Женщины, которых не выбрал никто. Женщины, которые станут общественной собственностью. И она должна была стать одной из них, разделив одну участь на всех. Командор Хорган избавил ее от этого кошмара. Должна ли она быть ему благодарной?

Наверное, должна. Но, странное дело, Кира не испытывала даже намека на благодарность. Наоборот, она готовилась к битве. Готовилась отстаивать свою независимость даже перед этим мужчиной, который уже в первую встречу дал ей понять, что она для него никто. Мусор. И от которого теперь зависела ее жизнь.

– Долго будешь стоять? – недовольно осведомился Рубан. – Или жалеешь, что тебе с ними не по пути? Так не стесняйся, скажи, я тебя быстро определю обратно в барак.

– Да? – ее побелевшие от мороза губы сложились в кривую усмешку. – А что командору своему скажешь?

– Да уж найду, что сказать. Если ты решила, что он на тебя глаз положил, то могу успокоить: Хорган – дерранг, а у них особые отношения с бабами.

– И какие же?

– А это сама скоро узнаешь. – Он с внезапной злостью шлепнул ее прикладом пониже спины. – Шевели ногами, я не собираюсь здесь ночевать!

Прошипев в его сторону пару нецензурных проклятий, Кира нехотя подчинилась.

***

Четыре месяца тюрьмы не прошли для нее даром. Прежде тихая, хорошо воспитанная девушка из приличной семьи изменилась. Превратилась в колючий комок, готовый встретить иголками любого, кто посмеет к нему прикоснуться. Она научилась огрызаться и стоять за себя. В тюрьме невозможно было иначе. Либо кусаешь ты, либо кусают тебя.

Иногда Киру посещали мысли: а как бы отнеслась мама к таким изменениям? Или Майя… Они одобрили бы то, во что она превратилась?

Ответ был очевидным, но она гнала его от себя. Запрещала себе думать об этом, потому что с такими мыслями приходили и муки совести. А Кира не хотела чувствовать себя виноватой. Она с детства ненавидела, когда ее стыдили за какие-то проступки. И даже став взрослой, она продолжала искать оправдания собственным действиям, как бы нелепо они ни звучали. Она готова была закрыть глаза на что угодно и врать самой себе, лишь бы избавиться от чувства вины.

Но последнее время это чувство стало ее вечным спутником.

Дорожка к дому командора, как и единственная улица в поселке, была расчищена. Снегоуборочный рейзер проехал мимо припозднившихся путников, посигналив огнями. И Рубан в ответ поднял руку, приветствуя водителя, невидимого за темными стеклами.

Кира только презрительно хмыкнула: надо же, здесь дорогу быстро расчистили, ждать до утра не стали. А что насчет тропинки к бараку? Или жаждущие женской ласки горняки сами будут топтать сугробы?

На крыльце Рубан замешкался, отыскивая ключи. Здесь они представляли собой магнитные карты, такие маленькие, что легко могли уместиться в ладони. У помощника командора была целая связка таких карт, нанизанных на большое кольцо, пристегнутое к поясу. И каждая из них поблескивала тусклым металлом.

Пока он искал нужный ключ, перебирая карты и ругаясь себе под нос, Кира подняла голову и осмотрела фасад командорского дома.

Всего два этажа. На первом – вместо окон крошечные бойницы, забранные темным стеклом. На втором – уже окна побольше, оснащенные защитой от сильного ветра и града. Сейчас в них не светилось ни единого огонька. Они казались слепыми глазницами на сером, каменном фоне.

И в этот момент ей стало не по себе. Девушку охватило внезапное беспокойство, причину которого она не могла себе пояснить.

Оглянувшись, она бросила взгляд на пустынную улицу. Перед ней, насколько хватало глаз, был только снег. Огромное, бесконечное снежное поле до самых скал, покрытых вечным туманом. Мир, в котором ей теперь предстоит выживать.

– Здесь так всегда? – поежившись, прошептала она.

– Как? – Рубан бросил на нее хмурый взгляд.

– Так холодно…

– Нет, чем ближе к экватору, тем климат теплее. Не намного, конечно, но и здесь скоро снег начнет таять. Вот увидишь, сегодняшняя метель – одна из последних.

