«Неужели профессор не понимает, что она будет ждать? Прошло больше недели, а там возможно и целый год. Ведь время здесь, по всему, течет немного иначе. Шеф сказал, что я пробыл там, ровно час сорок, когда система жизнеобеспечения снова выдала летальный исход. Меня экстренно извлекли из капсулы, и по словам Натальи, с превеликим трудом откачали. Я весь уже посинел, когда прибыла бригада на реанимобиле. Что-то наш профессор явно не рассчитал, либо я не понял, как нужно действовать в подобной ситуации. Возможно, на пребывание в том мире отводилось пара часов, а я, как помнится, пробыл в гостях не меньше двенадцати. Конечно, эксперимент стоило продолжить. Возможно, удалось бы нащупать ту самую золотую середину. Может я даже бы и научился сознательно возвращаться на землю. Да только толку теперь …, у этих фанатов лица были такие, до сих пор страшно. Как их только кондрашка не хватила? Не уж-то я и в самом деле больше никогда …?»
Размышления мои прервал некий гражданин в сером пальто. Он без разрешения присев рядом со мной на скамейку, глядя в сторону, тихо произнес:
— Алексей, ваше состояние нам понятно. Но поймите, и вы нас.
— Простите, - пробормотал я недовольный подобной бесцеремонностью, кажется, мы не знакомы?
— Зовите меня Григорием. Я отвечаю за вашу безопасность в проекте, так что, наверняка мы с вами будем еще не раз видеться.
— Но зачем? – спросил я недоуменно, - Меня ведь отстранили от работы?
— Это не имеет значении, - равнодушно ответил гражданин в пальто, - Любой участник проекта, становится объектом внимания определенных сил. Наша обязанность оберегать вас от разных нежелательных контактов. Алексей, вы взрослый человек, и должны понимать, что за информацию об экспериментах такого уровня, наши партнеры готовы заплатить любые деньги. К сожалению, кое-кто из добровольцев, имен называть не буду, нарушил обещание, данное перед началом работы в группе. Это печальный факт, и нам хотелось бы исключить повторение подобной ситуации. Естественно, задействуются не только финансовые рычаги. Существуют и другие способы повлиять на вас. Если не удастся купить, в действие вступит план Б. Если и он не пройдет, то соответственно, план Ц, Д, и так далее, пока вас не попытаются попросту ликвидировать.
Я слушал этого вежливого гражданина, и медленно закипал.
«Чего вы все ко мне привязались? И так тошно, еще вы мне тут про какие-то шпионские страсти заливаете!»
Вокруг было серо и безжизненно, в такие часы редкий прохожий заглядывал на пустые аллеи. Для обычных прогулок, пока еще было слишком холодно. Снег уже почти весь сошел, но зима, не желая отступать, готовила новый сюрприз. Небо заволокло тяжелыми тучами, холодный ветер поднял большую стаю отвратительно вопящих ворон, которая принялась кружить над парком, словно армада фашистских бомбардировщиков.
— Ну, предположим, понятно, государственная тайна и все такое, но почему вы не предупредили нас, когда принимали в группу? – Спросил я, не скрывая раздражение.
— Предупредили, - невозмутимо глядя в глаза, ответил Григорий, - Каждый из вас, перед зачислением в группу, прошел собеседование. Там очень четко оговаривалась, в том числе и степень закрытости данного проекта.
И тут я вспомнил. Действительно, те двое в штатском долго грозили, объясняя, как нужно вести себя, и прочее, что сильно мне не понравилось. Помнится, я вежливо кивал, про себя же, думая совсем о другом. Вот, что значит детдомовское прошлое. Там нас с пеленок учили уважать воспитателей, а вот любить их, никто не требовал. И держалось у нас все, на одном лишь страхе. Да только известно, бояться вечно, невозможно. За все годы своего серого детства, я такого насмотрелся, что те двое казались просто бестолковыми куклами с магнитофоном внутри.
Григорий, по-своему истолковав возникшую паузу, успокаивающе положил мне руку на плечо:
— Алексей, мы прекрасно понимаем, что поначалу вы приняли все за некую шутку, или чрезмерно строгую проверку на входе. Возможно, наши сотрудники в чем-то не до конца были откровенны. Но теперь говорить об этом поздно. Нам просто нужно избежать утечки информации. Надеюсь, мы поняли друг друга?
