Но в доме родителей Шерри время как будто остановилось лет двадцать назад: гранитные столешницы, большой плазменный телевизор показывает сотни каналов, холодильник забит мясом и заморозками, кондиционер поддерживает благословенные 75 градусов по Фаренгейту[8]. Бренда, мать Шерри, — психолог с небольшой практикой, стройная женщина с красиво подстриженными седеющими волосами.
У Бренды есть одна из моих кукол, которую она купила, потому что я ей нравлюсь. Когда прихожу в гости, она мила и приветлива со мной, хотя это совершенно не подходит беззаботному, благоустроенному образу жизни Бренды.
Мне никогда не доводилось слышать, чтобы Бренда нелестно отозвалась об Эде. Могу только предполагать, что они с Кайлом желали союза Шерри с кем–нибудь более благополучным, работающим в Лос–Аламосе, Сандии или в университете, с кем–нибудь, располагающим государственными пособиями, например медицинской страховкой. С другой стороны, Шерри всегда была оторвой и, по словам Бренды, «примерила на себе амплуа лесбиянки». Как будто быть лесбиянкой — это что–то вроде членства в Корпусе мира. Невозможно заставить собственное дитя полюбить того, кто вам нравится. Вот бы мне найти мужчину из Лос-Аламоса! И больше того, вот бы я сама смогла получить работу в Лос–Аламосе или университете. Я, а также половина Альбукерке.
Шерри заходит в дом. Ее волосы неровно подстрижены с помощью зеркала. Она шумная и уютная. Живот небольшим плавным изгибом выступает под синей футболкой из шерсти румательских коз. Бренда ловит каждое ее слово, зная о трудностях ведения козьего хозяйства, справляется об Эде и грузовике, а заодно кормит нас ланчем.
Раньше я думала, что жизнь, строящаяся на вдумчивом либерализме, является и моим неотъемлемым правом. Потом поняла: моему поколению было суждено родиться в занимательное время.
Я сижу в приемной акушера и стараюсь не уснуть. Бренда досыта накормила меня цыпленком, бутербродом с сыром и кукурузной похлебкой. Листая журнал «People Magazine», я наткнулась на статью о Томе Крузе — он проходил курс терапии по восстановлению, которая продлит его жизнь лет на сорок. В следующей публикации говорится о доме какого–то музыканта, оснащенном современной роскошью: новейшими технологиями, позволяющими затемнять стекла окон и менять цвет стен прикосновением руки, распознавать, тепло тебе или холодно, и поддерживать комфортную температуру в помещении. Также в статье идет речь о любви этого музыканта к антиквариату из Турции и России. Другая публикация рассказывает о женщине, посвятившей всю жизнь помощи людям из Сибири, которые больны СПИДом.
Разговаривая по мобильному, Шерри выходит из кабинета врача. Я слышу половину ее беседы с матерью. Доктор сказал, что при наличии медицинской страховки ей бы сделали положенный на этом сроке беременности ультразвуковое исследование.
— Этот малыш, — говорит Шерри, положив руку на живот, — наполовину крепкий китаец–крестьянин, и с ним все отлично. — Они решают подождать с УЗИ еще месяц.
Шерри уверена, что носит мальчика, а Эд не сомневается: родится девочка. Он напевает животу песню Дэвида Боуи «China Doll»[9], чем почему–то совершеннейшим образом выводит из себя Шерри.
По дороге домой мы останавливаемся, чтобы запастись рисом, бобами, мукой, сахаром и кофе. Все это можно приобрести и в Белене, только в «Клубе Сэма» — дешевле. У Шерри есть членская карточка, половину взноса оплачиваю я. Шерри рассчитывается картой за наши покупки, а я возвращаю ей деньги в машине. Кассирам, наверное, известно, что мы делим членство на двоих, но им все равно.
Дорога домой очень утомительна. Кондиционер сломан, и в грузовичке невыносимо душно. Но вот показываются деревья — мы приближаемся к долине.
Подъезжая к ранчо, мы видим распахнутую парадную дверь.
— Кто здесь? — удивляется Шерри.
Эбби бегает по палисаднику. Признав грузовик, заливаясь лаем и отчаянно виляя хвостом, псина со всех лап мчится нам на встречу. Я выхожу из машины и иду к дому. Собака обгоняет меня, но потом возвращается, явно не желая заходить одна, и снова семенит к двери.
