюной, не успел демон прийти в себя, а настойчивые пальцы уже разминали вход в его тело. Демон плавился в руках порочного ангела, и язык не повернулся остановить его.
Локи закусил губу, судорожно закрыл глаза, отринул все, что могло ему мешать насладиться этой близостью, и просто выбросил из головы. Воспоминания о пытках и боли не должны влиять на него сейчас. Он ведь мечтал об этом с того самого момента, как впервые пригласил нефилима к себе. Лафейсон задышал чаще, когда настойчивые пальцы стали толкаться в него резко, нетерпеливо.
— Локи… — послышался судорожный вздох за спиной, и свет в спальне стал моргать.
Демон распахнул глаза, но вместо мягкой постели он оказался вмят в твёрдую субстанцию, напоминающую горячий камень, маслянистая полутьма клубилась влажным туманом. Демон и ангел оказались где-то на периферии миров в отдалённом нейтральном уголке вселенной.
— Как это романтично, — не удержался Лафейсон и уже успел пожалеть о том, что открыл рот, поскольку настойчивые пальцы резко исчезли, больше не ласкали его. Правда, Тор не дал ему забеспокоиться всерьёз. Зеленоглазый охнул, чувствуя знакомую выламывающую боль в крыльях, казалось, болел каждый участок перепончатой кожи. Горячие, невозможно властные руки подхватили его, развернули, Локи застонал от боли, ухватился за крепкий камень и…
Тор предстал перед его взором в полной красе: светлые локоны змеились, развевались, словно от порыва ветра, глаза горели ультрамариновыми всполохами, мощное тело светилось изнутри. Истинное воплощение нефилима привело зеленоглазого в такой восторг, что он не сразу понял, отчего в паху палит и режет нестерпимой сладкой болью. Настойчивый жадный рот нефилима поглотил стон боли. Тор целовал его так, словно клеймил, порабощал, горячо и влажно. Тор целовал его?! Да, именно это он и делал. Лафейсон уступил жадному рту раньше, чем понял суть происходящего. Пах налился таким жаром, что Локи готов был потерять сознание, но острая боль пролилась всепоглощающим теплом, у него крепко стоял. Наверное, сегодня особый вечер открытий и сюрпризов, но помимо поцелуя и чудом пробившегося сквозь пелену равнодушия возбуждения зеленоглазый к своему удивлению и восторгу почувствовал, как Тор подхватывает его под ягодицы, вынуждая обхватить свои бёдра. Лафейсон подчинялся беспрекословно, боль заставляла его щуриться и дёргаться в руках нефилима, а жажда — тянуться к нему, льнуть к горячему камню его груди. На этом безумие не прекратилось, охваченный эйфорией Локи, потерявший возможность соображать, почувствовал как горячее, твёрдое и влажное у самого входа трётся и напирает.
— Тор! — резко вскрикнул Лафейсон и понадеялся лишь на то, что всё понял верно, что это не раскалённая кочерга или что-то в этом роде. Локи сам начал насаживаться, вцепился в плечи любовника, при этом заботливо спрятал когти.
— Локи, я не сдержусь, — хрипло прошептал Тор, и тут же из горла его вырвалось рычание.
Локи не слушал, он сам исступлённо насаживался на член распутного ангела. Боль и наслаждение сплетались, так же как их тела. Не услышав возражений, Тор сразу сорвался на быстрый ритм, он вколачивался в податливое тело, увлажнённый кровью демона, стонавшего в его крепких объятьях. Растрёпанные чёрные волосы, до боли сомкнутые веки, вспотевший устланный символами лоб. Одинсон задыхался от жара, от неудовлетворённости, от тесноты и трения, ему было мало, ему нужно ещё больше. Локи не пытался сопротивляться его власти, даже когтями не впивался в его плоть, он стонал и позволял себя трахать, совсем без нежности, дико и необузданно загонять в своё нутро твёрдый как камень член.
— Не останавливайся! Никогда! — выкрикивал обезумевший демон, цепляясь за плечи нефилима, отдаваясь всецело, словно хотел быть раздавлен этой мощной силой. — Укуси меня! Немедленно! То-ор!
Одинсон впился клыками в бледную шею, продолжая таранить его тело, не выпуская его из рук ни на секунду, кровь хлынула в рот сладким нектаром. Как наркотик сносит крышу смертным, так кровь любовника доводит Одинсона до сумасшествия, его мощные крылья дёргаются и раскрываются, возвышаясь над головой, перья мерцают, разгоняют мрак, но не на столько, чтобы туман рассеялся.
Локи стонет, так что и не понятно, плохо ему или хорошо, Тор вылизывает его шею и придерживает дрогнувшие чёрные крылья, ему лучше сейчас не раскрывать их.
— Ну же! Сильнее! Не сдерживайся! — отрывисто выкрикивает Локи.
Одинсон думал, что уже успел покалечить своего демона, а он заявляет, что хочет ещё. Ненасытное создание ревностно требует своё, и Тор внимает просьбам.
— Сделай! Ну, сделай это!
Возбуждение не спадает, и развязка ещё не скоро. Тор делает то, что хочет, то, о чём просит любовник, он двигается так резко и загоняет так глубоко, как может, а Локи каким-то непостижимым образом умудряется намеренно зажиматься, противится ему, причиняя себе боль, а насильнику — наслаждение. Крылья Локи бьются под ладонями полукровного ангела, и он выпускает их, стискивает изящные бёдра, впивается пальцами, насаживает на себя, и, словно бы этого наглому демону мало, он умудряется поводить бедрами так, что у Одинсона темнеет перед глазами, и только два вспыхнувших зелёных факела — его маяк в этой тьме. Чёрные крылья обнимают светлые, когтями цепляют нежные ласковые перья. У кромки сознания Тора теребит беспокойство. У Локи травмированы крылья, его надо беречь. Ну или уберечь хотя бы крылья. Одинсон выскальзывает из горячего тела, слышит в ответ полное недовольства и ярости шипение. Лафейсон скалится, хватает за плечи, но ладони соскальзывают. С нежностью, словно укладывая дитя в постель, Одинсон осторожно выпрямляет чёрные крылья и опускает зеленоглазого на спину, раздвигает его ноги и притискивает к горячему камню, подаётся вперёд, снова проталкивается во влажную тесноту, и они стонут в унисон, сливаясь воедино.
— Мой демон, — рычит Тор, вколачиваясь между ног Лафейсона со всем жаром, на который способен. — Мой… мой…
Лафейсон обхватывает его бёдра ногами и с трепетом ловит каждый его толчок, пиявкой липнет к нефилиму, хватает за плечи, стонет громко и пошло, от всего этого у Тора окончательно сносит крышу. Безумное совокупление, не доступное никому из смертных, продолжается очень долго. Дорвавшись до желанного, Одинсон уже боялся, что просто не выдержит этой пытки наслаждением, сломает хрупкого любовника пополам в порыве страсти. Разум твердит: «Кончай!», а тело требует ещё и ещё. Да и сумасшедший Локи не позволяет ему остановиться, он всё требует и требует, как хозяин понукает послушного раба.
