- У нас по ночам небезопасно. Илоты.
Послы похоже поверили. А если и нет, спартиатов это мало волновало.
Храм Аполлона, воздвигнутый двадцать лет назад великим Батиклом, был выдержан в строгом стиле, отличавшем быт и нравы спартиатов. Это было относительно небольшое, но величественное сооружение, сложенное из гранита и дикого камня. Стены, покатая крыша, беломраморные колонны - все было сделано без излишеств, присущих коринфянам или ионийцам. Именно такой ордер предпочитали заселившие Пелопоннес светловолосые дорийцы, недаром он был назван дорическим.
Столь же строгим было и внутреннее убранство храма. Ни ваз, ни рельефов, ни мозаичных фресок. Лишь алтарь, увенчанный статуей Аполлона. Бог выглядел чрезмерно мускулистым и держал в руке не лук, а меч. Ведь это был Аполлон спартиатов!
Собравшихся было человек сорок, а если быть точным - тридцать девять. Здесь были оба царя, двадцать восемь геронтов, пять эфоров, три посланца из Афин, которых Леонид и Павсаний повстречали в нескольких оргиях от соседней со Спартой Селассией, а также прибывший вместе с афинянами феор Артион.
Из афинских послов спартанцам был известен лишь один - Тирпен. Он был одним из десяти стратегов, некогда разгромивших союзных лаконцам беотян. Эта победа положила начало колониальной экспансии Афин. С тех пор прошло уже тридцать лет. Тирпен стал слишком стар для того, чтобы командовать войсками и охотно брался за исполнение всякого рода дипломатических поручений. Он не раз прежде бывал в Спарте, улаживая взаимные обиды. Спартиаты считали его достойным человеком. Именно поэтому коллегия афинских архонтов поручила Тирпену возглавить посольство.
Утомительная скачка совершенно измотала старика-афинянина. Принимая во внимание его возраст и заслуги, эфоры велели принести для него кресло. Остальные слушали стоя.
Говорил Леотихид как старший из царей.
- Мы рады видеть достойнейшего из афинян. - Он отвесил легкий поклон, адресованный Тирпену. - С какой вестью ты прибыл к нам?
Тирпен откашлялся и начал говорить. Осанисто восседающий в кресле, он был похож на пророка, дающего заветы своим ученикам. Это впечатление усиливалось из-за большой белой бороды, придававшей облику Тирпена особое величие.
- Мой славный город прислал меня к вам, львосердные лакедемоняне с грозным известием. Три дня назад в Афины прибыли послы златолюбивого Ксеркса, чей разум помутнен стремлением к власти и наживе. Мы приняли их с почетом, хотя догадывались, о чем пойдет речь. Какое дело могут иметь парсы к народу, сокрушившему их воинство у Марафона. Наши опасения подтвердились. Надменные мидяне потребовали землю и воду. Я спрашиваю вас: как должны были поступить мы, афиняне, чей гордый и свободолюбивый нрав известен всей Элладе? Решение демоса было единым - нет! И, чтобы не допустить колебаний и отбить у партии миролюбцев охоту договариваться с мидийским царем - ведь все мы знаем, что любые уступки есть первое звено цепи, которая скует руки эллинскому народу, - мы сбросили послов со скалы, отрезав тем самым путь к примирению. Я знаю, подобные посольства отправлены и в другие эллинские города и многие из полисов намерены покориться мидянам, променяв свободу на безопасный хлеб раба. Как думаете поступить вы, спартиаты? Не скрою, граждане Афин питают великую надежду, что бесстрашные лакедемоняне не оставят их в одиночестве перед лицом мидийских полчищ.
Посол замолчал и выжидающе посмотрел на окружавших его спартиатов.
- Спасибо за добрые слова, Тирпен, хоть ты и принес нам недобрую весть, - медленно проговорил Леотихид. - Ты и твои спутники успели вовремя. Мидяне лишь не намного опередили вас.
- Мы спешили изо всех сил, царь, загоняя лошадей и покупая новых.
- Я знаю. Полагаю, Афины не забудут подвига своих посланцев. Прислушиваясь к мерному потрескиванию освещающих храм факелов, царь обратился к спартиатам. - Какой ответ следует дать заносчивым мидянам? Напоминаю вам: перед тем, как принять решение, хорошо обдумайте его, ибо выбор, который мы сделаем, может дорого стоить лакедемонянам. Может быть, даже жизни.
- Но не свободы! - воскликнул Леонид.
Леотихид искоса взглянул на него и провозгласил.
- Пусть скажут свое слово эфоры!
Четверо из пяти эфоров, в том числе и Павсаний, высказались за войну с мидянами. Лишь старый Прокон, терпеливо дожидавшийся, когда освободится место в герусии, предложил попробовать договориться. Голоса геронтов разделились почти поровну. Тринадцать выступили даже против самой мысли, чтобы рассматривать предложения мидян, предлагая вспороть им животы, пятнадцать хотели мира. В их "нет" войне явственно слышалось недоверие к афинянам и желание отомстить им за старые обиды.
Семнадцать на шестнадцать. Афинские посланники заволновались. Тирпен не преувеличивал - они уже сожгли свои мосты, им не было пути назад. Но победить гигантскую мидийскую армию без спартиатов было невозможно. Кроме того, если лаконцы решат договориться с Парсой, большинство полисов, которые сейчас подумывают о сопротивлении, немедленно покорятся.
Настало время объявить свою волю царям. Первым должен был говорить Леотихид. От собравшихся не укрылось, что Гераклид сильно взволнован. Известный своей расчетливостью он и сейчас колебался, боясь прослыть трусом или поставить Спарту на грань гибели.
Опуская глаза под направленными на него взорами, Леотихид сказал:
- Власть мидян не столь обременительна. Возможно они даже не поставят сатрапа над Лаконией или этим сатрапом будет Демарат. Думаю, он не таит обиды на родной город, а если она и осталась в его сердце, то этот гнев обрушится на нас, а не простых спартиатов. Война же принесет гибель Лакедемону, разорит наши клеры и поднимет на восстание илотов, которые только и ждут, чтобы ударить нам в спину. Я выступаю против войны.
Голоса разделились поровну. Теперь все зависело от Леонида. Он обвел присутствующих взором, задержавшись на Тирпене.
- Так значит вы сбросили послов со скалы, дав им землю?
От этого вопроса, не требовавшего ответа, у старика задергалась щека. Он решил, что Леонид, злорадствуя, осудит афинян на гибель. Слишком много свар лежало между двумя великими эллинскими городами.
