И едва в доме появился новый мальчик, накинулись сворой. Вернувшись поздно вечером, шестилетние попрошайки увидели, что их излюбленное место перед телевизором занял чистенький малыш. Он грыз печенье и смотрел мультики. За что и получил по зубам. Юнхо вошел последним, увидел визжащий клубок, в который превратились дерущиеся дети. Они дрались, как дикие собаки, кусались и били ногами в любого, до кого могли дотянуться. Жестокость детей приводила в ужас взрослых, особенно осознание причины избиения. Мальчик просто ел сладкое, которое они видели только на рекламных щитах, и футболка на нем была чистая.

На вопли примчались мужчины. Эти двое всегда увозили-привозили мелкотню, раздавали затрещины и кормили. Вот и сейчас, отпихнув стоящего в стороне Юнхо, они принялись грубо разнимать детей.

— Просил же смотреть за ним! Блять, лишь бы не до смерти зашибли.

Юнхо безучастно смотрел, как безжизненное тело незнакомого мальчика подняли и унесли на кухню. Кто он и что он они все узнали вечером, когда вернулась мама. Сидя на своем стуле, она наблюдала, как трое верных шестерок лупили малолетних преступников палками. Наказание стало частью их жизней, и все же к боли невозможно было привыкнуть. Мальчики, девочки, младшие и старшие, ничего не брали в расчет, просто били по приказу.

— Больно? — спросила она, переводя глаза с одного зареванного лица, на другое. Дети шмыгали носами, получив передышку. — Вы должны быть мне благодарны. Боль — это слабость, покидающая тело. Я учу вас быть сильными, чтобы вы смогли выжить. И чем вы мне отплатили? М?

Женщина поднялась и подошла к детям. Она любила молча смотреть на них. Никакая ругань, никакие угрозы не пугали ее подчиненных так, как молчание. Потому что нельзя было сказать с точностью, что последует потом. Быть может выговор. А может нож под ребро.

— Джеджун — сын… — едва не впервые в жизни бандитка запнулась, сомневаясь в выборе слов, — человека, которого я когда-то звала своим мужем. Он будет жить в этом доме. И если вы хоть пальцем прикоснетесь к нему, я убью вас. Поняли?

Дети ревели, сбившись в кучу. Им было плевать на слова страшной женщины, плевать друг на друга. Им просто было больно и обидно за то, что им не давали печенье. Они возненавидели мальчика по имени Джеджун, возненавидели это место еще больше. И затаили злобу, такую, какая никогда не должна поселяться в детских сердцах. Так в доме появился еще один рот. Который, к жуткой ненависти остальных, получал больше еды, который не попрошайничал на улице, сидел в теплом доме дождливыми днями. Мама не занималась им так, как могла бы, ведь сама вела дела. Но позволяла ему наблюдать из угла за всем, что происходило на кухне, и малыш впитывал в себя всю грязь ее бизнеса, вместо азбуки запоминая схемы отмывания денег.

Драки случались часто, менялись лишь причины.

— Это моя мама! Только я могу звать ее мамой!

Одним вечером Джеджун повалил своего сверстника на ковер и принялся колотить. Ему въехали в челюсть пяткой, едва не выбил зуб. Вцепились в волосы. Поднялся вой. Юнхо сидел на своем одеяле и смотрел, как мальчишки дерутся. Девочки шипели на них змеями за то, что перекрывали шум телевизора. В комнату заглянул бандит Джа.

— Вы уже заебали. А ну рассосались по углам!

— Да пошел ты.

— Что?! Ах вы твари!

Мужчина вошел в комнату с огромной палкой. Подскочив к дерущимся, он замахнулся для удара. Тут Юнхо вскочил и кинулся ему в ноги, сбил на пол. Он был худой, как кошка, но неожиданность дала свои плоды, враг был повержен.

— Бейте его! — крикнул волчонок.

Сам быстро переполз на спину Джа, уселся и вцепился в волосы, саданул головой о доски. Дети пару секунд смотрели на них, потом накинулись. Ими двигала не злость, просто они привыкли к крикам и приказам. Выработался инстинкт «бей первым», «бей вместе со всеми». Они знали, что лучше получить затрещину за дело, чем если бы остались в стороне и бездействовали, не сдали бы виновных. Пошла в ход отобранная палка.

Гулко треснул череп. Тело мужчины обмякло. Палка упала, и теперь нельзя было с точностью сказать, кто нанес смертельный удар. Никто не сознался бы даже под страхом смерти. Разве что…

— Готов.

Взрослая девочка, Минхоль, отошла, оглядела комнату.

