В наступивших сумерках все месте дошли до калитки. Старый доктор еще раз откланялся и поспешил домой.

— Вы забыли сказать, что нагадала чайная чашка! — крикнула ему вслед Мила.

Доктор приостановился.

— Кха-кха, маленькая фея… Моя чашка мне гадала, а твою в другой раз посмотрю.

— А вам что нагадала?

— Это секре-ет! — уже на ходу пропел доктор.

Девочки отстали от взрослых и шумно переговаривались, идя к дому по усыпанной мелким гравием дорожке. Мама едет работать в Европу! Класс!

На крыльце Иван обнял Ольгу за плечи, и она прижалась к нему.

— Иван… Я просто не знаю. Растерялась, как девчонка. Ну, откуда обо мне узнали в Страсбурге?!

— Почему нет? Ты же у нас талантливая. И вообще замечательная!

— Я же столько времени с глиной, считай, совсем не возилась. Тринадцать лет перерыва! Правда, теперь, после переезда, работаю много. Но это ведь крохи! Столько еще всего нужно вспомнить рукам!

Иван крепко-крепко обнял жену и поцеловал в нос и в губы. Тут подоспели дети, и Рукавишниковы все вместе вошли в дом.

Первым делом Ольга посмотрела на старинные настенные часы, доставшиеся им от прежних хозяев. Так! Поздновато, но еще можно попробовать дозвониться Кириллу. Раз набрала она номер, другой, третий…

Как и днем, телефон отвечал бодрым женским голосом: «Абонент временно недоступен», — и это могло означать что угодно.

— Просто он все деньги проговорил! — уверенно заявила Наташа.

— С кем же это он?… вот мерзавец! — с деланным возмущением воскликнул отец.

— А может, он другим давал звонить… — вставила Мила.

Это казалось очень правдоподобным.

Иван и тут в карман за словом не полез. Как видно, хотел отвлечь Ольгу от тревожных мыслей.

— Добряк нашелся! Да он просто транжира! Можно подумать, эти деньги с неба падают! И даже если с неба — разве там, на небе, все равно, на что они тратятся? Знаешь, Милка, сколько там денег?

— Где?

— На небе! Где ж еще!

Чувствуя, что разговор готов потечь в неконкретном русле, Ольга рассердилась:

— Если ты о небе, то на небе не о деньгах пекутся, а о том, чтобы отцы не забывали заботиться о конкретных вещах.

— О чем это, например?

— О том, чтобы дети не ставили в тупик свою мать! И чтобы телефон отвечал…

Иван не знал, на что решиться: атаковать, защищаться или пропустить мимо ушей… Ему на помощь пришла Мила:

— Разве нельзя быть добрым, просто добрым, и все? Как Буратино.

Отец зааплодировал:

— Ура! Наконец я понял, кто ты! Ты вовсе не девочка! Ну-ка, быстро-быстро вспомни, кто называл Буратино добреньким? Ну… Добренький, благоразумненький…

— Лиса Алиса — вот кто! Но, папа, это я, что ли, лиса? Я тебя побью за это!

Мила набросилась на отца, и они повалились на диван. К ним, не задумываясь, присоединилась Наташа. Ольга разулыбалась. Вот они, ее любимые, все под рукой, ну, кроме Кира, но это временно. Нормализуется все. И все будет хорошо.

Через минуту отец, красный, запыхавшийся, крикнул:

— Все, сдаюсь. Вы не добренькие буратины, а злые зануды мальвины!

Рассвело. В чистые-чистые окна дома Рукавишниковых хорошо видно ясное небо, куполом раскинувшееся над Родниками. Под таким небом человек растет как гриб. Распирает его под таким небом от силы.

Будильник разбудил Ольгу в половине шестого. Страсбург — это прекрасно, а Кирилл — тревожно, но сегодня ее ждут в Серпухове. По делу важному, и не только…

Холодный душ… Нет, лучше потеплее, сегодня на холодный нет настроения. Теперь кофта, брюки, чай, бутерброд с сыром и — готово!

Собравшись, Ольга распахнула окно, и весь утренний жар безотлагательных дел природы разом ворвался в гостиную. Ветер в листве, сумасшествие птичьего гомона и, конечно, утренняя перекличка животных — то петух закричит, то подаст голос корова. Ольгу даже немного шатнуло от волны, ударившей в грудь.

