– Дни, отмеченные в тетради, сходятся с датами телефонных разговоров между Симоновым и Варламовым, где они озвучили все записанные суммы. Есть также данные негласного наблюдения… фото и видео. Вот смотрите, это распечатка телефонных разговоров, – он достал из папки, которая лежала перед ним на столе, несколько листов бумаги. – Возьмем, к примеру, 13 мая. В тетради отмечена цифра сто, – он взял пластмассовую линейку, ручку и провел красную черту на одном из листов, – та-а-к, – он стряхнул пепел и снова затянулся, – теперь разговоры. Вот, на вопрос Симонова: сколько сегодня литров? Литрами они называли деньги, – уточнил он. – Отвечает: «Сто», – он посмотрел на записи в тетради. – Все сходится, – и передал мне документы. – Сверьте сами.

Я бегло полистал тетрадь:

– Начнем с того, что мне об этом ничего не известно, но даже если бы и знал, то ни за что не сказал. Вы же понимаете… – я посмотрел на дверь.

– Семен Варфоломеевич, – его голос изменился (стал более живым что ли), – я встретился с вами только из уважения. Сколько мы знакомы, пять, десять лет?

– Почти десять, причем только заочно, – ответил я, слегка улыбнувшись.

– Того, что есть, нам вполне достаточно, чтобы засадить вашего клиента на всю оставшуюся жизнь. Тем более, он уже сидит, насколько мне известно. Рано или поздно он или его друг обязательно расколются… а ему корячится, по меньшей мере, дача взятки в особо крупных… Вы еще движения по банковским счетам не видели… В ваших силах сделать все так, чтобы он остался с этой, своей красоткой…

– Как вам она, кстати? – этим вопросом я решил хоть как-то осветлить красками Черный квадрат Малевича, который одним взмахом кисти только что нарисовал Иван Антонович на дальнейшей судьбе моего клиента.

Он нахмурился, но его губы изобразили кривую улыбку:

– Сладкая ягодка. Но сейчас не о ней разговор…

Я встал, давая ему понять, что разговор нужно прекратить:

– Допустим, я что-нибудь придумаю, а обвинение в мошенничестве?

Он тоже поднялся с места:

– Отмотает год-другой за это дело, не пятнадцать… Ваш клиент нас интересует меньше всего… В этом деле есть и другие фигуранты, кстати…

Передо мной стояла довольно простая задача: «отмазать» Варламова от нескольких сотен взяток, добиться прекращения дела по автостоянке и освободить его из-под ареста. С таким же успехом я мог, положим, взойти на Эверест, улететь в космос или переплыть брассом Черное море, причем сделать все это одновременно.

3

Коррупции, как и секса, в нашей стране никогда не было и быть не могло, но дети рождались… О ней заговорили не то при Ельцине, не то еще при Горбачеве, а вытащив проблему, как говорится, за ушко да на солнышко тут же развернули политический план непримиримой борьбы. Создали всевозможные антикоррупционные комитеты, партии и союзы и взялись за чиновников. Но те не теряли времени даром. Переписав свои активы на жен или родственников и кичась отсутствием собственности, декларировали зарплату честного труженика, так ничего и не заработавшего с малых лет. Данте в «Божественной комедии» поместил мздоимцев в восьмой круг ада, но в нашей стране многие из них оказались на высокопоставленных местах, а то и во главе тех самых антикоррупционных комитетов, где можно было неплохо заработать, борясь, так сказать, за правое дело.

Борьба с коррупцией стала набирать все большие обороты на местах, о чем посыпались отчеты в Первопрестольную. Так, коррупционером признали таксиста кавказской национальности, сунувшего две сотни ГИБДДешнику за непристегнутый ремень (был такой случай). «Ваша честь, дорогой, – оправдывался в суде грузин, – я же ему не взятка давал, штраф давал, на мэсте, чтобы ему и детям его хорошо было, а он меня в тюрма посадил». Но тут ничего не поделаешь генацвале. «Dura lex…», знаешь ли, борьба с коррупцией.

