— А кто заказчик?

— Тут все как воды в рот набрали, а потом начали путаться в показаниях. Плели, будто в глаза не видели, а указания получали только по телефону и все такое. Мы дали понять, что в их же интересах говорить правду: ведь транспорт они гоняли сами. Кто отгружал, кто принимал? Раскололись. Тут и выплыло имечко Барча.

В дверь постучали. Вошел Майер с яркой женщиной лет тридцати: высокой, стройной, с длинными ногами и длинными черными как смоль волосами, заплетенными в затейливую косу. Огромные карие глаза излучали мягкий свет, под белым халатом виднелся светло-бежевый костюм. В президиуме почти все смотрели на нее благоговейно и называли «Липочкой», мужчины, во всяком случае.

Майер улыбался во весь рот, так что сверкали два ряда зубов. Он выглядел гордым воином с роскошной пленницей в качестве трофея.

— Это доктор Хельга Липп. Из лаборатории, — торжественно провозгласил он, точно она являлась для всех прекрасной незнакомкой.

Клуфтингер указал на стул напротив:

— Присаживайтесь. Коллега вас уже проинформировал?

— Да, я в курсе, — ответила она таким писклявым голосом, что Клуфтингер испытал короткий шок.

Каждый из увидевших эту женщину ожидал от нее мелодичного грудного голоса, а тут — полная противоположность. Но комиссар быстро оправился.

— Хорошо. — Он откашлялся. — Какую роль играет в нашей истории сухое молоко?

— Предварительно могу сказать следующее: для сыроделия у него нет потенциала, — начала Хельга Липп свой отчет, и только Майер, которого явно завораживало ее сопрано, продолжал блаженно улыбаться. — Видите ли, молоко перерабатывается с помощью культур бактерий. В результате их деятельности молоко теряет содержащийся в нем казеин, меняет химическую структуру, растворимость и становится твердым. Творожная масса отделяется от сыворотки и идет на изготовление сыра.

Клуфтингер безропотно слушал, хотя в душе с нетерпением ждал, когда же ему расскажут то, чего он не знает. Он понимающе кивнул.

— Хорошо. Весь процесс возможен при наличии свежего сырья. По моим сведениям, молочный порошок для этого не пригоден, поскольку он сам — уже продукт переработки с измененной структурой. Сухое молоко — насколько мне известно, но надо еще уточнить — у нас вообще под запретом.

Она сделала паузу и обернулась назад, желая убедиться, что и коллеги, сидящие у нее за спиной, тоже поняли. Майер, вдохновленный ее мягким взглядом, подмигнул. Пришедшая в замешательство фрау Липп снова обратилась к Клуфтингеру:

— Но определенно запрещено ввозить в Германию сухое молоко из бывшего Восточного блока, минуя госконтроль — в нашем случае в отношении поставщика нет сомнений, поскольку иначе закупки становятся нерентабельными, — и здесь его перерабатывать.

Клуфтингер поблагодарил и поднялся, чтобы проводить коллегу из лаборатории, но Майер его опередил.

— Я провожу! — вскочил он.

Комиссар только удивленно поднял брови, занял свое место и изрек:

— Теперь Барч. Немедленно.

Дверь открылась без стука, и вошла Сандра Хенске. Теперь у Хефеле заблестели глаза. У Клуфтингера возникло ощущение, будто он начальник военного лагеря и командует солдатами, долгие недели не видевшими женщин.

— Господин Карл Шёнмангер на проводе, — доложила она и краем глаза показала на мигающую лампочку на его аппарате.

Он снял трубку.

— Клуфтингер.

На него устремились три пары глаз. Даже Санди осталась в кабинете, сгорая от любопытства, и покинула его, только повинуясь строгому взгляду начальника.

— Это было необходимо, господин Шёнмангер… Да, производство приостановлено до дальнейших распоряжений. Это вполне законно… Нет, не можем… Да, господин Барч задержан… Для начала успокойтесь… Еще ничего не доказано… Что? Нет, господин Барч еще не давал показаний, допрос только предстоит… Нет, определенно нет. Это наша компетенция. Просто не покидайте место своего пребывания, хорошо? До свидания. — Клуфтингер положил трубку и присвистнул. — Да, достали джентльмена. Он назвал Барча «грязной свиньей»!

