За беотархом Леонтиадом числилось немало грязных делишек. Узнай фиванский демос про них, и это могло бы повредить Леонтиаду, но не погубить его. А Елена жаждала именно погубить. И потому ей нужно было найти такое обвинение, опровергнуть которое не смогли б ни золото, ни власть беотарха, а приговор за которое мог быть только один - смерть.

Девушка перебрала в уме все, что ей было известно о Леонтиаде, и постепенно пришла к выводу, что нечто необычное произошло в этом доме именно в ту ночь, когда ей было нанесено страшное оскорбление. Она лично была свидетельницей того, как в дом беотарха прибыли два таинственных гостя. Таинственных потому, что Трибил сразу увел их в дом, а затем разогнал любопытных слуг, велев им не показываться в покоях хозяина. Даже вино, фрукты и воду для омовения он отнес гостям собственноручно, хотя обыкновенно этим занимались служанки Тиверка и Мелакена. Все говорило о том, что Трибил пытался держать приезд гостей в тайне. Он желал, чтобы никто не знал о них. А значит, этого желал и Леонтиад.

Ночью в мегароне горели свечи. Много свечей. Вернувшийся с объезда пастбищ Леонтиад пировал с гостями. Беотарх покинул дом ближе к полудню, громогласно объявив, что едет осматривать свои табуны. В этом не было ничего необычного, если бы не одно обстоятельство. Леонтиад вернулся еще засветло, а значит, он мог побывать лишь в Пятнистой долине. Для того, чтобы добраться до дальних пастбищ ему просто не хватило бы времени. Допустим, Леонтиад и впрямь был в Пятнистой долине. Но в этом случае сразу возникал вопрос: зачем? Ведь он был там всего три дня назад. Елена сделала вывод, что беотарху просто было нужно, чтобы в случае чего слуги могли подтвердить, что в момент приезда гостей хозяина не было дома.

Пировал он с таинственными визитерами довольно долго, но выпил совсем мало и был взбешен. Обычно все бывало наоборот - беотарх основательно прикладывался к килику и приходил в опочивальню Елены веселый и ласковый. Раз он почти не пил, значит у него был серьезный разговор и вдобавок неприятный, потому что беотарх был выведен из себя.

Загадочные гости, ночной пир, неприятный разговор... Все это наталкивало на мысль, что Леонтиад в ту ночь встречался с мидийскими посланцами, которых позднее нашли убитыми в овраге за городом.

Теперь требовалось лишь подтвердить эту догадку, после чего можно было смело отправляться в городской совет к кожевеннику Топасту, про которого говорили, что он злейший после Гохема враг всех аристократов, в первую очередь Леонтиада. Но как подтвердить? Тайна была известна лишь четверым. Двое - послы-мидяне - мертвы. Остаются Леонтиад и Трисил. От беотарха, конечно, ничего не узнать. Он прекрасно понимает, что подобное признание может стоить ему головы. Оставался Трибил - пес, преданно служащий своему хозяину, пес, которого нельзя купить ни за какие деньги. Ни за какие! Но Елена знала силу своих чар, способных свести мужчину с ума.

Хватило пары взглядов, чуть более долгих, чем обычно, и Трибил стал спотыкаться, едва завидев ее. Затем он вдруг переменил место прогулок. Если раньше он прохаживался вечерами по розовой аллее, то теперь стал гулять на поляне под окнами наложницы беотарха в надежде поймать ее взгляд. Однажды Елена обнаружила на полу своей комнаты букет цветов, заброшенный в окно. Это означало, что крепость близка к сдаче. Воспользовавшись отсутствием Леонтиада, который был приглашен в гости к знатному платейскому аристократу, Елена довела свою игру до конца. Когда стемнело, она завлекла помощника беотарха в свои покои. Вполне естественно, что Трибил не смог сдержать свое естество, оказавшись в объятиях прекрасной кельтянки. Теперь он был полностью в ее руках, и сам понимал это. Ведь узнай Леонтиад о том, что случилось, Трибилу не сносить головы. Потому он был вынужден рассказать все, что произошло той ночью в доме беотарха, а также признался, что на обратном пути он, Трибил, по велению своего господина убил обоих посланцев и устроил все так, чтобы подозрение пало на оружейника Гохема.

Трибил рассказал обо всем этом и, похоже, сам испугался того, что сделал. Елена поспешила успокоить его. Исступленно целуя покрытое неприятными оспинными пятнышками лицо Трибила, она горячо шептала:

- Ничего. Ничего не бойся. Мы поведаем, как все было, городскому совету, и они помилуют тебя. А может быть, даже наградят. Ведь ты убил мидян, врагов Эллады. А вот твоему хозяину несдобровать. Они его казнят. Повесят, а потом разрубят на куски. Сразу после этого мы с тобой уедем отсюда. И я буду твоей всегда. Всегда!

Жаркие ласки кельтянки сводили бедного слугу с ума. Он вновь и вновь овладевал этой женщиной, окончательно отрезав себе путь к отступлению.

Когда пропел первый петух, Елена поднялась с ложа, представ во всей своей ослепительной наготе, и властно произнесла:

- Значит так, мы сегодня же пойдем к кожевеннику Топасту и расскажем ему обо всем - и о послах, и о том, как вы подстроили дело с Гохемом. И тогда ты получишь меня навсегда. В противном случае я буду вынуждена признаться Леонтиаду, что произошло между нами сегодня. Как ты ворвался в мои покои и силой овладел мной. Ты, конечно, будешь все отрицать, расскажешь как все было на самом деле, будешь клясться, что я пыталась заставить тебя донести на господина. Но я не думаю, что он поверит тебе. Неужели глупая рабыня может додуматься до такого. Да и зачем ей желать зла господину, который так добр к ней. - Кельтянка рассмеялась, видя как испуганное лицо Трибила подрагивает неровным тиком. Затем она указала рукой на дверь. - А теперь ступай отсюда. И помни, ты должен договориться о встрече с Топастом до полудня, прежде, чем возвратится Леонтиад, иначе... Иначе я сделаю то, что обещала!

Трибил смог вымолвить лишь одно единственное слово:

- Хорошо.

Он набросил хитон и тихо, чтобы не заметили слуги, выскользнул из покоев наложницы.

Теперь оставалось только ждать. Хотя Елена и была уверена, что Трибил сделает все как она ему велела, в глубине души копошился подленький страх. Внешне все было как обычно. Кельтянка поела, помогла прибрать дом, затем долго гуляла в саду, но она не всегда могла унять нервную дрожь и нет-нет да поднимала голову, прислушиваясь, не скачет ли возвращающийся Леонтиад.