В условиях современной транснациональной глобализации религиозно-мистическая идея «Великой Армении» уже перестала быть идеологической основой существования армянского этноса в целом и превратилась в идеологию своеобразного закрытого элитарного клуба для тех, кто, обладая властью и деньгами, готов в деловом общении с себе подобными преумножать их, рассуждая при этом на принятые в обществе избранных темы и платя членские взносы. Для существования подобной структуры организованных по этнорелигиозному признаку социально-деловых коммуникаций конфликт в Нагорном Карабахе является обязательным условием. Известно, ни что так не сближает людей как чувство социальной сопричастности и коллективной ответственности, которое в среде армян вырабатывалось веками практикой уплаты джизьи. Власть исламских, затем российских и советских (для ереванских и карабахских армян) правителей прошла, а практика сбора и распределения средств на общенациональные нужды осталась. Столетия жизни этноса доказали рациональность и жизнеспособность такой традиции, а поэтому отказываться от нее нет оснований. Отчисления на общенациональные нужды подобны балласту, который придает кораблю армян нужную остойчивость в море мировых неурядиц, невзгод и войн. Остается только определить, ради какой цели они собираются?
Деньги армянской диаспоры не могут идти на содержание армян, проживающих в Армении, которые в результате этого превращаются в нахлебников на шее своих иностранных соплеменников. Позволить себе кормить граждан Армении армяне диаспоры не могут, поскольку это претит их имманентному чувству скаредности и своекорыстного интереса. Другое дело – отдать деньги в пользу соплеменников, терпящих нужду по причине войны. В этом смысле нагорно-карабахский конфликт – это своего рода психологический компромисс для армян между чувствами частного и общественного интересов. Для них он объективно необходим, чтобы не менять сложившихся за столетия правил и форм организации общественных отношений в их этнорелигиозной среде. Конфликт в Нагорном Карабахе позволяет армянам мира по-прежнему сознавать себя армянами, при этом ничего кардинально не меняя в привычном образе жизни и стереотипе мыслей. Такую же функцию для мирового еврейства выполняет ближневосточный конфликт. Оба этих конфликта позволяют преимущественно диаспоральным народам – армянам и евреям сохранять и поддерживать внутри своих корпораций чувства национально-религиозного единства и сопричастности, без которых их этнорелигиозное самосознание превратилось бы в прах.
Поэтому, когда речь заходит судьбе карабахских армян, составляющих всего два процента от общей численности мировой армянской диаспоры, следует понимать, что речь идет не о них, а о способе существования армянства в его нынешней форме вообще. Следует понимать, что сегодняшняя Республика Армения – это не центр и даже не точка притяжения армянской диаспоры. Мы уже сравнивали ее с кораблем, и если дальше использовать кораблестроительные термины, то Армения для диаспоры – это балласт, который специально грузят на борт, чтобы придать судну мореходные качества, расчетную осадку и остойчивость, а Карабах или Арцах – это кингстон, посредством которого осуществляется взаимосвязь подводной части судна с забортной средой. Иными словами, если организация или человек говорит о Карабахе, подразумевая Арцах, то он считается «другом армян» и может претендовать на их помощь и поддержку, но если же он публично высказывает какую-либо иную точку зрения на этот вопрос, его подвергают обструкции и гонениям подобно тем, которым подвергались сами армяне в исламском мире.
Мы достаточно долго говорили о позиции армянской стороны нагорно-карабахского конфликта, обсуждая истоки, побудительные мотивы ее действий, прогнозируя возможные варианты развития событий. В связи с этим возникает вопрос о нашем видении позиции азербайджанской стороны, без ответа на который все сказанное выше не будет отличаться честностью и целостностью.
Карабахская война 1988-1994 гг., безусловно, оказала определяющее влияние на процесс самоидентификации или формирование идентичности (по С.Ф. Хантингтону) современного азербайджанского этноса, следствием чего стало его превращение в полноценную государствообразующую нацию. Однако вместе с тем мы должны сказать, что вектор этого процесса в Азербайджане по своей направленности был отличен от того, который присутствовал в идеологии армян, а также большинства иных народов, обретших в 1990-е гг. свою национально-государственную независимость (среди них можно назвать все народы бывшей Югославии, Словакии, Эритреи, стран Центральной Азии, отчасти Судана). В большинстве этих стран (бывшей Югославии, Эритрее, Судане), а также в нагорно-карабахском конфликте с армянской стороны, «войны по линии разломов» стали следствием и зачастую главным результатом национально-религиозной поляризации участвовавших в ней этносов. В Азербайджане же война в Нагорном Карабахе оказала на массовое общественное сознание несколько иное влияние, чем в перечисленных выше регионах мира, благодаря ей страна и ее народ обрели национально-государственную идентичность, осознав себя отнюдь не закавказскими мусульманами (как того хотелось бы ее армянским оппонентам), а именно нацией, сознательно и последовательно формирующей единое полиэтничное государство.
