Они хорошо провели время вместе. Сначала Кир собирал для нее землянику на том самом дальнем пляже. Потом они купались. Потом вместе пришли на ужин. А вечером, на конкурсе «Мисс Волга», Кир сидел рядом с матерью и вместе с ней болел за интернатских девчонок.

Показался и Чернов. Наверное, рыскал по территории, не обнаружив Кира на привычном месте у бильярда. Заметив Ольгу, он тут же растворился.

А теперь ее Кир, наверное, засыпает: спортсмены ложатся в десять, на полчаса раньше интернатских.

С Волги потянуло ветерком. Ольга вдохнула полной грудью.

— Хорошо как!.. Но — пора! — скомандовала она себе, встала и направилась к спальному корпусу. Нужно было укладывать девчонок.

Обойдя сорок шестую, сорок седьмую и сорок восьмую, Ольга зашла в последнюю, сорок девятую комнату, где спали младшие. Кровать Тани Лапшиной, милой девочки с рыжими хвостиками, была пуста.

— А где Таня?

Все молчали, выглядывая из-под натянутых до подбородков одеял.

— Барышни, где Таня? — повторила Ольга. — Вы что, откусили язычки? Ну-ка, отвечайте, куда она подевалась!

— Она в сорок третьей комнате, у мальчиков. Ее Юр Юрыч забрал.

— Скрипач? То есть как забрал? Зачем? А спать?

Вопросы сыпались, а девочки отмалчивались, и было ясно: не станут отвечать.

Тогда Ольга сказала: «Я сейчас» — и поспешила в сорок третью.

Дверь была приоткрыта, и, подходя, Ольга услышала:

— Двести пятьдесят два, двести пятьдесят три, двести пятьдесят четыре… Говори, Лапшина! Говори! Ты будешь говорить?

Ольга распахнула двери.

Таня Лапшина в трусиках и маечке приседала посреди комнаты мальчишек. По ее щекам текли слезы. Юрий Юрьевич, он же Ричард Гир, он же Скрипач без скрипки, стоял, прислонившись к подоконнику, и размеренно считал:

— Двести пятьдесят пять, двести пятьдесят… Вы? Это вы?! — только и смог сказать он, увидев Ольгу.

— Что здесь происходит?

— Н-ничего… То есть я хочу узнать, кто нарисовал ваш гнусный портрет. Мне только после ужина показали… Представляю, каково вам было, Ольга! А вот эта дрянь не хочет говорить… Как они смели!

Ольга задохнулась от гнева:

— Да как вы смели? И еще мной прикрываетесь! Да вы… Вы сами дрянь! Скрипач без скрипки! — Размахнувшись, она залепила воспитателю пощечину. Потом еще одну.

Очки Скрипача слетели с его изящного носа. Они ударились об оконное стекло, проехались по подоконнику и свалились на пол. Юрий схватился за щеку и присел на корточки, шаря по старому вытертому линолеуму.

— Сумасшедшая! Да я на эти очки две зарплаты потратил!

— Жаль, что не десять, — отрезала Ольга, притягивая к себе Таню.

Та дрожала и едва держалась на ногах.

— Иди ко мне. Ты почему раздетая?

Девочка всхлипнула, а с угловой кровати донесся смешок.

Только сейчас Ольга заметила головы мальчишек, выглядывающие из-под одеял.

— А ну, отвернитесь! Тоже мне! Чем вы лучше его?!

И тут девочку прорвало. Она зарыдала, уткнувшись Ольге в живот, и сквозь рыдания та услышала: «Он заставил».

Ольга развернулась к Гиру:

— Зарплату, говоришь? Да ты не зарплату — работу потеряешь! И это как минимум. Я тебе гарантирую!

Обняв Таню, она шагнула к выходу.

— Оля! Подождите! Да послушайте же!

Скрипач выскочил за Ольгой в коридор. Он еще хотел объясниться!

— Не желаю слушать!

— А я не отстану, пока не выслушаете! Ольга!

Их голоса разносились по всему коридору.

— Не кричите! Всех перебудите.

— А вы послушайте! Иначе буду кричать.

Ольга посмотрела на него. А ведь и вправду будет кричать.

— Ультиматумы он еще ставит… Ладно. Уложу детей и выслушаю. В телекомнате. Только вряд ли сможете что-то путное сказать. И, надеюсь, обойдется без глупостей! Ну, уйдите с дороги!

Ольга оттолкнула Юрия плечом и повела Таню к себе.

