За одиннадцать дней объект был построен!..

Каждое утро умелец приходил на работу. Вручную вырыл яму, закидал землёй старый погреб. Все перекрытия, люк, полки, отсеки делал своими руками. Доски, брёвна, всякая мелочь нашлись в сараюшке – остались от прежних жильцов. Хозяйка часто наблюдала за работой Электроника, но делала это незаметно. Видела, как аккуратно и старательно он трудился! Аннушке не раз говорила:

– И где всему научился? По-моему, хороший он человек! Спасибо тебе, Аннушка, за такого работника!

Соседка, помолодевшая лет на десять после окраски волос, была тоже довольна, что смогла помочь новой подруге.

В субботу объект был полностью готов. Сначала женщины всё осмотрели, потом Аннушкин муж хотел придраться, да оказалось, что не к чему! Зоя протянула работнику очередную, теперь уже последнюю, бутылку водки и пакет с пирожками. Только их он принимал на закуску.

– Сегодня баня. Может, сходишь? Я уже натопила! Подожди полчасика, я первая схожу, пока не жарко. Посиди-покури!

– Неэ-э-э… Я не пойду. Спасибо, конечно!

Хозяйка уже намылась, высушила-уложила волосы, включила телевизор, когда кто-то позвал с улицы:

– Зоя Павловна! Можно вас?

По голосу узнала Электроника. Точно, это был он! Стоял у калитки с берёзовым веником под мышкой, в руке прозрачный пакетик, а в нём новый кусок хозяйственного мыла. Трезвый!

– Вы не передумали меня в баньку пустить?

– Решился всё-таки?.. Посиди чуток на лавочке. Я сейчас!

Минут через пять женщина вернулась.

– Я там полотенце повесила и халат Антошкин. Сына моего старшего… Ты всё своё в печку брось, пусть горит! Я тебе одежду дам, подберу что-нибудь из вещей сыновних. Они мне сюда кучу привезли того, что не носят. Вещи чистые, добротные. Не противься!.. Насекомые в голове есть?

Электроник только кивнул.

– Там баночка с мазью на подоконнике стоит. Я её для тебя купила, да предложить стеснялась. Ты в первую очередь голову намажь, пакет надень поверх, а минут через двадцать смой. После бани в дом заходи, поужинаем. Калоши утеплённые и носки шерстяные в предбаннике тоже для тебя.

Электроник не поднимал головы. Потом достал из кармана непочатую бутылку, протянул хозяйке:

– Это к ужину!

В бане он находился около двух часов! Зоя не беспокоилась: пусть побалует себя, отогреет тело и душу. Что хорошее видел человек в последние годы?

Уже был накрыт стол на кухне – по-домашнему.

А кухня просторная: стол большой, диванчик даже стоит, напротив телевизор. Уютно, чисто, тепло!

Громко хлопнула дверь! Зоя обернулась – из рук выпала рюмка на тонкой ножке, которую она в последний момент решила ещё раз протереть.

Не обращая внимания на осколки, женщина не сводила глаз с Электроника. Он ли это?

Коричневый халат был ему длинен, но так хорошо оттенял рыже-седые кудри, гладковыбритое лицо! Губы, щёки порозовели, стали детскими. А глаза…

Такие беспомощные, светло-карие, почти рыжие… В них столько лучилось радости, что Зоя почувствовала умиление к этому большому мальчику. Такое умиление всегда обволакивало её своей нежностью, когда она наблюдала за детьми и стариками…

– Вот это перемены! Сколько же тебе лет? И зовут как? Имя хочу знать, а не кличку!

– Толя я. Анатолий… Анатолий Борисович Углов. Седьмого июня исполнится шестьдесят. Юбилей.

Зоя слышала дрожь в голосе Анатолия. Будто говорил, а сам себе не верил! Потом она отодвинула стул, предложила присесть. Вдруг вспомнила про разбитую рюмку, кинулась убирать осколки.

Электронику явно мешал халат: он его то и дело запахивал, одёргивал, поправлял.

– Ты, Толя, иди в боковую комнату, надень нормальную мужскую одежду. На стуле лежит. Там и бельё есть. Я сама не люблю мужиков в халате – смешные они!

Вернулся гость – рот до ушей! Опять похож был на ребёнка, которому очень обновка понравилась! Подвёрнутые Денискины джинсы, полосатая тенниска Антона подходили ему по размеру, но были длинноваты. Зато в момент сделали гостя почти родным человеком.

