– Ты там застыла, как кирпичная стена.

Она и правда несколько напряглась.

– Вовсе нет.

Гермиона умудрилась расслабиться на целых две секунды, когда метла начала свое движение.

Малфой то ли рассмеялся, то ли закашлялся, то ли резко выдохнул, и они взлетели. Не так высоко, как, ей казалось, он мог бы их поднять, – но ведь надо было помнить о магглах. И это обнадеживало… чем ниже они летели, тем безопаснее было падение. Хотя Гермиона знала, что Малфой хорош в воздухе: она достаточно видела его в деле. Так что всё, что ей оставалось, это держаться.

– Ты пытаешься убить меня? Мерлин… – Малфой оторвал ее ладонь от своего живота и переместил выше, туда, где ему было не так неудобно.

– Руки на метлу!

И вот тогда он рассмеялся. Сволочь.

День девяносто четвертый; 00:12

– Мне кажется, это никогда не закончится.

Малфой пребывал в своем притихшем и медитативном состоянии, в котором полностью ее игнорировал и терпеть не мог, если Гермиона обращала на него внимание. Однако сегодня она не была настроена ему потакать. Он лежал на жестком полу, – до этого что-то рисовал там на карте какой-то страны, ведь нормально писать ручкой на стене не получалось, – и следил взглядом за тем, как над его головой работал вентилятор, по крайней мере, создавалось именно такое впечатление. Прибор вращался с перебоями и, трясясь, издавал звук рух-рух – отчего Гермионе казалось, что сейчас этот агрегат сорвется и снимет с нее скальп одной из своих деревянных лопастей.

Она устроилась возле Малфоя, достаточно близко, чтобы соприкоснуться с ним плечами и бедрами. И тоже уставилась на вентилятор, который всё крутился и крутился, и думала о том, каким далеким и одиноким Малфой выглядел в такие минуты. Будто она могла быть Богом, который еще не вдохнул жизнь в этого мужчину. Ее это странным образом пугало. Холодило внутренности и оставляло пустоту внутри.

– Я думаю, мы приедем, найдем эту девушку, и окажется, что она отдала его своей сестре, которая передала его приятелю, который сдал его в магазин, а тот в свою очередь продал его какому-нибудь богачу в Тимбукту, который подарил его своей бывшей жене, живущей на другом конце света. Естественно, она проспорила его хорошему другу хорошего друга, который передал его безымянному прохожему, который может быть где угодно, и единственное доступное нам описание будет «Темные волосы, карие глаза, средний рост».

Она постучала пальцами по животу, остро ощущая руку Малфоя, лежащую рядом и только что коснувшуюся ее. Его мизинец, на ее бедре.

– Всё это не звучит обнадеживающе, и, полагаю, большинство знакомых были бы удивлены моим настроем. Но мы так далеко зашли и… и создается ощущение, что у этой истории не будет конца. А мне столького не хватает. Я скучаю по дому, по своим друзьям, по семье, по своей палочке. Мне не хватает понимания того, что вокруг происходит. Не хватает… всего. И чем дольше я двигаюсь, тем сильнее кажется, что я никогда не вернусь. Мы никак не можем приблизиться, Малфой. Оказываемся всё дальше, дальше и дальше.

У Гермионы бывали тяжелые дни. Дни, когда она просыпалась утром и не знала, что ей делать с собой и со своей жизнью. Такие моменты наводили тоску и угнетали даже нормальных людей, что уж говорить о таких, как она. О людях, которым было необходимо знать. Гермиона боялась неизвестности. Так сильно боялась. И была самой смелой девушкой, которую он когда-либо встречал.

– Я просто… – она сглотнула, покачала головой и уронила руки.

Ее левая кисть соприкоснулась с его правой и скользнула ниже, задевая ткань его брюк. Гермиона вспыхнула и попыталась вернуть руку на живот, но Малфой не дал. Обхватил, сжал, переплел свои пальцы с ее так, что не осталось ни миллиметра пустого пространства, и его холодная ладонь прижалась к ее теплой коже.

Желудок сделал кульбит, сердце подпрыгнуло, и Гермиона подумала о равновесии. Горячее и холодное, две крепко прижатые ладони, слившиеся без каких-либо пустот. Равновесие. Как вода и тело. Как страх и безопасность. Как любовь и ненависть. Как бремя и свобода. Как он и она.

