– Расслабься. Я не падал с метлы с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать, Грейнджер. И не дам тебе упасть, обещаю. Ты в полной безопасности.

Ха. Миллион метров под ногами, неминуемая смерть в случае падения, только лишь тоненькая деревяшка и сумасшедший парень, который ее держит, – и это называется безопасностью?

Он выровнял метлу. Было холодно, но это был самый свежий воздух, которым она когда-либо дышала, – Гермиона не знала, так ли это на самом деле или ей просто мерещится. Малфой ослабил хватку на ее талии и, скользнув ладонью, пальцами теперь вычерчивал на ее животе круги. Это мгновенно вернуло ее в ту кладовку. Где-то внутри заворочались приглушенные ощущения – притупленные, потому что они были в прошлом… оставались всего лишь воспоминаниями о том, что она испытала. Те же чувства, что тогда на стадионе, однако не имеющие ничего общего с настоящим, и Гермионе осталась о них только память. Но сама мысль, что Малфой вообще смог заставить ее пережить такое, не говоря уж о том, чтобы вызвать эти впечатления вновь, вынуждала ее еще более чутко отзываться на его близость. Заставляла внутренности сжиматься, а сердце сумасшедше колотиться в горле. Голова кружилась, возможно, из-за него, а может, из-за воспоминаний или же из-за высоты, но скорей всего, дело было во всем сразу.

Благодаря его ли поглаживаниям, своим ли мыслям или комбинации первого и второго, но Гермиона расслабила пальцы на его руке. Малфой одобрительно хмыкнул ей в ухо, и она спиной почувствовала, как вибрирует его грудь.

– Посмотри на звезды, Грейнджер. Ты когда-нибудь видела, чтобы они были такими огромными?

Она не видела. И сейчас мысленно их считала, попутно вспоминая названия созвездий.

Малфой чуть сместился, его волосы мазнули ее по щеке, ее же собственные локоны почти касались его кожи.

– Всё здесь, наверху. Есть только ты и раскинувшийся впереди целый мир. И никто больше не может увидеть или узнать, что ты здесь, но это не имеет никакого значения. Здесь наверху ты часть чего-то бОльшего. Часть воздуха, пейзажа, неба и этого момента. Всё застывает, кроме тебя, и можно превратить секунды в вечность. И это одна из лучших вещей, которую когда-либо возможно испытать. Как будто ты в состоянии жить вечно.

– Мы.

– Что?

– Мы. Здесь наверху.

Он дважды вздохнул, прежде чем ответить.

– Да.

Они дышали и смотрели на звезды, которые светят, но никогда не меняются. Становилось всё темнее и темнее, но никто из них не обращал на это особого внимания.

– Ты жалеешь? – прошептал он, и ему даже не пришлось объяснять, что именно имелось в виду, потому что в этот самый момент Гермиона думала о том же самом – и думала об этом уже достаточно давно.

– Нет.

Его рука снова обхватила ее талию, а когда Малфой прижался, его щека была такой же ледяной, как и ее, но взаимный холод порождал тепло. Гермиона ждала, что он скажет что-то еще, – может быть, даст знать, что сам чувствовал по этому поводу, или обо всей ситуации в целом. Но он молчал, лишь тихо дышал и держал ее в объятиях. Гермиона хотела было спросить его, когда Малфой заговорил.

– Закрой глаза.

– Что?

– Закрой их.

– Зачем?

– Потому что я хочу, чтобы в этот момент ты ничего не видела.

– В какой момент?

– В который я убиваю тебя, Грейнджер, – он вздохнул. – В момент полета.

– О, нет. Нет-нет-нет. Предпочитаю всегда знать, куда двигаюсь.

– Тебе не надо все время видеть, куда ты движешься.

– Нет, надо, – Гермиона из-за нервозности рассмеялась, и судя по всему, Малфой понял причину ее веселья.

– Я же сказал, что не позволю тебе упасть. Я не буду делать ничего безрассудного. Просто лечу и ты… Ты должна прочувствовать это. Поэтому закрой глаза.

– Я не могу. Я должна видеть, или я не знаю, и я…

– Грейнджер.

– Нет, правда. Это…

– Ты терпеть не можешь летать, потому что слишком много думаешь. А надо чувствовать, Грейнджер, ты всё слишком глубоко анализируешь, чтобы вообще хоть что-то почувствовать…

– О, это…

– …закрой их. Просто попробуй. Если тебя это так пугает, Гриффиндор…

– Даже не пытайся…

– …ты можешь их открыть. Думаю, это честная сделка.

