— Que bonita[6], — говорит мексиканец, протягивая пустую тарелку.
— Gracias[7], — благодарю я. Беру тарелку и отправляю беженца восвояси.
Проверяю электронную почту, вижу заявку на спецзаказ — портретную куклу новорожденного. Это от пары, живущей в Чикаго, Рейчел и Элам Мазар. Мне кажется, что пишет мне именно Рейчел, но по электронным сообщениям сложно понять, кто набирает их на самом деле. Прилагается фото грудного младенца. Довольно странно. За последние три года это уже их третий заказ с той же фотографии. А куклы стоят дорого, особенно по спецзаказу.
После окончания художественной школы несколько лет я работала скульптором в компании по производству игрушек. В то время я занималась не куклами, а трансформерами, пришельцами и космическими кораблями из кинокартин. На моих игрушках выросло целое поколение мальчишек. Когда прошло увлечение космическими фильмами, компания уволила многих людей, в том числе и меня. Собственно, трещала по швам вся экономика. Мне еще повезло продержаться там долго. Затем я перебралась в Нью–Мехико. Мне нравилось это место, да и жить здесь дешевле. Попытала счастья во фрилансе, работала в гипермаркете. Жизнь моя, как и очень многих людей того времени, напоминала свободное падение. Я купила это ранчо, изъятое банком, в месте, где никто ничего не покупал, маленький домик, граничивший с ветшавшими, похожими на беззубые рты постройками. На это ушли мои последние сбережения. В качестве временной меры я начала делать кукол.
Я кое–как свожу концы с концами с помощью вырученных за кукол. денег и еды, которую выращиваю в огороде. И живу получше некоторых.
На вырученные за спецзаказ деньги я смогу заплатить налог на собственность. Воды в цистерне все меньше, до июньского муссона еще очень долго. А если этот год выдастся таким же, как прошлый, то дождей не хватит, чтобы заполнить цистерну. Можно заказать воду, только мне не хочется. Размещая информацию о спецзаказах, я думала о том, как бы раздобыть денег. Подсмотрела это на другом сайте по изготовлению и продаже кукол. Я просто скульптор. И я совсем не думала о том, почему люди делают спецзаказы.
Некоторые просили меня увековечить в пупсах своих собственных детей. Если бы маме взбрело в голову купить мою младенческую версию, меня бы это сильно встревожило.
Одна женщина сделала спецзаказ на саму себя. Она писала длинные электронные письма о том, каким самовлюбленным человеком была ее мать — настоящим монстром, и собиралась символически сама себя удочерить. Муж дамы был мэром одного калифорнийского города, поэтому она могла позволить себе запечатлеть свой младенческий образ. Ее воплощение вышло очень симпатичным, гораздо милее, чем она сама на фотографии. Дама не сделала мне замечания. Не знаю, поняла ли она это вообще. Ее письма были мне неприятны, и после я передала эту клиентку другому мастеру. Полагаю, эта женщина запечатлела себя и на других этапах детства.
Думаю, Мазары попадают в другую категорию. Я получала три заказа от родителей, потерявших малышей. Я говорила себе, что, возможно, в воссоздании умершего ребенка в кукле есть что–то утешительное. Получая такой заказ, я каждый раз серьезно думала об исключении этой услуги со своего сайта.
Выплата налога на собственность. Вода в цистерне.
Если чета Мазаров потеряла ребенка — не знаю, так ли это на самом деле, но вряд ли я ошибаюсь, — скверно, что им хочется получить точную копию младенца. Через год после первого заказа от Мазаров пришла заявка на вторую куклу. Я подумала, что Рейчел — если я переписывалась с ней — по ошибке отправила прошлое фото, и спросила, уверены ли они, что прислали нужное изображение? Пришел лаконичный ответ — они уверены. Тогда я написала, что в случае поломки могу починить куклу. На этот раз ответ был столь же кратким — они хотят, чтобы я выполнила заказ.
Я искала в Сети, но мне ничего не удалось узнать о Мазарах из Чикаго. О состоятельных людях нет информации в Интернете? Связаны ли они с организованной преступностью? Или просто вели уединенный образ жизни? Теперь третья кукла. На почту я не отвечаю. Пока.