— Мама нас убьет.

— Она моя мама, не твоя, — буркнул Дже в продолжении баталии. Словно бы только что на его глазах не погиб человек.

— Заткнись, Дже!

— Что нам делать?

— Что делать, Юнхо?

Все дружно повернулись к мальчишке. Тот стер капельки крови с лица.

— Закопаем. Там же, где они нас.

— Мы не сможем.

— Тогда оставайся здесь! — его суровый голос пресек нытье. — Я иду за лопатой, а вы тащите его на улицу.

Джеджун взглянул на покрытое кровью тело мужчины. Его большие глаза наполнились ужасом. Ребенок будто лишь сейчас осознал, что этот человек умер. Мальчик вскочил и выбежал из комнаты. Юнхо со старшей девочкой переглянулись.

— На одеяло его! Быстро!

Дети перетолкали убитого на одеяло, ухватили за концы и потащили на улицу. Страх перед мамой придал им сил и решительности, и они смогли переправить тело на задний двор. Юнхо взялся копать. Черенок лопаты был слишком длинным, а земля — тяжелой. Даже меняясь, они не смогли выкопать достаточно глубокую яму. Они были на грани паники, многие ревели, пока рыли руками.

Стемнело. Первые звезды стали свидетелями того, как уставшие, выпачканные землей дети все еще сгребали землю.

— Нужно бежать, — старшая девочка покосилась на Юнхо, к которому прониклась симпатией и доверием.

— Они найдут нас.

— И убьют! — поддакнул один из сопляков.

— Нет. Никого не убьют, — Юнхо вытер окровавленные ладони о шорты. — Тогда некому будет работать.

— Дже сдаст нас.

— Да, может и его… ну…

— Ты дебил?!

— Это его семья, а нам башку оторвут!

Образовавшийся холм был заметный, но больше они ничего не могли сделать. Юнхо вымыл лопату, вытер насухо, потом взялся замывать кровь и свою одежду. Глядя на него, остальные тоже принялись мыться. Грязь забилась под ногти. Наблюдатель подивился бы, как действовали эти дети, но воспитанные улицей, вынужденные жить по ее жестоким правилам, они рано выросли. Те, кто не мог угнаться, погибали. Те, кто не хотел меняться, погибали. Слезы высохли, теперь они сосредоточенно пыхтели, пытаясь скрыть следы преступления.

Было уже поздно, но взрослых по-прежнему не было. Уставшие дети упали на свежевымытый пол и уснули. Юнхо же, замотав кровавые волдыри на ладонях, пошел искать Джеджуна. Тот сидел за ксероксом.

— Обещай, что ничего не скажешь маме.

— Она моя мама.

— Вот заладил! Твоя эта сука, твоя!

Дже вжал голову в плечи и тихонько заревел.

— Моя мама.

Юнхо присел на корточки перед ним.

— Не выдавай нас. Нам нехило влетит, если она узнает. Пожалуйста.

На какое-то время показалось, что дети сдружились. Но они слишком быстро забывают доброту. Даже не так, они принимают хорошее к ним отношение как должное, словно бы им не надо ничего делать в ответ, чтобы заслужить поощрение. Мама заставляла работать за кусок хлеба, устрашала и нередко самолично отвешивала пинки, чтобы сопляки не своевольничали, не капризничали и не ленились. Дети быстро переняли подобное поведение, и в самой группе выстроилась лестница иерархии. Негласным лидером стал Юнхо, но лишь потому, что проявлял смелость и твердость. Он был молчалив, безропотно следовал приказам, но, если затевался спор, быстро мог подавить конфликт. При этом он не защищал и не выгораживал остальных, считая, что они должны сами разгребать свое дерьмо. Старшая девочка, Минхоль, была тупенькая, но красивая, обычно приносила больше всех денег, потому что ее хорошенькое личико и покрасневшие от слез красные глаза не оставляли равнодушными аджумм. Осознав, на какие рычаги жать, она хитрила и обманывала, взращивая свое женское коварство. Остальные дети не выделялись из толпы, влачили свое существование, заглядывая в рот маме, ее прихвостням и старшим. Джеджун ненавидел их всех. Сидя в одиночестве дома, он размышлял, почему вдруг папин уютный дом сменился на этот вонючий гадюшник. Его умишка хватало на то, чтобы хранить тайну. Тогда, не добившись вразумительного ответа, Юнхо оттаскал его за чуб, а потом хорошенько пнул в живот. Страх и злоба заставляла продумывать план побега, и Дже ждал подходящей возможности, чтобы улизнуть.