Умывшись и успокоившись, девочка рассказала, что перед отбоем Юрий Юрьевич вдруг стал дознаваться, кто разрисовал вчера простыню. Не добившись ответа от старших, он взял Таню, самую младшую из всех, и заставил почти голышом приседать на глазах у мальчишек. Пока не признается или она, или мальчишки. Но мальчишки только хихикали.

— Я ему ничего не сказала, — шмыгнула носом Таня. — Я вам скажу. Это Чернов простыню разрисовал. Он вас не любит. Из-за того, что вы мама Кирилла.

В дверь постучали. Это был Скрипач. Бледный, но настырный, отметила Ольга.

— Ольга, вы обещали. Я не отстану. Когда вы придете?

Не обращая на Скрипача внимания, она укладывала Таню.

— Ложись на мою постель, Танюша. И спи. Больше он такого никогда не сделает. Ни с кем. А я скоро приду.

…Ольга села на тот самый потертый диванчик, на котором прошлой ночью выслушивала такие правильные слова Юрия о книгах и о детях. Что он там еще говорил… Хорошо овцам… Нет, другое, что-то из Пушкина. Моцарт, Сальери… Как же после всего он мог? Как вообще человек может творить такое? Пародия ходячая — вот он кто! Сквозь дыры на фраке просвечивает убожество!

— Я вам объясняю, Оля: это звереныши. Я ничего такого от них не требовал. Только элементарное: кто сделал эту подлость — я про портрет ваш, Оля! Хоть это вы не забыли?

Ольга не ответила.

— Мне показали это произведение, по секрету… И вот ради вас, Оля, я, как последний олух, бьюсь головой о стену… или как рыба об лед… Кто сотворил? Неужели вам это безразлично? Такие вещи надо искоренять в зародыше!

— Девочки здесь ни при чем… — тихо сказала Ольга. И уже громче прибавила: — Все! Хватит об этом!

Дверь отворилась. Ну, кто еще?!

Сын… На пороге стоял Кирилл. За его спиной маячила фигура Чернова.

— Кирилл!

— Мама, что ты делаешь здесь? С этим…

Ольга мигом поняла, в чем дело. Она угрожающе посмотрела на Чернова:

— Что ты сказал моему сыну? Что я с Юрием?..

— Что сказал, что сказал… То и сказал!

В глазах Чернова читался вызов, и все-таки он отступил от надвигавшейся на него Ольги за спину Кирилла.

— Я тебя как человека спрашиваю!

Ольга сделала шаг к Чернову.

— Ну, пошутил… Пошутил я про шуры-муры! — ретировался он. — Никто шуток не понимает.

— Скажи это Кириллу!

— Кирилл, я пошутил!

— Я так ему сразу и сказал, что он врет! — сказал Кирилл, обращаясь к матери. — Но тогда что ты здесь делаешь?

— Так. Выясняю кое-что. По поводу одного портрета!

И Ольга снова метнула молнию в Чернова.

— Какого портрета? — Кирилл ничего не знал.

— А ты спроси у этого… у друга своего, — посоветовала мать.

Но спрашивать было уже не у кого. Дима Чернов был уже у лестницы и быстро-быстро сбегал по ступенькам вниз.

— Пойдем, сынище, я сама тебе все расскажу.

Ольга вздохнула. Не хотелось ей ничего никому рассказывать. Даже Кириллу. И думать больше ни о каких гнусностях не хотелось.

А тут еще этот Гир. Сидит как побитый… А все зачем-то пыжился, что-то доказывал… Неужели и вправду не понял?

— Надеюсь, с вами мы больше никогда не увидимся, — сказала она Скрипачу и, обняв сына, вышла из телевизионной.

На следующий день Ольга открыла глаза — и кожей ощутила: все переменилось. Кончилось. Ее перестал тащить за собой мутный и грязный поток, в котором она барахталась с момента приезда сюда, на Волгу. А может, она попала в него раньше — когда получила телеграмму от сына? Или еще раньше — когда тренер позвонил? Кто знает…

Никто не знает, когда ударит гром, после которого крестятся мужики, отмечая нежданный поворот судьбы.

И никто не знает, почему кончается гроза.

Утро началось с того, что Ольга, еще до подъема, столкнулась с Анной Михайловной. Та, как и Ольга, вышла к Волге полюбоваться восходом.

— Я слышала, у вас вчера произошел инцидент с Юрием. Вообще-то я не любопытна, но вы так кричали…

Ольга рассказала ей все: и про портрет, и про Чернова, и про приседания в маечке… И даже про Сальери как-то само собой получилось рассказать. А еще про то, что она собирается к Елене Игоревне: требовать, чтобы Юрия отправили из пансионата. И уволили из интерната, конечно. Анна Михайловна выслушала ее очень внимательно.