Итак, Сказка! Разувайте ваши уши, будем нонче сказку слушать. Дело было в Лукоморье. Ну, там, где верблюды в босоножках и так далее. У Соловья-ибн-Разбойника не стояло! И все сочли его Царевной-ибн-Несмеяной.

Потому что он сокрушался: "С пипиской я!" И не смеялся.

И евойный (ейный, тьфу, блин: егойный) папашка издал Манифест 17-ого года: "Кто у сынулика поднимет, той отдам пол-Рассеи 17-ого года! Узурпаторам экспроприирую экспроприируемое!" Сам не понял, чего издал.

И вот многие тысячи девушек в ситцевых платьицах на пони масти "в яблоках" стали прыгать до балкона Соловья-ибн-кого-то там, а та, которая не допрыгивала, лишалась головки! Это вам не Чикаго!

Хотя... Многие и многие девичьи трупы с завязанными ртами повязками скопились под утёсом! Стоит утёс в лучах заката! А вместо ... торчит лопата! Да! Их, дев, так и прозвали: "чилийские патриотки", и по ним-то и ползали жирные трупные мухи.

Дошла весть о Чили и до избушки, где кантовалась девочка-бомж Золушка-ибн-Муслима.

"Ну что ж!" - подумала ибн-Муслима. - "Настал и мой черёд показать своё умение поднимать у мужиков!"

С этим умением у неё было всё в порядке. До работы в горнице Золушкой она работала в МОРГе сестрой-гляделкой, и её трахнул один трупешник! Ну как трахнул? Слово за слово, "Хэй, бейб! Пошлалим?", "А кто ж её не любит, Большую Любовь?", "Так пошалим или нет, паскудина?", "Конечно, пошалим, но сначала подари мне кольцо!" Короче, никакого кольца он ей не подарил, так как где в МОРГе кольцо? Сделал дело и подох окончательно.

Но зато! Зато самооценка у Золушки резко скакнула вверх. "Я, мол, могу поднять и у трупа!" Не говоря уже о каком-то ибн-Соловье. Даже если он и сдохнет при виде такой красоты (Я красоты не видел до сих пор!), то даже у евойного трупа можно потом кататонически поднять: "Хэй, бейб! А он у тебя твёрдый?"

Так что Золушка по-быстрому снарядилась, чмокнула в лобики Мачеху и Сестёр своих-дур и поскакала на пятнистом пони во Дворец!

Все ей вслед смеялись: мол, какая дурацкая масть у лошади! Но везде, где проезжала Золушка (а была она в одном полосатом трико по моде современных девушек, которые не носят нижнего белья!) у всех на неё вставало, и смех сам собой прекращался.

Её подобная дибильная слава скакала впереди неё. И ибн-Соловей прослышал о подобном! Он заперся в дальней опочивальне и зарёкся выходить, как будто Золушка была армянин-алкоголик, который требует в "Верном" выпивку утром. Короче, полный Ужас!

"Не хочу! Нет! Нет!" - бормотал Соловей, когда доложили, что какая-то дебелая девица на пони "в яблоках" прыгает около балкона!

"Это она! Это Золушка!" - закричал Соловушка.

Ошибся. Это была Царевна-Лягушка. Тоже то ещё созданьице. Это она всем говорила, что она Царевна, а на самом деле никто её кроме как в образе лягушки не видел. Видимо, лягушка-шизофреник, которая слышит Голоса. Я, кстати, тоже их слышу. Да кто их, вообще, не слышит? Так что шизофреник та была наша "в доску", если не считать маниакального желания всех трахнуть и нарожать головастиков.

Соловей тупо подошёл к балкону. Перед его мордой пролетела Лягушка.

"Чего тебе надобно, лягушарче?" - успел спросить он.

Это был Великий Момент! (Маджик момент! Маджик момент!) Если до этого Лягушка имела дело только с бессловесным балконом, то теперь у неё было лицо! И она трахнет всякого с подобной внешностью! Будь их хоть 100 человек. Но надо было придумать что-то пооригинальнее, чтобы сразу заинтересовать Прынца болотной экзотикой и тем, что мы переезжаем жить в шалаш на болотах. С Прынцем и рай в шалаше.

"Бейб!" - сказала, подлетая, Лягушка. - "Пошалим?"

Это было сильно! Слишком сильно даже для болотной экзотики. Ибн-Соловей свалился на арена, на колена и на Макарена!

