Она надеялась, что при необходимости он смог ускользнуть из виду и обновить на себе заклинание. Ей же оставалось только прятаться в условленном месте и ждать, пока Малфой появится. И наверняка тот будет очень доволен собой, ведь он был уверен, что их не смогут обнаружить, – а она все утро подтрунивала над его зацикленностью на запасных планах. Не то чтобы Гермиона находила их бесполезными, просто в этот раз не видела в них надобности.

Повернув за угол, Гермиона посчитала двери и ускорилась, опознав нужную. Срочность и необходимость всегда ощущаются острее, когда цель почти достигнута. Будто может вмешаться судьба и в последний момент лишить тебя того, к чему ты уже протянул руки.

В помещении было темно, но Гермиона все равно пробралась внутрь. Учитывая ее неспособность видеть в темноте, избегать острых предметов и не спотыкаться, дорога вглубь комнаты оказалась насыщенной и болезненной.

Ей пришлось ждать всего три минуты, хотя и те тянулись безумно долго, когда дверь снова отворилась и тут же захлопнулась. Раздалось приглушенное бормотание, шепот, и комнатушку озарил свет.

– Грейнджер?

– Угу, – голос ее звучал несколько жалобно, но она была занята тем, что нянчила поврежденные палец и коленку.

Малфой вывернул из-за груды коробок, и Гермиона очень быстро забыла о телесном дискомфорте. Она предполагала, что выглядит несколько глупо, ошеломленно пялясь на него, да еще и с пальцем во рту, но ничего не могла с собой поделать.

Спасибо богам за квиддич.

А если точнее – за форму для квиддича. Это было сродни обезболивающему. Только поступающему в организм через глаза. С сексуальными побочными эффектами.

Его облегающие брюки сидели низко на талии и крепко обхватывали все нужные места. Гермиона не могла сказать, обращала ли она раньше внимание, насколько мускулистыми были его бедра, но она замечала, и не единожды, выпуклость между ними. Эластичный материал не скрывал ничего, а Малфоя этот факт, кажется, ничуть не беспокоил.

Его рубашка и игровой свитер плотно облепляли влажную кожу, не оставляя сомнений в том, что Малфой был в достаточно хорошей форме, дабы без особых усилий перенести сегодняшнюю тренировку. Глаза снова стали серыми и от освещения казались особенно яркими, светлая челка потемнела от пота.

Если говорить прямо, посмотреть было на что.

– Что стряслось?

– Что?

– Что стряслось?

– Когда?

– Только что? Раньше?

– Что?

– Твой палец, Грейнджер.

– А что с ним?

Она подняла голову и моргнула, когда он уставился на нее с нечитаемым выражением лица. Ей потребовалось время, чтобы вынырнуть из собственных мыслей, и когда все же взяла себя в руки, медленно вытащила палец изо рта. Малфой так внимательно проследил за ее движением, что Гермиона занервничала.

– Ох. Я… я не знаю. Я споткнулась обо… что-то, а еще какая-то штука упала сверху и… Я не видела.

Он хмыкнул и вытянул руку.

– Дай мне посмотреть.

– Там мои слюни.

Он присел на корточки, взял ее за запястье и, взглянув на Гермиону, отогнул палец для осмотра.

– Грейнджер, твой язык недавно был у меня во рту, и ничего, я выжил. Думаю, со мной всё будет в порядке.

Она слегка покраснела, а желудок сделал один из тех кульбитов, что стали уже привычным делом в присутствии Малфоя. Впервые кто-то из них упомянул произошедшее, и от этого Гермиона лишь острее стала ощущать присутствие Малфоя. Ее тело слишком чутко на него отзывалось, и когда он качнулся вперед, она неосознанно подалась ему навстречу.

Воздух в комнате вдруг сгустился, Гермионе стало жарко и очень неспокойно, – а ведь он всего лишь трогал ее запястье. Она пришла к выводу, что это печально. Очень печально, что она так на него реагирует, но Гермиона во всем винила химикаты в кладовке и чертову форму для квиддича.

– Думаю, ты будешь жить. Он даже не кровоточит.

– Кровоточил, – до того, как она сунула палец в рот.