Она лежала с ним рядом, в его тепле, его расслабленная рука нагрелась от ее кожи, и смотрела, как крутятся лопасти вентилятора. Пыталась считать обороты, пока мысли не утратили четкость и ясность, и вокруг не осталось ничего, кроме Малфоя и стука ее сердца.

День девяносто пятый; 19:02

– Что ж, после того, как я чуть не упала в прошлый раз…

– Ты не чуть не упала…

– Я соскользнула вбок и почти разжала руки, а ты потом надо мной смеялся, пока я изо всех сил сдерживалась, чтобы меня не стошнило тебе на спину. В этот раз не буду такой доброй…

Он сморщил нос и усмехнулся, подталкивая ее к метле.

– Отлично, спереди.

Гермиона фыркнула и задрала подбородок так, чтобы не видеть землю, поэтому сделав шаг вперед, запнулась о древко. Малфой хихикнул, и Гермиона немедленно пихнула его так сильно, как только могла. К сожалению, столкнуть его с метлы у нее не получилось.

– Ты постоянно напоминаешь мне о том, почему же я тебя ненавижу.

– Почему тебе следует это делать.

– Нет. Именно, почему ненавижу.

– А разве не ты называла меня другом и…

– Я сказала чуть-чуть. И это не значит, что я не могу тебя ненавидеть.

Он издал смешок.

– Не ври ради меня.

Гермиона фыркнула и перекинула ногу через древко.

– Знаешь, ты становишься таким самоуверенным, когда полагаешь, будто знаешь, что я чувствую. А я ненавижу тебя, Малфой. Честное слово.

– Верно.

– Я… – она пискнула, когда он обхватил ее за талию и крепко прижал к себе.

– Поднимись мы в воздух, – и ты бы перевернула метлу, Грейнджер. Выровняй вес… ты когда-нибудь…

– Ты мог просто попросить меня подвинуться.

– Слова переоценены.

– Пфф.

– Ну?

– Что?

– Лети, пелотка. Мы не для того тут сидим и…

– Ты знаешь, я ненавижу, когда ты…

– …вверх, или наслаждайся гребаным пейзажем…

– …а ты все равно продолжаешь так делать, хотя отлично это знаешь! Ты как маленький мальчик…

– Маленький мальчик?

– Да, маленький мальчик…

– Во мне нет ничего маленького, Грейнджер.

Гермиона жарко покраснела и застыла.

– Какой ты испорченный.

Он тихо рассмеялся и наклонился вперед, чтобы ухватиться за древко перед Гермионой.

– Вообще-то, Грейнджер, я ничего не сказал про тело. Я имел в виду мою личность. Мою зрелость и…

– Врун.

– Докажи.

Гермиона негодующе хмыкнула, но была слишком сконцентрирована на том, как его грудь прижимается к ее спине, а их волосы перепутываются.

– Как бы там ни было, Грейнджер, испорчена именно ты, раз думаешь о таких вещах. Я польщен…

– Закрой. Рот.

– …ты не смогла поспорить со мной, когда ошибочно посчитала, что я имею в виду именно это. Как…

– Я правда тебя ненавижу.

– Тебе и следует.

И веселье кончилось.

Следующие десять минут они летели, не говоря ни слова. Гермиона попыталась держаться за метлу, но каждый раз, когда пугалась или отвлекалась, неосознанно поворачивала или резко толкала древко в сторону. После четвертого рывка и очередного всплеска малфоевского раздражения, она схватилась за его руки. Он не особо возражал, но недовольно ворчал всякий раз, когда Гермиона дергала его, уворачиваясь от очередного дерева, растущего в двух метрах от них.

– Знаешь, почему я люблю летать?

Она вынырнула из своих мыслей о падениях с высоты пятого этажа и увечьях, нанесенных ветвями.

– Почему?

Он оторвал левую руку от метлы и крепко обнял Гермиону.

– Держись.

– Что… – она оборвала сама себя пронзительным воплем, но тут же уткнулась лицом Малфою в предплечье, чтобы ненароком не привлечь ненужного внимания.

Она что есть силы вцепилась в обхватившую ее руку, но Малфой продолжал подниматься сквозь листву все выше и выше, пока наконец не взмыл в темно-синее небо. Казалось, этому подъему к звездам не будет конца.