Кто же не любит эту первую минуту встречи с жизнью! Ту, что похожа на первый поцелуй и «доброе утро» от милого. Когда человек понимает, что он не пылинка в космосе, а часть большого-большого целого. Очень важная часть.

Десять минут седьмого. А автобус уходит в шесть тридцать. Время, время, время… Ольга чуть не бегом бросилась наверх, в спальню.

Сонный Иван вполуха выслушал короткую инструкцию: гречневая каша в духовке, не забыть сменить рубашку и хотя бы разок перед выходом на работу позвонить Кирилке.

Звонить сыну в такую рань Ольга не решилась — там, в его пансионате, жизнь начинается в семь. А потом пробежка, зарядка, уборка, завтрак, тренировка… Почти как в армии, сыну полезно.

Ольга поспешила к остановке на краю Родников. Дальше — лес, заповедник с зубрами и бизонами и Ока-река.

Она успела вовремя — старенький автобус «ЛиАЗ» как раз сделал круг перед почтой, чтобы развернуться в сторону Серпухова. На остановке было человек десять. В основном тетки с накрытыми белыми платками корзинами, наполненными до краев клубникой. Везли на Серпуховской рынок и редис, и молодую морковь, и зелень. Осенью повезут в багажниках машин и в колясках мотоциклов мешки с картошкой. Соседка рассказывала, что местная картошечка на рынке ценилась за вкусовые качества наравне с липецкой. Правда, земля здесь рожала негусто, и основной урожай съедался физиками и лириками Кудрино.

Минута — и автобус, нещадно гремя и пыхтя отвратительной газовой смесью, выехал из Родников. Сразу за последним домом — забор к забору — примыкал к Родникам город Кудрино, где Курчатовы со всей России проникали в тайны микромира. Физики еще спали, и никого не подобрал автобус с остановок сонного города.

Итак, Ольга ехала в Серпухов. Еще в мае, в первый свой приезд в эти места, Рукавишниковы побывали в женском монастыре, и матушка-настоятельница обещала подарить Ольге молодой кустик роз, особенно ей понравившихся.

Как хороши были розы! Уж на что много чего можно увидеть в Москве, а такой красоты Ольга еще не встречала. В последние два года она, правда, не ходила на выставки цветов, но вряд ли там было что-то похожее.

Жаль, название сорта матушка не помнила. И потому Ольга окрестила цветок Монастырской розой.

Наверное, это было правильное название, потому что как только Ольга сказала домашним, что едет в Серпухов за Монастырской розой, все сразу поняли, о чем речь.

Вообще-то Ольга должна была забрать цветок раньше, когда Рукавишниковы приезжали в монастырь во второй раз. Да просто забыла — забегались они в монастыре, заработались. А может, ей подспудно хотелось поскорей побывать здесь еще…

Иван тогда был на работе. Зато Кирилл еще не уехал в лагерь. Так что приехали они в монастырь вчетвером: она и дети. Ната, Мила и Кирюша развили бурную деятельность по уборке после ремонта одной из комнат в гостевом корпусе.

Пока дети, чихая и кашляя, поднимали пыль до небес, Ольга с матушкой разбирали старые иконы, вытащенные на свет Божий из сырого подвала. Ольга, конечно, не была экспертом по реставрации, но художественное училище все же окончила и кое-что понимала в этих делах. Потому с удовольствием помогла настоятельнице отобрать несколько черных, как сажа, тяжеленных досок, из которых мог выйти толк.

Эти черные доски с проступавшими на них ликами матушка собиралась отправить в Москву. Там и копоть снимут, и лики поправят согласно канону — одному надо строгость придать, а другому — благость.

Ольга глянула в окно — надо же, почти приехали! У дороги промелькнул указатель «Серпухов». И не заметила, как полчаса прошло. А Иван-то, наверное, еще и не проснулся…

Но ошиблась Ольга: ее муж давно не спал, хотя будильник для него она завела на восемь. В то самое время, когда автобус выезжал из Кудрино, кто-то прокричал в распахнутое окно их дома:

— Эй, хозяева!.. Хозяева!.. Рукавишниковы!..

Голос был мужской. Вроде знакомый. Только откуда?

Зевая, Иван выполз из кровати, но пока одевался и спускался на первый этаж, обладатель голоса исчез. Иван высунулся из дверей, повертел головой направо и налево, глянул вниз и зачем-то вверх — никого. Он спустился с крыльца, но и оттуда никого не увидел.