Дверь снова открылась, и ввели легкого на помине Барча. Клуфтингер указал на стул напротив и велел снять наручники. С минуту он изучал своего вчерашнего экскурсовода. За сутки тот состарился на несколько лет.

— Итак, слушаем вас.

— Не понимаю, что вы хотите услышать.

— О, полагаю, прекрасно понимаете. Кого вы ожидали увидеть в автоцистерне? Для чего предназначался груз?

— Одного из наших водителей, кого же еще?

Клуфтингер взорвался:

— А когда вдруг увидели нас, от радости бросились бежать?! Знаете ли, с вами или без вас, мы докопаемся до истины. Но вам лучше выбрать первое!

Барч склонил голову, он явно взвешивал все «за» и «против».

— Вызовите адвоката Шёнмангеров. Без него я не скажу ни слова. — В его голосе появилась уверенность.

— Ах вон оно что! Думаете, адвокат Шёнмангеров вас вытащит? Да он даже защищать вас не станет! Только что я говорил по телефону с господином Шёнмангером, и знаете, как он вас назвал? «Грязной свиньей», вот как. Вы все еще требуете этого адвоката?

Барч вздрогнул, точно его ударили, и с сомнением посмотрел в лицо Клуфтингеру. Пролетело несколько секунд, и вдруг его понесло.

— Дерьмо, дерьмо поганое, — сначала прошипел он, а потом уже слова вылетали, опережая друг друга: — Эта свинья не отправит меня на скотобойню! Всю кашу заварил он! Это Петер придумал всю аферу. Я так, сбоку припеку. Но если он решил отправить меня на виселицу, я потяну его за собой, пусть не сомневается!

— Петер? — искренне удивился Клуфтингер. — А, вы имеете в виду младшего Шёнмангера? Но я имел в виду старшего.

Барча словно оглушило. Глаза выпучились. Рот беззвучно открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Наконец ему удалось прохрипеть лишь одно слово: «Дерьмо».

— А теперь перейдем к делу. Расскажите во всех подробностях, как было организовано дело и кто в нем замешан. Иначе действительно получите мешок на голову, ясно?! — Последнее предложение комиссар проорал таким громовым голосом, что вздрогнули все.

Барч оказался полностью деморализован. Слово за слово он начал говорить:

— Несколько лет назад в процессе разработки этих новых обезжиренных сыров Петер и Филипп напали на золотую жилу. Нет, корпел, конечно, Филипп, он часами не вылезал из лаборатории. Не знаю, как ему удалось, но он на самом деле сделал то, о чем все мечтали: сыр созревал в кратчайшие сроки. И даже из молочного порошка. — Не получив от комиссара желаемой реакции, он уточнил: — Сыр быстрого созревания, понимаете? Из дешевого сырья… Это же равносильно получению доступа к денежному печатному станку! — Он снова сник. — По крайней мере мы так думали.

Клуфтингер, прервав подозреваемого, обратился к Штроблю:

— Евгений, распорядись, пусть немедленно доставят младшего Шёнмангера. — И снова перевел взгляд на химика: — А отец Петера, он был в курсе ваших дел?

— Отец? — Барч скривился. — Узнай он, мы бы тут же загремели в тюрьму, уж можете быть уверены. Поэтому и придумали эту канитель с цистерной.

— Итак, при изготовлении сыров вы использовали фальсифицированное сырье. А как продукт проходил контроль?

— А это самое гениальное! Все химические добавки разлагаются в процессе созревания, да и ПДК^[15] с образованием Евросоюза стали куда ниже. Мы из кучи говна делали кучу золота! — В голосе Барча снова послышались гордые нотки.

— А продукт, он вреден для здоровья?

Барч опустил голову.

— Я спрашиваю, продукт вреден для здоровья? — добивался ответа комиссар.

— Я не знаю. Я правда не знаю, — пролепетал Барч и через секунду осмелился добавить: — Я, во всяком случае, наш сыр не ем.

Клуфтингер немедленно дал задание секретарше подготовить материалы для скорейшего отзыва с рынка продукции фирмы Шёнмангера. Он глубоко вздохнул, чтобы унять поднимающийся гнев. Эти нечистоплотные дельцы ради прибыли ставят на карту жизнь и здоровье ни в чем не повинных людей. Подождав, когда в осадок выпадет лишь презрение, комиссар продолжил допрос: