Совсем недавно Сиф отдала свою жизнь, лишь бы только остаться рядом с любимым пусть и в другом тонком мире, о котором многие даже не подозревали. Тор испытывал похожую решимость. Если Локи был готов его отпустить, давая выбор: уйти или остаться, Одинсон, исполненный здорового эгоизма, уходить и забывать про брата не собирался. Более того, охотник был готов перечеркнуть всё, во что верил до встречи с Локи: он растопчет нравственность, он убьёт всякого, кто решится встать между ними, он найдёт брата, куда бы тот ни сбежал от него.
***
Локи вылил на себя очередной ковш горячей воды, пытаясь согреться и привести мысли в порядок, и если с первым он медленно справлялся, то вторая задача в целом оставалась нерешённой. Лафейсон пытался выбрать правильную линию поведения: демонстрировать отстранённость не выход; вести себя словно ничего не произошло тоже не вариант; постараться выждать какое-то время казалось мучительно болезненным решением, но ему больше ничего не оставалось.
Локи боялся своих истинных чувств к Тору, поскольку знал, как это будет выглядеть со стороны. Он не мог говорить об этом, а теперь боялся даже думать, оскорбляя старшего брата своими низменными пороками. Лафейсон подхватил таз и вылил на себя остатки воды, чтобы развести ещё. Он никак не мог смыть родную кровь со своих волос и гнал от себя воспоминания о том, что Одинсон сделал ночью. За шумом наливающейся воды он не услышал, как тихо открылась и закрылась дверь в предбанник. Он с опозданием почувствовал, как мокрое от воды тело обдало лёгкой прохладной волной, а пламя свечей на подоконнике у маленького окна вздрогнуло.
Локи медленно обернулся, открыл рот и снова закрыл, будучи не готовый к появлению Тора, он не знал, как реагировать, что сказать. Прогнать? Потребовать объяснений? Слова застряли комом в горле, он вздохнул, скользя рассеянным взглядом по телу охотника. Тор расправил плечи, демонстрируя себя во всей красе, от него волнами исходила уверенность и сила, а ещё он выглядел как порочный ангел, незаслуженно появившийся в его жизни. У Локи предательски дрогнули руки, а низ живота обожгло огнём. Он немедленно развернулся к охотнику спиной. Надо выставить Одинсона из бани, пока возбуждение не стало очевидным. Зачем он вообще пришёл?
— Я же просил, — нервно бросил Локи. — В чём дело, Тор? Если ты так хотел идти первым, надо было сказать.
— Я помогу тебе намыть волосы, — раздалось за спиной, и звук шагов натянул нервы до предела.
— Пожалуйста, выйди, — Локи набрался смелости и решимости, он резко развернулся, намереваясь вытолкать Тора в предбанник, но охотник ловко перехватил его руки за запястья, он сжимал несильно, просто пытался сдержать его гнев и лишь вопрошающе смотрел в зелёные глаза. — Уйди, я тебя очень прошу.
— Нет, — такое простое и хлёсткое «нет». Локи не возмутился, он не вырывался, а просто опешил и замер, он не знал, как реагировать. Но вот за категорическим отрицанием последовали другие слова, впрочем, не способствующие достижению хоть какого-то равновесия: — Я не хочу спорить и ругаться, просто тоже хочу согреться и помыться.
Локи сглотнул, кивнул, давая позволение остаться. Охотник тут же отпустил его руки. Лафейсону ничего не оставалось, как плыть по течению и ждать, к какому берегу его прибьют эти бурлящие воды. К счастью, ему удалось подавить возбуждение, он просто отвернулся и пытался не думать, что брат был слишком близко. Одинсон, в свою очередь, не пытался заговорить, он подхватил ковш с водой и чуть полил Локи на волосы, а затем стал усердно теребить каждую прядку, вымывая запёкшуюся кровь, что оказалось довольно проблематичным делом. Но Тор не сдавался, он был настойчив и неотвратим. Главное, что Локи не удалось его выгнать, он через силу согласился и притих.
Чернокнижник долго молчал, просто стоял к нему спиной, как деревянная кукла, лишённая души. Только всё это было лишь декорациями, Одинсон ощущал фальшь даже слишком остро, от брата исходили невидимые глазу энергетические волны, магия, которую никто не был в состоянии увидеть, лишь прочувствовать. Как бы Локи ни отрицал, он боялся и вожделел только одного — Тора.
С того самого момента, когда впервые поставил его на колени, позволяя выторговать свободу за низменное удовольствие. Локи стремился к нему, когда ещё не знал, что в их жилах текла родственная кровь, а сейчас он лишь упрямо пытался не показать своих истинных чувств.
Одинсон улыбнулся, зачерпнул ещё ковш и полил на плечи.
— Кажется, я справился с твоими волосами, — прошелестел Тор в чёрный затылок, Локи заметно вздрогнул и обернулся.
Лафейсон не прятал взгляд, но выглядел нерешительным и утомлённым.
— Давай поворачивайся, я тебе тоже намою, а то самому неудобно, — произнёс Лафейсон, имея в виду светлые пряди охотника.
Только Одинсон не сдвинулся с места, вглядываясь в зелень чужих глаз, в них читалось смятение и желание, древняя тёмная сила и мягкая уступчивость. Тор ощутил эту невыносимую тягу, какую, должно быть, испытывали друг к другу языческие боги — забытые, коварные, первобытные. Они не ведали запретов, стыда и страха, те боги давно канули во тьму веков, но сейчас их тонкие голоса побуждали действовать.
До этого момента Тор словно спал глубоким сном, жил как в болезненном бреду, в страхе оступиться, а сейчас его глаза открылись, и он видел перед собой истинное божество, которым являлся и он сам. А если они оба боги, кто имел право запретить им наслаждаться жизнью?
— Тор? — Локи удивлённо вздёрнул чёрные брови, Одинсон пожирал его взглядом, уголки его губ тянулись вверх, он медленно растягивал губы в странной улыбке. Одинсон не ответил, он медленно потянулся к губам брата, накрывая их своими, но тут же отстранился, словно выжидая ответной реакции. — Ты понимаешь, что делаешь?
— Отлично понимаю, — ответил наконец Тор, наблюдая, как темнели колдовские глаза, как сын Лафея облизал губы и уже сам потянулся к нему, он делал это даже слишком резко, прижался всем телом и целовал, как в последний раз, резко и болезненно, словно боялся, что его оттолкнут.
Только Одинсон не отталкивал, он впустил в свой рот юркий язык, сам обхватил гибкую талию и попытался перехватить инициативу в поцелуе, руками жадно ощупывал гладкое тело, потянулся вниз, сжал поджарую задницу, ощущая, как по телу колдуна прошла дрожь. Лафейсон целовался исступлённо, словно пытался выпить всё торово дыхание, высосать его жизнь, он ещё не понимал, что Одинсон сдавался без боя.
Локи втирался своим пахом в чужой пах и оторвался от губ, не в силах подавить стон.
— Проклятье! — раздражённо прошипел Локи. — Мы не можем теперь.
Тор не слушал, лишь нахально усмехнулся и, снова притянув к себе, прижался губами к бледной шее, покрывая кожу поцелуями.
— Это так заманчиво и запретно, — промурлыкал Тор, подавляя вялое сопротивление, усыпляя бдительность влажными поцелуями. — Позволь мне…
Локи и дальше мог бы гнуть свою линию, если бы тело не предавало его, слишком очевидно реагируя на простые ласки охотника. А Одинсон только усиливал эффект от своих слов, собственнически оглаживая задницу Локи, при этом незатейливо тёрся о его крепнущий член своим естеством.
— Тор, — словно святой мученик, выдохнул Локи и, схватившись за сильные плечи, простонал: — Нужно растянуть меня. Подожди, я сейчас.
— Я сам, — как-то слишком грубо бросил Тор, желая получить безраздельное право обладания.
— Нет! Ты не умеешь, — взвился Локи, всё ещё лелеявший надежду держать ситуацию под контролем.
— Я хочу сам, — утвердил свою волю Тор и уже чуть мягче добавил: — Не бойся меня.
— Я не боюсь боли, — Локи качнул головой. — Я столько её пережил.
— Я не хочу сделать тебе больно, — светлые ресницы взволнованно вздрогнули. Он не лгал, не пытался внушить ложное чувство защищённости. Тор абсолютно искренне не хотел навредить, но жаждал главенствовать, и, казалось, Локи это понимал.
— В предбаннике есть флаконы с маслами, — многозначительно ответил Лафейсон, словно говорил о загадочной панацее, и добавил, объясняя: — Масло облегчит проникновение.