Зоя Павловна засмущалась. Только с виду гром-баба! На самом деле краснела от «солёных» анекдотов, от матерщины, от комплиментов в свой адрес. А сейчас причиной её застенчивости стал страх. Страх невзначай обидеть этого малознакомого человека, волей судьбы ставшего бомжем…

За столом они сидели друг против друга.

– Не хочу сегодня пить. Уберите водку, пожалуйста!

Зое Павловне это очень понравилось! Она улыбнулась.

– Хорошо, Толечка. Ну и слава богу!

– Как… вы… меня… назвали?

– Извини! Вырвалось! Я с детства привыкла к ласковым, то есть к ласкательным именам. Мама, что ли, приучила…

– Не надо извиняться. Я такое обращение в свой адрес лет пятьдесят назад слышал. От бабушки.

И вдруг глаза его покраснели, часто-часто заморгали! Сначала выкатилась слеза, а потом хлынули слёзы. Зоя растерялась…

Рванулась к Электронику, обхватила его сзади за плечи и тоже расплакалась, зарыв лицо в его спутанных кудрях… Он не шевелился. Только смахнул рукой свои нечаянные слёзы, а потом, казалось, вовсе не дышал… А Зоя плакала от жалости к этому мужчине за его неустроенность, за его слёзы. Плакала от жалости к себе, что прожила жизнь, а нежности нерастраченной ещё так много, что тесно ей внутри – вот и хлынула слёзным потоком на седины чужого обездоленного мужика.

Потом разом они оба заговорили! Перебивая друг друга, слушая и не слушая… Говорили и говорили! Так бывает, когда после долгой разлуки встречаются два близких или родных человека.

…После ужина и чая на освобождённом от посуды столе лежали горы фотоальбомов и просто фотографий. Зое Павловне очень понравилось, что Анатолий сам попросил показать ему её сыновей и внуков. Узнав, кто где, гость самостоятельно рассматривал застывшие миги чужой жизни.

Зоя Павловна включила ему телевизор, а сама вышла в свою комнату поискать фотографии её молодости: Толечка попросил! Когда вернулась в кухню, увидела, что он спит на диванчике, свернувшись калачиком, держа руку на груди, под рукой альбом с фотографиями Зоиных внучат… Она опять видела лицо счастливого ребёнка, только спящего.

Женщина осторожно убрала альбом, выключила телевизор, погасила свет.

Оделась… На ногах утеплённые сапожки. Когда вошла в предбанник, увидела постиранные мокрые вещи, сложенные в пакет… Стирал! Пожалел свои одежды. На лавке лежал паспорт, пачка «Примы», мелочь…

Развесила его «стирку», пахнущую хозяйственным мылом, во дворе. Потом Зоя долго стояла и просто смотрела в звёздное небо, думала…

Утром Анатолий проснулся раньше хозяйки. Увидел на стуле приличную куртку, на ней вязаную чёрную шапку, перчатки. А на полу стояли сапоги-дутыши, почти новые! Он вышел во двор, увидел на бельевой верёвке свои вещи, потрогал их, будто они могли за ночь высохнуть! Ушёл, не попрощавшись.

Когда счастливая, озарённая внутренним светом Зоя Павловна хлопотала у плиты, услышала, как хлопнула калитка. Накинула на плечи шаль, вышла на крылечко. Анатолий стоял угрюмый, какой-то потерянный.

– Что случилось, Толечка?

– Моё жильё сгорело… Дотла. В печке, наверное, угли оставались. Как-то выпали, что ли…

Шагнув к Зое, заплакал.

– Муську жалко – кошку мою. У котяток уже глазки прорезались! Сгубил я их, Зоечка!

Сквозь слёзы её имя выговорилось: «Зос-с-сечка».

Она ладонью вытерла его глаза, взяла за руку, повела в дом. Потом легонько подтолкнула в спину, когда остановились перед дверью в спальню. От неожиданности он не удержался, споткнулся о порог и, хватаясь за открывающуюся дверь, всё-таки плавно растянулся перед большой кроватью. Зоя машинально рассмеялась, протянула ему руку. Взглянула озорно, как девчонка-хитруля. Толечка встал, подозрительно посмотрел на женщину.

– Да не буду я тебя соблазнять! Подожду, пока ты захочешь соблазнить меня! Я тебя сюда привела для другого…

Взглядом показала на радиатор отопления под окном. Под ним на полу стояла коробка, а в ней Муська и пять спящих, уткнувшихся в тёплый мамин живот котят!