– Половой!
В один момент подскочил юркий половой с полотенцем через руку, послушно склонил голову. Мужичок бросил на стол крупную ассигнацию, пришлёпнул сверху заскорузлой ладонью и крикнул во весь голос.
– Гуляем! На все!
Одобрительный гул, похожий на гуденье улья, разнёсся над пустым столом.
– Молодец, Червонный! Вот ведь фартовый чертяка, поискать таких!
– Давай, наливай до краёв, не жмись!..
Аристарх ссыпал в ладонь крошки с блюдца, кинул в рот и вышел. Он на мгновение остановился под вывеской, натянул картуз и задумался…
«Надо бы спросить Петра Даниловича. Тот ли это народ, который ждёт освобождения и просвещения? Не заблуждаемся ль мы случаем в наших обсуждениях на заседаниях тайного общества? Вот решим всё, как следует сделать, а народу будет не до того. Революция случится, а он возьмёт да запьёт. Тогда для кого всё это затевается? Да и нужна ли этим людям революция и освобождение? Они и без того свободны».
Денег на извозчика не было, а если б даже и были, Аристарх всё равно пошёл бы пешком, поскольку давно привык экономить. Когда-то они жили в хорошей квартире, на Большой Морской. Отец служил в военном ведомстве, ходил в форме. Маменька этим очень гордилась. Теперь они живут втроём, в квартирке на 17-й линии Васильевского острова. Хорошо хоть Сонечка скоро выйдет замуж. Жених у неё хороший, кроме того, ещё из богатой семьи. Служит поручиком в Семёновском полку. Маменька нынче вся пребывает в добрых надеждах и ожидании…
На Дворцовом мосту ветер с залива безжалостно, будто иглами, пронизал старенькую шинель, несколько раз попытался сорвать картуз с головы. Стараясь согреться, Аристарх то прикрывал ладонью левую щеку, то прятал озябшие пальцы в рукава. Невольно бросив взгляд на чернь Невы, он попытался разглядеть хоть что-нибудь в непроглядной и вязкой, будто смоль, ночи. От ощущения близости воды ему стало не по себе. Он физически чувствовал, как у него под ногами властвует тьма и беснуется в пролётах ветер, как фонари испуганными светлячками дрожат на ветру…
Маменьки дома не было. Должно быть, задержалась на уроках. Днём она преподавала музыку в гимназии, а по вечерам давала частные уроки. Софья, по всей вероятности, отправилась куда-нибудь с женихом. Аристарх нетерпеливо приложил руки к тёплой поверхности голландской печи, приник к ней грудью, замёрзшей щекой. Постояв, он перевернулся спиной к теплу, откинул назад руки, прижался затылком, закрыл глаза и затих. Сра зу стало тепло и тихо… Мягкая нега осторожно проникала внутрь. Вот уже разогрелись мелкими иголками кончики пальцев, запылали щёки… Дрова каждое утро приносил Герасим. Аристарх, как единственный в доме мужчина, укладывал их в печь, обдирал бересту или колол лучину. После разжигал огонь. Когда пламя разгоралось, он мог подолгу смотреть на его пляшущие языки, перебирать в голове случайные мысли, вспоминая о том, что, казалось, давно уже позабыто.
Он прибавил свету в лампе, пододвинул стул ближе к печи, достал книжечку Маркса и начал читать. Очень скоро от нетерпения он заёрзал, перечитывая одно и то же место, поскольку не понимал: чего хочет этот бюргер, разговаривая таким мудрёным языком? Почему Андрей Карлович убеждал их, что это и есть руководство к действию? Чем тут руководствоваться, непонятно? К тому же, как простому народу это понять? И надо ль ему всё это? Не поймёт, – решил наконец Аристарх. Просвещение, вот что ему надобно в нынешний момент. Просвещение…
Щёлкнул замок входной двери. Пришла матушка. Согласно инструкции Аристарх спрятал тайную книжицу под матрац, а на стол положил пьесу и уселся обратно так, будто ничего и не было. За ужином ему было совестно оттого, что приходится обманывать маменьку. «Надо бы поскорее закончить чтение. Утром зайдёт Савва и пусть заберёт эту книжицу».
Савва был из купцов. Его по этой причине не хотели принимать в тайное общество, но он настоял. После этого нередко он приносил немалые денежные пожертвования. Бывало и по сто рублей.