Его прикосновения были легкими, и это казалось странным. Если он и касался ее так осторожно раньше, она этого не замечала. Малфой всегда был более резким, грубым. А сейчас его пальцы скользили по ее коже, замирали на венках, и Гермиона думала о том, чувствует ли он сумасшедшее биение ее сердца. Он пах потом, собой и холодом, и это не отталкивало. Наоборот, ощущалось почти привычным, и она никак не могла найти причину, почему так не должно было быть.

Ее поразило собственное желание дотронуться до него. Кончики пальцев покалывало от предвкушения, в то время как суставы напряженно застыли. Хотелось протянуть руку и убрать с его лба прядь волос так же, как обычно делал он сам, огладить ладонью изгибы скул, прочертить костяшками линию челюсти. Хотелось лизнуть его. Попробовать соль и пот на его шее. Проверить, правильно ли она помнит, каков его рот на вкус. Она хотела, чтобы его вечно бесстрастное лицо окрасилось румянцем, губы припухли под ее напором, зрачки глаз расширились. Чтобы с ним случилось то, что она умела делать мастерски, – хотела, чтобы Малфой потерял над собой контроль. Но не так, как это обычно происходило между ними.

У нее тоже могло снести крышу. Потому что она имела право на то, чтобы хоть иногда отпускать тормоза. Отключить мозг и позволить чему-то еще захлестнуть себя. С тех пор как произошло Событие, Гермиона думала об этом, наверное, сотни раз, и в ее мыслях больше места занимали любопытство и размышления на тему «что-если», чем радость от того, что она не позволила себе зайти слишком далеко. И может быть… может быть, это не должно было иметь значение. Может быть, она – просто взрослая женщина, которая хотела мужчину, и может быть, именно это – чертовски верно. В этом не должно было быть ничего особенного. В конце концов, она же не влюблена. Вероятно, Малфой и стал бы ее сожалением, но Гермиона пришла к выводу, что сожалением станет и то, если она не узнает этого наверняка. Так не всё ли равно?

Всё равно. Не имело значения то, что между ними не было никаких отношений, и, возможно, они сделают вид, что ничего не случилось. Малфой не станет пытаться унизить ее или как-то досадить, учитывая его поведение в последнее время. И ей и вправду… и вправду казалось, что будет гораздо лучше, если она рискнет, чем если не сделает этого.

– Не будь нытиком, – он выпустил ее руку и поднялся, а у Гермиона чуть не случился сердечный приступ.

Или инфаркт. Что-то связанное с сердцем, когда оно вдруг останавливается, а затем резко бросается вперед, разрывая артерии и выскакивая за грудину.

Малфою потребовалась секунда, чтобы понять, что он уткнулся пахом Гермионе в лицо, – что являлось некоторым преувеличением, но в принципе было именно так, стоило ей лишь приподнять подбородок, – и быстро шагнул назад. Ему пришлось дважды постучать Гермиону по голове, чтобы та собралась с мыслями и позволила поднять себя на ноги. Именно поднять, потому что сама она могла двигаться с трудом.

– Мне надо вернуться в общую комнату, принять душ и забрать мои вещи, – Малфой посмотрел на свою руку, которой до этого держал Гермиону, и потянул за щиток на локте. – Всегда терпеть не мог эти штуки.

– Когда ты закончишь?

Он пожал плечами, зажал снятый щиток подмышкой и принялся за другой.

– Все зависит от того, насколько легко я смогу убраться оттуда. Дай мне сорок пять минут.

– Что? Ты собираешься сорок пять минут принимать душ?

– У меня свело мышцы.

– Не будь нытиком, – она ухмыльнулась, а он окинул ее взглядом, прежде чем вернуться к своей амуниции.

– Вообще-то, есть разни…

Гермиона поцеловала его. Это было не вовремя, чертовски неожиданно, и к тому же ей пришлось изогнуться, так как голова Малфоя была наклонена к щитку, но она все равно это сделала. В ней билось слишком много опасений и предвкушений, и она поддалась порыву до того, как смогла себя остановить.

И в тот момент, когда Гермиона уже поняла, что натворила, и до того, как собралась отстраниться, Малфой ответил на поцелуй. Как будто всё это время ждал этого. Был готов, как только она решилась.