Не миновала сия участь и директора районного хосписа, «присвоившего две тысячи рублей» умершей старушки, Царство ей Небесное. Случай курьезный, но довольно банальный. В клинике для безнадежных (онкологических) больных, куда попадали и совсем здоровые, но брошенные детьми и внуками старики, не было «кассы», то есть места для операций с наличными. Больные содержались частично за счет своей пенсии; деньги получали сотрудники больницы под расписку и вносили в кассу Центральной районной больницы, за сто пятьдесят километров от хосписа. Получив расчет за месяц вперед за содержание постоялицы, директор, как водится, заперла их в сейф на период праздничных и выходных, намереваясь позже, как и положено, оформить приходный ордер. Больная умерла. Завещать ей особо было нечего и некому. Казус в том, что со смертью обязательственные правоотношения с хосписом, впрочем, как и все остальные с этим бренным миром прекращены. Но только не для следователя следственного комитета Елены Ивановны, признавшей умершую потерпевшей, чем удивившей не только почившую старушку, смотревшую на нее укоризненно с небес, но еще и живых.

Две тысячи это – выморочное имущество (то есть имущество, на которое нет наследников, причитающееся в силу закона государству), и, поскольку деньги оставались в сейфе директора, значит, по логике следователя, в его действиях усматривается состав превышения должностных полномочий. То, что деньги, мягко говоря, выморочные, директор хосписа поняла на первом допросе у следователя.

Два года мы пытались убедить Елену Ивановну в невиновности несчастного директора, но тщетно. Мало того, она еще и смогла заручиться одобрением местного прокурора, утвердившего обвинительное заключение; дело все-таки поступило в районный суд.

Предполагаю, что судья мог бы и прекратить его в связи с отсутствием заявления потерпевшего (государственный обвинитель был категорически против этого), но все же, назначил обвиняемой штраф в две тысячи, похоже, те самые. Но, надо заметить, все-таки ниже минимального размера (100 000 рублей), чем это было предусмотрено, соответствующей статьей «народной» книги, с учетом «исключительных смягчающих вину обстоятельств» (характеристики с места работы и жительства, размера заработной платы осужденной и пр.). Помнится, прокурор просил наказать несчастную четырьмя годами колонии общего режима, но в итоге согласился с приговором так же, как и все мы.

Если в некоторых случаях борьба с коррупцией напоминала охоту на ведьм, то в случае с питерцем еще предстояло разобраться.

В комнате для свиданий СИЗО стоял невыносимый запах табака вперемешку с духом мужских тел и хлоркой. Солнечные лучи пробивались сквозь прутья оконной решетки, скользили по гладкому металлу. Нарушив ход моих мыслей, в сопровождении двух охранников неожиданно появился Алексей Петрович. Он повернулся спиной к одному из них, тот снял с него наручники и жестом руки показал на клетку, а когда он зашел внутрь, закрыл дверь, скрепив проушины дугой браслета. Когда охранники вышли, мы пожали друг другу руки через проем между металлическими прутьями.

Я сел, открыл портфель и достал блокнот:

– Алексей Петрович, времени у нас на все про все около часа, потом вас уведут на обед, так что, если не возражаете, прямо к делу.

– Слушаю вас, – он пристально посмотрел на меня.

– Я кое-что узнал о вас, о чем и хотел поговорить, – Я вынул из внутреннего кармана ручку. – Как это ни странно, клиенты довольно часто нам недоговаривают или, еще хуже, намеренно пытаются ввести в заблуждение. По разным причинам… Но защитник в уголовном деле, знаете ли, как врач: если ставит неверный диагноз, не зная клинической картины, например, вместо цирроза лечит артроз; то последствия могут оказаться весьма плачевными. Наши отношения строятся только на доверии. Нет доверия – нет защиты. Все просто.

Он смотрел на меня глазами, полными ленивой задумчивости:

– Я вас не совсем понимаю, Семен Варфоломеевич.

Я повысил голос:

– Почему не сообщили мне о ваших отношениях с Симоновым? Не сказали, что приплачивали ему за счет-справки? Вас же в итоге обвинят в даче взятки и с учетом прежней судимости упекут за решетку на долгие годы, вы этого хотите?