– Эти третьего или даже четвёртого. Кстати, знаете, какой конфуз приключился при строительстве?

– Возможно, где-нибудь забыли построить станцию?

– Нет, как раз наоборот. В Клину по ошибке был построен вокзал, соответствующий первому классу, хотя положен был второй. Обнаружили поздно, но решили уже не перестраивать.

Паровоз отцепился и уехал в депо. Состав словно обезглавили. От этого он стал выглядеть какимто безжизненным. Из-за отсутствия паровоза даже суета перед вагонами стала неуместной. Павел Петрович негромко, будто для себя, проговорил:

– Всё, что ни есть без головы, выглядит против естественного состояния вещей. А хуже того, когда голова вроде бы на месте, а на самом деле отсутствует, поскольку делается всё так, будто её и нет вовсе.

Навстречу им по платформе шёл мальчонка в подпоясанном кушаком овчинном полушубке. Шапка была ему велика, оттого постоянно сползала на глаза. Он не переставая поправлял её. Аристарху вдруг нестерпимо захотелось получить ответ на вопрос, который у него возник на переезде: что же по поводу происходящего думает самый обыкновенный деревенский мальчишка?

– Павел Петрович, давайте спросим мальчонку, что он думает по поводу паровоза, к примеру. Наверное, скажет, что внутри сидит змей-горыныч, который крутит колёса или, к примеру, нечистая сила, которую насильно посадили в трубу, отчего она неистово пытается вырваться наружу.

– А что? Весьма интересно знать, – согласился Павел Петрович.

Поздоровались… Мальчик остановился напротив, шмыгнув носом, снял рукавичку, приподнял шапку на лоб.

– Здравствуйте, барин. Чего изволите?

– Как тебя зовут?

– Ванюшка Колоденный.

– Вот скажи, Ванюшка. Как ты думаешь… Почему паровоз едет? Может, вагоны и без него смогут двигаться?

Ванюшка в очередной раз шмыгнул носом.

– Отчего же вагоны, барин, будут двигаться, если у них нет паровой машины?

Аристарх с Павлом Петровичем переглянулись.

– А паровоз?

– Паровоз – это совсем другое дело. Там паровая машина, которой для работы требуется пар. Пар получается в котле с водой, который топят дровами. Но только теперь уже есть паровозы, которые топят углём. От угля жару больше, оттого такой паровоз сильнее. Ещё всё зависит, сколько цилиндров. Вот на старых паровозах, к примеру, цилиндр был только один, а нынче уже полно паровозов с двумя цилиндрами, внутри которых двигаются поршни.

Было заметно, как у Павла Петровича с каждым произнесённым мальчонкой словом вытягивалось лицо…

– И что дальше?

– А вы что, про это ничего не слышали? – удивлённо спросил Ванюшка.

– Разумеется, нет. Кто же нам расскажет, – вставил Аристарх.

– Понятно. Только барин-то вот в форме железнодорожника.

– Нет, нет, я конторский и в этом ничего не понимаю, – замахал руками Павел Петрович.

– Так вот, – продолжил Ванюшка. – Пар от котла по паропроводам подводится к обеим сторонам цилиндра, и от распределителя через золотники подаётся то в одну сторону, то в другую сторону цилиндра. Оттого поршень и ходит туда-сюда.

– Скажи на милость, а отчего тогда колёса крутятся? – не унимался Павел Петрович.

– Да это совсем просто. К поршню подвижным образом прикрепляется шатун, который упирается в кривошип, связанный с колёсами.

Повисла тишина…

– Барин, я что-то неясно рассказал? – наморщил нос Ванюшка.

– Нет, всё, напротив, очень даже понятно, – как-то слишком задумчиво произнёс Павел Петрович. – Как вам кажется, Аристарх?

– Ясно, весьма ясно.

– Только ответь мне на один вопрос, – не унимался Павел Петрович. – Откуда ты, Ванюшка, всё это знаешь?

– Батька рассказывал. Он в депо работает.

– Кем?

– Заклёпщиком.

– А кто машине обучал?

– Батька и дядя Семён. Я, когда вырасту, машинистом буду, у меня даже вот что есть.

Он недолго рылся в кармане и вскоре протянул им зажатый кулачок. Когда он разжал его, на тёплой детской ладошке они увидели форменную пуговицу от железнодорожного мундира.