— Гудзон! — зову я второго пса, хотя знаю: если дверь открыта, он наверняка воспользовался этим, пошел побродить и потерялся. Повсюду разбросаны вещи. Валяются диванные подушки, содержимое кухонных ящиков, задняя дверь распахнута. Я иду туда и, надеясь на чудо, зову собаку. Задние ворота тоже открыты.
Из–за моей спины доносится предостережение Шерри:
— Не ходи туда одна!
— Собаки нет, — говорю я.
— Гудзона? — уточняет она.
Я выхожу на задний двор. Зову пса, но его нигде нет. Некоторые собаки, такие как Эбби, всегда держатся поближе к дому. Но Гудзон не из их числа.
Мы с Шерри обходим весь дом. Никого. Я вхожу в мастерскую. Ящика с инструментами нет, зато вор не заметил закрытого ноутбука, стоящего на верхней полке.
Должно быть, это сделал тот парень, которого я накормила супом. Он мог остаться неподалеку пережидая дневную жару, и увидеть, как я уезжаю.
Я запираю ворота, заднюю дверь и мастерскую. Эбби льнет ко мне, собакам не нравится, когда что–то не так.
— Давай поищем его, — предлагает Шерри.
Мы с Эбби залезаем в ее грузовичок и час ездим по проселочным дорогам, высматриваем и зовем Гудзона, но его нигде не видно. Нам звонит Эд, муж Шерри. Он заявил в руководство округа, и дома меня ожидает следователь, готовый взять у меня показания. Мы входим в дом, и я перечисляю пропажи. Кажется, украдено не так уж и много, в основном инструменты. Шериф говорит, что обычно грабители ищут деньги, оружие, ювелирные украшения. Все кредитки и мобильный телефон были при мне. Дорогих украшений и оружия у меня нет.
Я рассказываю шерифу о мигранте, который приходил утром. Он говорит, что ворваться ко мне мог и этот мигрант, и кто угодно. Мне кажется, мы никогда этого не узнаем. Шериф обещает дать объявление о пропаже собаки.
Когда все уехали, уже стемнело, и я принялась за уборку. Подняла подушки, разложила их на диване, собрала с пола столовые приборы и поместила их под горячую воду. Эбби поскуливала у задней двери, но выйти боялась.
Внезапно я понимаю, что пропала кукла, над которой я работала. Зачем он украл куклу? Продать ее он не сможет. Полагаю, он сделал это, чтобы отправить домой для своего ребенка с фото. Или для жены, у которой есть настоящий ребенок и которая, вне всякого сомнения, куда менее сентиментально относится к младенцам, чем большинство моих клиентов. Пропала пара недель работы, не целых рабочих дней, конечно, но расписывание, ожидание, пока высохнет этот слой, и наложение следующих…
Снова скулит Эбби, Гудзон где–то там, в темноте. Потерявшиеся собаки слабо приспособлены к условиям пустыни. А там водятся ядовитые змеи. Я опускаюсь на пол, обнимаю Эбби за шею и плачу. Я не смогла его защитить. Да, я глупая женщина, которая до безумия обожает своих собак. Но они все, что у меня есть.
Я не могу уснуть, всю ночь прислушиваюсь к самым тихим звукам. Меня тревожит отсутствие денег. Будет непросто возместить украденные инструменты.
На следующее утро я наношу первый слой краски на новую куклу, которой заменила похищенную. Я решила заняться тем, чего обычно предпочитаю не делать. Через Интернет я могу продавать не только пластиковых кукол. Начинаю вылепливать глиняную заготовку для фаллоимитатора.
За последние пару лет компании определенного плана, которые видели моих кукол в Интернете, не раз предлагали мне подумать насчет изготовления дилдо. Сделать натуралистичный пенис ничуть не сложней, чем детские ручонки. И даже проще. Заказать у Тони я не могу, он не станет делать фаллоимитаторы. Но несколько лет назад они получились у меня при комнатной температуре из медицинского силикона. Я сама смогу сделать формы, отливать небольшими партиями и вручную доводить до совершенства. Надеюсь, что люди готовы платить за новизну, когда дело касается секса.