Не вызывает сомнения тот факт, что выбор азербайджанцами как этносом данного вектора институализации своей идентичности был обусловлен не влиянием внешних факторов, сопряженных с войной, а предопределен содержанием и ходом процесса этногенеза азербайджанской нации сначала в составе Российской империи, а затем Советского Союза, отличительной чертой которого являлась сикулярность. Наиболее ярко ее влияние в исторической судьбе азербайджанского народа проявилось в кратковременный (с цивилизационной точки зрения) период существования Азербайджанской Демократической республики 1918-1920 гг., доказавшей возможность и ставшей первым примером светской государственности в исламской ойкумене. Для азербайджанского этноса (в его современном государственно-политическом понимании,традиционного локализованном с географической точки зрения в треугольнике Каспийского моря, Аракса и Большого Кавказского хребта), ислам являлся фактором политической идентичности только в отношении северных и восточных соседей, во внутренней жизни народа он имел более традиционалистский (фоновый), а не идеологический (системообразующий) характер, и именно поэтому процесс его собственной самоидентификации имел глубоко сикулярный национально-государственный, а не этнорелигиозный характер.
К слову, Самюэл Хантингтон так и не понял этой –сикулярной особенности идентичности азербайджанского этноса новейшего времени или не захотел заметить ее, т.к. она не укладывалась в рамки его концепции «столкновения цивилизаций» в виде «войн по линиям разломов», в совокупности причин которых религиозному фактору он отводил определяющую роль. Вместе с тем нельзя не отметить, что он вполне справедливо указал на него как на основную движущую силу армянского сепаратизма в Нагорном Карабахе, справедливо заметив при этом, что «местные группировки» армян Нагорного Карабаха «являются, в лучшем случае, государствами в зачаточном состоянии»[86]. Это замечание Хантингтона вольно или невольно дает ответ на вопрос о том, почему именно неоязычество явилось для нынешних армян Нагорного Карабаха основой их национально-религиозной идентичности: социум, находящийся на родоплеменной стадии своего социального развития, увы, объективно не может воспринять для себя нравственных ценностей любой мировой монотеистической религии, будь то христианство, ислам или иудаизм.
Хочет ли признавать официальный Баку или нет, но именно Карабахская война 1991-1994 гг. превратила азербайджанский этнос в нацию. Армянский сепаратизм в Карабахе в самом начале 1990-х гг. спровоцировал центростремительные тенденции и в иных областях страны, что привело к появлению сепаратистских настроений в районах традиционного проживания лезгин или аварцев, и даже самопровозглашение на юге Талыш-Муганской автономии, причем подобный местечковый сепаратизм отчасти подпитывался традиционными шиитско-суннитскими внутриисламскими противоречиями. В конкретно исторических условиях того времени для полиэтничного Азербайджана не могло быть и речи для какой-либо одной национально-религиозной идентичности, поэтому, исходя из коллективистского чувства национально-государственного самосохранения, обществом был взят курс на обретение гражданско-политической идентичности и единства. В этом смысле жители Азербайджана проявили и показали себя в первую очередь этатистами, а уже затем – сикулярными националистами, и только в самом конце – мусульманами. Поэтому нагорно-карабахский конфликт не соответствует в полной мере концепции Хантингтона о «столкновении цивилизаций» как о межобщинном и межконфессиональном противостоянии. В нагорно-карабахском конфликте главная линия разлома пролегла между стремлением граждан Азербайджана к сохранению суверенной государственности и стремлением армян к ее разрушению. Раскол произошел по линии размежевания идей государственности и идей анархии, идей цивилизации и идей варварства, в столкновении между которыми тактически выигрывает варварство, но конечная победа остается все-таки за цивилизацией. А поэтому конфликт в Нагорном Карабахе, по сути, для теории С.Ф. Хантингтона является тем самым обязательным исключением, которое подтверждает правило.