– Мне её машинист Василий Аполлинарьевич подарил на день рождения. Они вместе с тятей в депо служат.

Павел Петрович подался слегка вперёд…

– Ты подожди, Ванюшка, не уходи, я сейчас, скоро.

Он прошёл в вагон и вскоре вернулся.

– Держи.

Он так же, как Ванюшка, протянул закрытую ладонь, а когда её раскрыл, все увидели форменную железнодорожную кокарду с гербом. Ванюшка даже отшатнулся.

– Что вы, барин, что вы… За что?

– За правильное знание устройства паровоза. Машинистом, я думаю, ты непременно станешь. Тебе сколько лет?

– Десять.

Павел Петрович вложил ему в руку кокарду, закрыл её и сказал:

– Ты уж, братец, постарайся, может статься, в одном ведомстве служить когда-нибудь доведётся. Да, вот что. Передай поклон отцу.

– От кого?

–Скажи, от Павла Петровича из Петербурга. Ванюшка медленно удалялся вдоль платформы.

Он много раз останавливался, смотрел в ладонь, оборачивался, потом опять осторожно шагал, прижимая сжатый кулачок к груди. В какой-то момент он сдёрнул шапку, подкинул её вверх, поймал и побежал вприпрыжку вдоль станционной платформы, пока не скрылся за углом.

Долго шли молча…

– Ну, и как вы, Аристарх, оцените урок, который нам преподал десятилетний мальчик?

– Пока что, Павел Петрович, никак не найду подходящих слов, поскольку я и малейшего представления не имею даже о части тех знаний, коими обладает этот юнец.

– Согласен. Только главный урок, который нам следует вынести из всего: приглашая кого-либо к дискуссии, следует весьма уважительно относиться к собеседнику. Вы представляете, каких потрясающих результатов может добиться этот мальчик, если ему дать возможность учиться! Вот бы такого в Ясную поляну к Толстому. Кстати вы читали, Аристарх, какую школу открыл там Лев Николаевич? Бесплатное обучение, произвольное посещение предметов по выбору, согласно способностям ребёнка. Произвольная рассадка в классе, возможность перемещаться во время занятия, допускается даже при необходимости подходить к учителю. Полное отсутствие авторитаризма. Дети там в умственном исчислении математических расчётов превосходят любого взрослого. В литературе ранних классов они изучают шестистопный гекзаметр, который использовался в античной поэзии. А живопись! Художники с мировыми именами приезжают. Сам Илья Ефимович недавно посещал школу и давал уроки. Просвещение, Аристарх, только просвещение спасёт Россию.

На заиндевелой каменной платформе они весьма скоро озябли и потому прошли в зал для ожидания, затем в буфет. Посреди буфетного зала в окружении слушателей за столом, с недопитой бутылкой белого вина восседал знакомый им купец, который громко рассуждал о своей деятельности негоцианта в Париже. Они переглянулись, незаметно улыбнулись и направились к стойке.

– Любезный… – негромко позвал Павел Петрович.

Любезный моментально принёс им суп с куриными потрошками, расстегаи и чай.

За окном на платформе засопел паровоз, да ли первый колокол. Под руки повели пьяненького купчика. Путешествие продолжалось… На запотевшем окне Аристарх кончиком пальца нарисовал шпиль Адмиралтейства, Исаакиевский собор, фонарь и зачем-то извозчика. Ему опять вспомнились: Соня, маменька, Васильевский остров, тёмная Нева с золотой иглой в низком небе.

Деревянная скамейка нетерпеливо толкнула в спину. Поезд тронулся. За окном проплыла ставшая знакомой Любань. От стараний провожатого, который не переставая топил печурку, на окнах стали собираться едва заметные капельки. Первым заплакал шпиль Адмиралтейства, за ним извозчик… Дольше всех держался Исаакий, только и он со временем не устоял от соблазна пустить слезу.

Павел Петрович, устроившись поудобнее, поднял воротник.

– С вашего позволения, попытаюсь вздремнуть.

– Извольте, Павел Петрович, извольте.

Аристарх повернулся к заплаканному окну, вытер насухо угол стекла и стал рассматривать однообразную белую картину, которую время от времени разрывали решётки мостовых пролётов над замёрзшими реками. Казавшиеся безлюдными деревни были завалены снегом. Лишь кое-где поднимался дымок, да одиноко ползущая по нитке дороги лошадка, запряжённая в сани, напоминала о том, что здесь живут люди.