— Ну… некоторым образом.

Лицо трубача тут же прояснилось и исполнилось значительности.

— Ну-ка, дай сюда, раз уж это так важно.

Он чуть не вырвал фото из рук комиссара. Возможность принять участие в расследовании убийства льстила его самолюбию. Он подслеповато вглядывался в снимок, подержал его на свету, покрутил так и сяк, даже оборотную сторону чуть не обнюхал и все-таки с сожалением признал:

— Нет, не знаю. — И тут же оправдался: — А ведь никто не исходил все наши места, как я.

— Это точно. Потому и спрашиваю, — искренне согласился Клуфтингер, запихивая фотографию обратно, и успокаивающе добавил: — Все равно ты мне очень помог.

Польщенный Пауль кивнул и отхлебнул из своей кружки знатный глоток пива.

Клуфтингер не сильно покривил душой. По крайней мере теперь можно быть уверенным, что двор этот стоит не в окрестностях Альтусрида, которые Пауль на самом деле знал как свои пять пальцев.

Пятничное выступление прошло успешно, и выходные, несмотря на манящую погоду, Клуфтингер провел дома, по большей части в постели или на диване. Оказывается, за неделю он страшно вымотался. Хорошо еще, в субботу успел до закрытия магазинов закупить продукты на воскресенье, по крайней мере запастись колбасой и хлебом, чтобы ничего не пришлось готовить. Он наслаждался свободой холостяка — есть перед телевизором руками, не стесняясь, пускать ветры и ходить по дому в старых спортивных штанах. Этим все и ограничилось. Спать он лег рано.

Утром в понедельник он с новыми силами взялся за дела. Не заезжая в президиум, он решил с утречка пораньше заявиться на завод в Кругцелле. Позвонив секретарше старшего владельца предприятия, он попросил ее на восемь тридцать обеспечить ему встречу с обоими Шёнмангерами. Спрашивать, найдется ли у них для него время, он не счел нужным.

Фрау Мозер перезвонила ему почти сразу и сообщила, что в означенное время господин Шёнмангер будет ждать его у себя в кабинете, сын тоже подойдет.

— Чем могу служить, господин комиссар? — Карл Шёнмангер отложил бумаги и поднялся из-за стола, чтобы пожать визитеру руку.

— У меня появился к вам еще ряд вопросов.

— Хорошо, присядем сюда. — Он сделал жест в сторону мягких кресел. — Кофе, господин Клуфтингер?

— С удовольствием, если не затруднит.

На завтрак он выхлебал чашку растворимого кофе, и это ни в какое сравнение не шло с тем, который готовила ему по утрам жена.

— Ну что вы, какие трудности! Мы закупили несколько кофейных машин, автоматических, они сами мелют зерна, сами варят и мгновенно выдают свежий кофе. Сын настоял на их приобретении.

Не успел Клуфтингер начать разговор по существу дела, как вошла фрау Мозер с ароматным кофе. Точно как в дорогущем кафе.

— Господин Шёнмангер, меня, собственно, интересует вот какой вопрос: на чем основывается ваша ценовая политика при закупке молока у фермеров? Цены твердые или как-то варьируются?

Шёнмангер подобного вопроса явно не ожидал, но ответил сразу, без утайки:

— Ну, все молочные фермы у нас на договорах, по истечении определенного срока цены пересматриваются. Крестьяне живут в основном на государственные субсидии в соответствии с общей политикой Евросоюза. А наши выплаты для них лишь дополнительный доход. Однако деньги мы им выплачиваем регулярно, по мере забора продукции. Субсидии они получают раз в год, многие растрачивают их почти сразу, а потом едва сводят концы с концами.

— Все ли фермеры получают одинаковую плату за молоко?

— В принципе да. Но имеются некоторые особенности. У нас есть фермеры, чьи прадеды поставляли молоко на наше производство. За них мы несем некую ответственность и не можем бесконечно снижать цену. Вот, например, есть один старый крестьянин, у которого осталось в коровнике шесть голов. Он привозит молоко сам, на тракторе, чтобы сэкономить на молоковозе. Иногда в его молоке содержится такое количество микроорганизмов, что приходится его выливать, но мы будем принимать его продукт и дальше, пока он держит хозяйство. А что делать? Мой сын, разумеется, категорически против.