– Ну еще бы. Ты же слизеринец, и значит, честная сделка – это то, что приносит тебе выгоду…

– Но ты тоже от этого выиграешь. Просто сделай это. Попробуй, по крайней мере. Ну как ты узнаешь, если не попытаешься? Ты слишком упряма, чтобы самой сесть на метлу или попросить кого-то помочь тебе. Я же знаю, ты умрешь от любопытства. Т…

– Заткнись, Малфой. Ты в курсе, что ты ужасно вдохновлял Слизерин?

Он замолчал и крепче обнял ее, теснее прижимая к груди.

– Клянусь, что не позволю ничему плохому сейчас с тобой произойти, Грейнджер. Мы полетим и приземлимся, и с тобой ничего не случится. Хорошо? Клянусь. Обещаю. Что там еще гриффиндорцы делают в таком случае.

– Мы плюем на ладони и пожимаем руки.

Тишина.

– Что?

– Ага. Секретным рукопожатием. А потом исполняем танец и хлопаем в ладоши.

– Ха. Хотя я бы не сомневался в плевках.

– Да. А что делают слизеринцы? Режут друг другу ладони или что-то подобное?

– Вообще-то, так делают кровные братья…

– Что?

– Грейнджер…

Гермиона вздохнула, откинулась назад и снова схватила его за руку. Окинула взглядом небо, прекрасно понимая, что вниз лучше не смотреть.

– Хорошо, – она выдохнула… и закрыла глаза.

Если он куда-нибудь врежется или что-нибудь ей сделает, она собственноручно побреет его наголо и вырвет ему ногти.

День девяносто седьмой; 11:12

– Не могу поверить, что ты нас заразила, – Малфой пялился в потолок, а Гермиона – на его щеку.

– Ты конечно извини, но если бы не твоя дерьмовая идея лететь два часа морозной ночью, я бы не заболела. Не моя вина, что ты принял такое решение. Или что стал жить со мной в одной комнате вместе с моими микробами. Если что-то…

– Меня от тебя тошнит.

– Хорошо. Надеюсь, тебя вывернет наизнанку.

Он скривился.

– Буду целиться в тебя.

– Не думай, что мне нечем ответить. У меня тут целое ведро… – судя по всему, у Малфоя был слабый желудок.

Гермиона прикрыла глаза и попыталась абстрагироваться от раздававшихся звуков, но без особого успеха. Дождалась, пока Малфой восстановит дыхание и вытрет рот, и посмотрела на него.

– Ты в порядке?

– Я умираю.

– И это я всё слишком драматизирую.

Он повернул голову в ее сторону и увидел, как Гермиона, шатаясь, сползает с кровати.

– Ты куда собралась?

– Успокойся, я не собираюсь снова забирать твое одеяло.

– Только попробуй, – пробормотал он, настороженно наблюдая за ее приближением.

– Ты весь горишь, – удивительно, но он не возмутился, когда Гермиона положила ладонь ему на лоб.

– А ты похожа на зомби. Как из… Ох!

Малфой, сердито насупившись, сбросил ее руку, сообразив, что Гермиона может дергать его за волосы.

– Теперь я не буду тебе помогать, – сказала она.

– Хорошо.

– Хорошо.

Он замолчал, и она чувствовала на себе его взгляд, пока ковыляла обратно в свою постель.

– Я в любом случае не хочу, чтобы ты мне помогала.

– А ты и не получишь помощи, так что какая разница.

Он что-то пробормотал и отвернулся, тяжело дыша забитыми мокротой легкими.

Гермиона свернулась уютным калачиком и продолжила смотреть на него.

День сто первый; 12:34

– Ты постоянно на него пялишься. Знаешь об этом?

Гермиона вынырнула из своих мыслей и посмотрела на Малфоя. Тот съел только часть своего завтрака, и это казалось странным. Они поправились пару дней назад, и он уже должен был начать нормально питаться.

– Пялюсь на что?

– На мой нос, Грейнджер… и что ты думаешь?

Малфой опять о чем-то задумался, и у Гермионы создалось впечатление, что его вообще не очень волнуют ее ответы. Он оперся щекой на кулак и рассматривал проходящих за окнами пассажиров, а может быть, и что-то еще, доступное только ему.