– А солнце?

– Что – солнце?

– Здесь всегда так темно?

– Про полярную ночь слышала?

– Нет…

– Тебе повезло.

Он вставил нужную карту в отверстие для ключа и провел. Раздался чуть слышный щелчок, и дверь приоткрылась. Рубан толкнул ее сильнее, распахивая перед Кирой, и отвесил девушке шутовской поклон:

– Прошу, мадам, в ваши хоромы. Сиди тихо, нигде не лазь! А то я таких, как ты, знаю. Тащите все, что плохо лежит.

Она едва сдержалась, чтобы не ответить ему в том же духе. Но вместо этого подергала за ошейник.

– Может, снимешь уже? Куда я отсюда сбегу?

– Не могу, – Рубан пожал плечами, – приказа не поступало.

– И сколько мне с этим ходить?

– А это зависит уже от того, насколько ласковой ты будешь с командором.

Он явно наслаждался ее унижением.

Чертыхнувшись, Кира шагнула через порог. И застыла, когда дверь за ее спиной затворилась с легким щелчком.

Вокруг стояла кромешная тьма.

Сглотнув, она вытянула руки вперед и сделала первый шажок, боясь наткнуться на невидимую преграду. Потом еще шажок, и еще. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и Кира поняла, что впереди светлеет какое-то пятно. Уже смелее она направилась к нему и через несколько шагов оказалась в довольно просторной комнате, чьи стены скрывала густая тень, а центр был освещен лунным светом, струившимся в крошечное окошко-бойницу.

Здесь она позволила себе облегченно выдохнуть и осмотреться.

В помещении было довольно тепло. Немного подумав, девушка расстегнула шубу, а потом и совсем сбросила ее с плеч на скромный диванчик, обнаруженный у стены. И тут же вверх взвился целый столб пыли.

Кира чихнула.

Какую бы роль не играло это помещение в доме командора, им явно давно не пользовались.

Все так же пробираясь на ощупь, она начала изучать пространство. Пройдя вдоль стены, добрела до еще одного дверного проема. Там обнаружилась лестница из синтетической древесины с широкими ступенями и точеными перилами.

Со своего места Кира видела только один пролет, упиравшийся в стену с большим, хорошо освещенным окном. За стеклом висел диск самой крупной луны – Альвриса. Девушка немного замешкалась, любуясь ночным светилом, но тут же вспомнила, что ей предстоит любоваться этой луной тринадцать месяцев в году, и ее восторг поутих. Уже без прежнего энтузиазма она поднялась по лестнице, попутно расстегивая курточку.

На втором этаже было намного светлее. Здесь Кира обнаружила еще несколько комнат, но все они, кроме одной, были заперты. Она несколько минут безуспешно пыталась открыть двери, одну за другой, пока, наконец, не наткнулась на ту, что открылась.

Дверь медленно отворилась, издав тихий скрип. И девушка замера на пороге, изумленно осматривая открывшийся вид.

Перед ней была спальня. Об этом ясно говорила многофункциональная кровать в центре, занимавшая большую часть помещения. Она выглядела такой необъятной, что на ней с легкостью разместились бы пять человек.

Темная, суровая и лаконичная, такая же, как ее хозяин.

В эту минуту серебристый столб света из окна падал прямо на ее изголовье, где лежали подушки. На одной из них отпечатался след головы. Темное стеганое покрывало было словно отброшено небрежной рукой. Простыни скомканы. Кто-то спал здесь и ушел, не заправив постель.

Это мог быть только Хорган.

Воображение Киры тут же нарисовало командора. Как он лежит, вытянувшись во весь свой немаленький рост, заложив руки за голову, и рассматривает потолок. Она даже представила его лицо: резкие, немного хищные черты, подчеркнутые полярным загаром, вечно нахмуренный лоб, непроницаемый взгляд…

Но почему-то на этой картине его рубашка была небрежно расстегнута, и из-под нее виднелось его крепкое мускулистое тело. Гладкое и прохладное, как у всех деррангов.

Невольно сглотнув, Кира переступила порог и сжала вспотевшие кулачки. Дверь за ее спиной с тихим стуком закрылась.