При этих словах в кабинет ворвался Петер Шёнмангер и вместо приветствия выпалил с порога:

— О чем речь?

— О ваших ценах на сырье, господин Шёнмангер, — спокойно ответил комиссар.

Юниор тоже не ожидал такого поворота дела и растерянно посмотрел на отца.

— Не волнуйтесь так! — бросил ему Клуфтингер и снова обратился к Карлу Шёнмангеру: — А вам известно, что крестьяне ропщут на низкие закупочные цены? И мне хотелось бы знать, как у вас производятся расчеты.

Как он и полагал, Шёнмангер-сын не смог сдержать раздражения.

— Что? Низкие цены? С чего это вы взяли? Они могут сколько угодно вопить, эти крестьяне! А мы — современное предприятие, которое нацелено на рентабельность! Поскольку конъюнктура на рынке меняется, мы рискуем головой! А за их спинами стоит государство со своими субсидиями. И они еще имеют нахальство диктовать нам цены! Нет уж, увольте! Это мы здесь хозяева, и мы определяем ценовую политику. А они зависят от нас. Если мы не станем закупать у них молоко, куда они с ним денутся? И я всегда ставил и буду ставить этих крестьян на место. Не нравится — мы можем спокойно закупать сырье в другом месте.

— И в каком же другом месте, если не на близлежащих молочных фермах, позвольте спросить? — с настороженной вежливостью осведомился Клуфтингер.

— Мало ли в стране крестьянских хозяйств! — огрызнулся Петер Шёнмангер и как-то вдруг осекся. — По сравнению с тем, что платят большие фирмы в Верхней Баварии, например, наши фермеры купаются в золоте. Давно пора и нам идти в ногу со временем, да вот отец никак не может отказаться от своих романтических представлений о «наших» старых поставщиках, разве нет?

— Разумеется, наших, если тебе угодно так именовать, — остановил излияния сына старший Шёнмангер. — И пока я возглавляю фирму, я и несу ответственность за тех, кто поколениями работает вместе с нами.

— Спасибо. Это все, что я хотел узнать, — поднялся комиссар.

По дороге к своему «пассату» Клуфтингер злорадно усмехался, довольный тем, как ловко он утер нос юнцу: с отцом респектабельно попрощался за руку, а сына удостоил едва заметным кивком.

По дороге воображение живописало ему картины, как взбунтуются против юниора фермеры, когда Карл Шёнмангер сложит с себя полномочия руководителя фирмы. А самое главное: было ли заявление Петера о других источниках поставок одной лишь бравадой?

В своем кабинете Клуфтингер решил первым делом навести порядок на письменном столе. Возможно, порядок на столе восстановит порядок и в мыслях. Он разместил отчеты по соответствующим стопкам, фотографии сложил отдельно. Из заднего кармана вынул снимок одинокого хутора и присоединил его к общей куче. Усевшись в кресло, он понял, что еще не готов сосредоточиться на работе, поэтому вскочил снова, смочил в раковине матерчатый носовой платок, который по настоянию жены всегда носил в кармане брюк, и принялся протирать поверхность стола. Потом выстирал платок мылом, прополоскал и повесил сушиться на спинку кресла. Сын назвал бы его действия «отлыниванием от работы».

Сев за стол, он снова взял в руки изрядно надоевший снимок и уставился на него, чтобы хоть чем-то заняться. Внезапно его точно кольнуло, он аж подпрыгнул в кресле и выудил из кучи соответствующий негатив, радуясь как ребенок, что благодаря наведенному порядку искать долго не пришлось. Зажав находку в кулаке, он выскочил из кабинета, бросил на ходу Санди, чтобы она предупредила экспертов в фотолаборатории о его неотложном визите, и помчался в подвал президиума.

— Привет! Нужна срочная помощь! — Клуфтингер чуть не ввалился в лабораторию вместе с дверью. — Можете мне увеличить негатив так, чтобы стали видны мелкие детали? И когда отпечатаете снимок?

Роланд Поршт, которого за огромным монитором было почти не видно, с удивлением посмотрел поверх очков на ворвавшегося комиссара.