Вместо этого я достаю ноутбук из ниши, где располагается печь для сушки кукольных деталей после росписи, втыкаю штепсель в розетку для подзарядки и убираю компьютер на полку выше уровня глаз. У меня есть части кукол, отлитые Тони в Огайо, — старые связи времен производства игрушек. Он изготавливает для меня медные кристаллизаторы и с помощью центробежного литья делает различные детали. Обычно спецзаказы единичны, поэтому Тони отсылает мне медный образчик головы, чтобы его не хранить. Я порылась в своих литейных формах и отыскала голову, сохранившуюся с прошлого раза. Ставлю на полку и смотрю на нее.
Я грубо леплю части тела куклы из глины, затем делаю гипсовый слепок с этого оригинала. Потом делаю восковой макет, который смотрится как некий викторианский памятник инфанты, скончавшейся от желтухи. Я изготавливаю воск по собственному рецепту — смешиваю покупной с парафином и тальком. Большинство мастеров подцвечивают его розовым, но мне нравится, как выглядят белые детали.
Я тщательно вылепливаю и полирую восковую модель. Хорошенько накую и отправляю Тони, он отливает медную форму. Процесс изготовления неприятен и токсичен, мне самой с этим не справиться. Для обычных кукол он делает небольшую партию в сто экземпляров из поливинилхлорида и отправляет мне. Медные формы хранятся у Тони, на случай если составные мне понадобятся еще. Для спецзаказов он высылает мне обратно отлитую голову и форму.
Все элементы находятся внутри, снаружи форма представляет собой всего лишь грубый контур. Головы младенцев ото лба до затылка длинные, личики у них крохотные и невыразительные, Они — удивительные и странные существа.
Около семи я слышу звук приближающегося грузовичка Шерри. Собаки вскакивают. Шерри и Эд живут в полутора милях вверх по дороге. Они держат маленькую ферму с дойными козами. Шерри на шестом месяце беременности, в Альбукерке она ездит на прием к акушеру. Ее отец работает в лабораториях Сандия, получает приличные деньги и оплачивает ее медицинскую страховку. До Альбукерке путь неблизкий, грузовичок старенький, и Эду не нравится отпускать жену одну. Поэтому я езжу вместе с Шерри, Заодно в городе мы покупаем продукты и заезжаем на ланч к ее маме.
— Ужасно жарко, — сообщает Шерри, когда я забираюсь в кабину маленького желтого грузовичка марки «тойота». — Как у тебя с водой?
— Все меньше, — отзываюсь я, зная, что у них есть колодец.
— Боюсь, как бы нам в этом году не пересохнуть, — говорит Шерри. — По-прежнему продолжается скулеж о водоносном пласте. Если придется покупать воду, уж и не знаю, что мы будем делать.
По происхождению Шерри китаянка — одна из тысяч девочек, удочеренных из Китая в девяностых и в начале двухтысячных годов. Она говорит, что, пытаясь изучать всякие китайские штучки, она обнаружила единственную национальную черту — непереносимость лактозы.
— Этим утром ко мне заявился мигрант, — рассказываю я.
— Что, накормила его? — спрашивает она, склоняясь в сторону рычага переключения скоростей, пытаясь его отыскать, и заставляет грузовик тронуться на первой передаче.
— Он прополол мой огород.
— Пока ты их кормишь, они не отвадятся.
— Как бродячие кошки, — соглашаюсь я.
Альбукерке никогда не был славным городком. Когда я приехала сюда, он представлял собой череду моллов и гипермаркетов, окруженных пригородом. Десять лет засухи со среднегодовой нормой выпадения осадков в четыре дюйма и меньше изрядно повредили городу, особенно после утраты прав водопользования по проекту «Сан–Хуан–Чама». В Альбукерке вода дорогая. Она оказалась невыгодна для многих компаний, в том числе и для «Интел». В длинной череде невзгод закрытие «Интел» оказалось ощутимым ударом.
В окрестностях много брошенных домов — владельцы не смогли расплатиться с ипотекой и просто оставили их стоять без окон, заваленные мусором. Кто мог, отправился на север в поисках воды. Оставшихся развал экономики вынудил переселиться в сдающиеся дома и квартиры, жить в машинах или с родственниками, прозябать прямо на улицах.