Я брезгливо стряхнул чужую руку с плеча, и поднявшись, вызывающе посмотрел, ставшему напротив вежливому гражданину в глаза:
— Уверяю вас, я не продаюсь! И постоять за себя тоже смогу, если нужно! Так что, в вашей опеки, совершенно не нуждаюсь! – и развернувшись, зашагал прочь из парка.
Дома, вопреки ожиданию, тоже было серо и тоскливо. Отварив оставшиеся с последнего ужина полпачки пельменей, я уселся перед любимым компом, и включил «затертого до дыр», почти наизусть заученного - Иван Васильевича. Когда-то давно, увидев впервые эти старые добрые комедии, я, лежа в своей казенной койке, мечтал, что однажды и у меня будет свой телевизор, и я смогу сам, когда захочу включать его. Для нас сирот, это была немыслимая роскошь. В интернате, на весь корпус был один старенький, убитый ящик, и посмотреть его собиралась целая толпа. Но воспитатели разрешали приходить на киносеанс лишь избранным, а прочих, на это время запирали в раздевалке. Сколько раз я сидел в темной пыльной конуре, пока ребята хохотали над очередной серией Уолта Диснея. Или отгадывали вместе со всеми вопросы из что? Где? Когда? Было до слез обидно, особенно когда кто-то из пацанов, вечером начинал расписывать увиденное. До сих пор такие минуты перед новеньким, дорогущим по сегодняшним меркам аппаратом, вызывали у меня боль в душе. Эх, если бы, как в какой-нибудь фантастической книжке, можно было забрать себя того запуганного побоями малыша, в это время!
На данный момент, вопреки расхожему мнению, и невеселой статистике, я, бывший детдомовец, жил довольно неплохо. И все благодаря приемным родителям.
Когда я заканчивал восьмой класс, в группу пришла семейная пара. Воспитатели построили всех по линейке, и эти двое, пожилые мужчина и женщина долго рассматривали нас как в магазине. Я отлично знал, что кое-кто из ребят, с малых лет мечтает о своей семье. Левка рыжий, не раз после отбоя, тихонько плакал под одеялом. Наши койки находились рядом, и я, не выдержав однажды, спросил его, чего это он ревет по ночам. На что Левка просто сказал: - «я жду, когда меня заберут».
В отличии от него, я как-то сразу понял: такая удача, улыбается лишь редким счастливчикам, да и то, не раз этих самых «счастливчиков», возвращали потом назад в детский. И было это, еще страшнее.
Прошло уже больше недели, все успели забыть о том посещении, но вот, как-то ранним утром, меня разбудил воспитатель. Было приказано привести себя в порядок, и явиться в кабинет директора. По-быстрому одевшись, кое-как зачесав непослушные вихры, я примчал на третий этаж. Здесь в просторном кабинете находилась та самая семейная чета. Директор усадил меня на стул, и без долгих вступлений объявил, что меня - Лешку Самойлова, желают усыновить.
Иван Сергеевич и Галина Львовна, оказались людьми очень хорошими. Своих детей у них не было, поняв, что годы проходят, они решили взять приемного. Пока думали, выяснилось, что Галина Львовна не в коем разе не желает возиться с пеленками да распашонками. В связи с чем, на семейном совете постановили усыновить мальчика постарше. Почему именно мальчика? Не знаю, но в этом вопросе супруги сошлись единодушно. Так и получилось. С четырнадцати лет я сменил, неизвестно откуда взявшуюся фамилию Самойлов, на еще более странную - Безродных. Оказалось, Иван Сергеевич сам был детдомовский. И в течение всего времени, в любой спорной ситуации, которые нередко возникали вопреки всем стараниям, неизменно был на моей стороне. Возможно, именно поэтому, все семь прожитых с ними лет, я считаю лучшими в своей жизни. А однажды летом, по возвращении из очередного похода, как гром среди ясного неба, ударила страшная новость. Соседка по площадке, увидев, как я, безуспешно терзаю звонок, сообщила, что Ивана Сергеевича увезли на скорой. Я помчался в больницу, и там выяснилось еще более страшное: Галина Львовна уже неделю как умерла. Инсульт. В тот день, Иван Сергеевич был на даче. Почувствовав себя плохо, она попыталась вызвать неотложку, да видно сил не хватило. Ее так и нашли в прихожей, у аппарата. Иван Сергеевич после похорон сильно сдал, и спустя полгода, я вновь остался совсем один.