"С кем?" ("Дурик! Ты у кого усы сбрил?" "Чего? У кого?")

"Со мной!!" - орала Лягушка, продолжая прыгать.

И вот тут-то к балкону и подъехала, собственно, Золушка! Она тоже стала прыгать ("Если я скажу: прыгайте, то меня только спрашивают: как высоко?" Тут было высоко.) и вцепилась в волосья Лягушки: "Это - мой парень!!"

Хотя, какие там волосья? У лягушки. Ну, может, немного ложноножек, немного бокоплавов, немного инфузорий-"туфелек", но, короче, вцепилась!

И началась лезбияночная драка! Обе лягушки (пардон! Лягушка и девушка) катались в слякоти и цапали друг друга за груди и ляжки!

Это было так смешно, что сам Соловей перхнул от смеха, но зажал себе рот рукой, чтобы никто не увидел, иначе ему моментально жениться на них! Он сказал: "Отстой!" и показал палец вниз.

"Отстой?" - переспросила Золушка, отпуская Лягушку. - "Ну тогда!.. Ну тогда я женюсь на этой Лягушке! В дерьме она - чудо! Она нам нравится, а значит, и мне нравится! В койке тоже чудо!"

И обе девушки, обнявшись, пошли прочь от балкона, бубня: "Оно понятно, бабы! 75 лет скакали мы к этому балкону, а Прынц-то импотент-импотентом! Совершенно нереальный дибил!"

Соловей отошёл от окна и подумал: "Мать вашу! Так я совсем никогда не женюсь. Один, совсем один. Один, совсем один? Один, совсем один!" И он пустился в пляс, подтверждая версию о том, что он законченный дибил.

Пришла Кормилица. Это была страшная безгрудая (совершенно безгрудая!) дама, у которой молока в грудях (несуществующих) было столько же, сколько узбек Алибабаевич разбавил бензина мочой у себя на колонке. То есть, хватит на один глоток. Но души она была неимоверно доброй и отзывчивой.

Она стала гладить Соловья по головушке: "Женись на мне, квадратная головушка!"

"Не могу, маман! Вы мне как мать родная! Не забуду мать родную!" - сказал Соловей и отхлебнул её бензина.

Мало-то мало, но вставляло не по-детски! Соловей упал на пол и стал ползти. Там, где не пролетит стальная птица, солдат на пузе проползёт, и ничего с ним не случится.

Кормилица поняла это так, что он ползёт к ней ("Ползу к тебе! Пусть тучи зловещие нас злобно гнетут! Сквозь злые ночи! Я ползу к тебе! Проползу сквозь злые ночи! Что бы полз мне не пророчил!), хотя он полз к туалету или сам не зная, куда. Наверное, всё-таки, к туалету.

Туалет у них был продвинутый, с массой новорусских прибамбасов. Он говорил женским приятным голосом по-корейски: "Мсяу ван? Йоргендыл бындыл, ака!"

И начинала играть приятная мелодичная мелодия. Если играл "Похоронный марш", то девушка извинялась: "Мырдык бездык!", и играло "Теперь я Чебурашка!" Зловещая, конечно, музыка, но не до такой степени. Поэтому обычно Соловей-ибн сидел на унитазе как горный орёл на вершине Кавказа, то есть, в безмолвии.

Кормилица всё пыталась озвучить и перевести шуточки корейской девочки-унитаза, но эти все "кирдык-бердык" не переводились на русский, а если и переводились, то страшно пошло. Пресловутое "Пошалим?" по сравнению с ними было агнцом небесным. Порядочный Соловей не выдержал бы и пяти секунд.

Итак, девка продолжала орать: "Малбык-балбык!" Это было похоже на брачный крик морала. Девку можно было понять: уже три месяца она в доме Соловья-ибна, а за это время видела только его задницу и то, что из неё лезет! Как говорится: "Родилась какашка!" Баба написала книгу про какашку. Теперь я её понимаю: у неё родилась. Она же Мать! От темени до пят! И из неё тоже что-то подобное лезет при родах. Хотя, конечно, печатать подобное дерьмо... Я бы не стал.

Итак, кореянка орёт: "Иблис вашу мать! Приведите Минотавра! Только он меня трахнет!"

"Чего?" - спросил Кормилицу Соловей.

"Не обращай внимания! У неё ЭТИ дни!" - перевела Кормилица и подумала: "Мать вашу! Её пора заменить на унитаз-мужика! Может, чего-то умное скажет?"