Аристарх не раз пытался понять: зачем это надо Савве? Батюшка у него прекрасный человек. Весёлый и не жадный, который всегда баловал гимназистов деньгами, устраивал для них праздники. А Савве пообещал привезти из Лондона велосипед на резиновом ходу. Мода, наверное, виновата. Теперь ведь как… Не состоять в марксистском кружке или обществе стало совершенно не модно. Лучше всего, если общество было бы тайное. «Дурак ты, Савва, – размышлял Аристарх. – Привезут тебе велосипед на резиновом ходу, со звоном. А после наступит экспроприация, отнимут у тебя резиновый ход и отдадут какому-нибудь голодранцу. Эх, Савва, Савва…»
Аристарх зажёг маленькую керосиновую лампу у себя в комнате и просидел над томиком Маркса, ничего не поняв, до полуночи. Так подолгу случалось и раньше, когда он засиживался, разучивая пьесы для постановки. Поэтому маменька ничуть не обеспокоилась. Однако некоторое разочарование постигло самого Аристарха. Потому как большей нудятины читать ему не приходилось. «Значит, сам ещё не созрел» – решил он.
Поутру с видом заговорщика пришёл Савва.
– Ну как, прочёл?
Аристарх мотнул головой, потёр красные глаза.
– Конечно, прочёл.
– Ну и как? Программа действий? Как говорил Андрей Карлович?
– Почитай, узнаешь.
Савва не стал засиживаться и вскоре с видом заговорщика прикрыл осторожно дверь.
Самое неприятное случилось под вечер. Аристарх с маменькой были дома и после ужина музицировали на рояле. В дверь раздался грубый стук. Аристарх открыл… Молчком, подталкивая один другого, в прихожую ввалились человек пять жандармов и один тип в гражданском костюме. Аристарх надолго запомнил его водянистые глаза, шляпу с круглым верхом и пенсне.
Усатый жандарм тут же объявил:
– Обыск. Всем сидеть в прихожей и не ходить по квартире.
Маменька попыталась что-то возразить, но усатый беспардонно рявкнул:
– Молчать, если не угодно в карету с решётками, да в участок.
Вакханалия продолжалась весь вечер. Были перерыты все личные, даже интимные вещи, библиотека кучей валялась на полу. По недовольным лицам полицейских можно было понять – им ничего не удалось найти. Да и не могло такого случиться. Какой молодец Савва, что забрал книгу утром.
Аристарх с маменькой, возбуждённо переговариваясь, раскладывали всё на свои места. Позже пришла Сонечка с женихом. Жених побелел от гнева. Он неоднократно хватался за то место на поясе, где, как видимо, во время службы висит кобура. Даже хорошо, что они с Соней пришли позже, иначе быть беде. Больно уж горяч оказался молодой офицер. Они кое-как навели относительный порядок, уже посреди ночи пили чай и гадали: что же это могло быть? Аристарх молчал, и оттого ему было тяжелее всех. Ложь для него была самым гнусным пороком.
Тайное стало явным не позднее вечера следующего дня. За маменькой прибыл экипаж, и она отправилась для занятий музыкой с детьми шефа жандармерии Урясова. Аристарх, никуда не выходя, ждал возвращения маменьки. Как только она переступила порог, он понял: ей всё известно…
– Рассказывай всё по порядку.
Выслушав, она тихо, будто их могут услышать, проговорила:
– Туда больше не ходи. Оба ваших зачинщика арестованы. Тебе рекомендовано, не дожидаясь неприятностей, уехать куда-нибудь, желательно как можно дальше. Слава богу, есть на земле добрые люди.
– Так куда поехать? К дядюшке в поместье, в Опочку?
– Не годится, это близко.
– Для Пушкина не было близко, – возразил было Аристарх (Михайловское располагалось в десяти верстах от их поместья).
Матушка грустно улыбнулась.
– Эко ты куда хватил.
– Тогда куда же?
– В Тобольск…
– Тобольск? Это же на краю света!
– Вот это и будет то, что требуется. В Тобольске в предстоящий сезон открывается театр. Я слышала, что папенькин гимназический приятель Дмитрий Павлович собирает труппу для театра. Он бывал у нас в доме, даже держал тебя маленького на руках. Ты ещё тогда обмочил ему брюки. Такой конфуз получился. Однако он был весел, смеялся и говорил, что обязательно, согласно примете, должен стать сватом на твоей свадьбе. Надобно отписать ему письмо. Хотя нет, не надо письма, пусть всё будет в тайне. – Маменька взмахивала руками, куталась в шаль, нервно ходила по комнате. Она была похожа на большую птицу, которая взволнованно машет крылами, чувствуя надвигающуюся опасность над её желторотым птенцом. – Я напишу прошение Дмитрию Павловичу. Это благороднейший человек, я уверена, он не откажет.
