— Тоже не выспался? — с сочувственной улыбкой спросил Клуфтингер. Он обрадовался приходу коллеги. — Что, долго с Рихардом там вчера проторчали?

— Да нет, ушли почти вслед за тобой. Криминалисты закончили свою работу, и больше там делать оказалось нечего.

Штробль подошел к кофейному автомату и налил себе кофе.

Вкатился кругленький Хефеле.

— Привет. Ну что, мы вляпались по самое не могу? — спросил он с порога.

В глазах-щелочках пухленького человечка из-под мимических морщинок не светилось обычной лукавинки. И все-таки даже в такой день неуемный полицейский с курчавой копной волос и черными густыми усами не утратил веселого нрава. Он явно ожидал услышать от коллег бодрое «выберемся», но оба лишь мрачно кивнули в ответ.

— Или забьем на это, как думаешь? — не желал сдаваться неунывающий Хефеле. — Скажем, в большой барабан…

Штробль сообразил не сразу, а потом оба прыснули.

— Хватит вам. — Уж остроты-то Клуфтингер ловил на лету. — Других забот у меня, что ли, не было, кроме как вытаскивать из машины чертов барабан!

— Да всё мы понимаем. — Штробль с трудом скроил серьезную мину. — Должен ведь кто-то нас здесь строить, бум-бум.

Они с Хефеле снова расхохотались.

Вошел Майер.

— Я что-то пропустил? Чего это вы так развеселились?

Оба покосились на кислую физиономию шефа, который сегодня явно не был расположен к шуткам. Если перегнуть палку, можно нарваться и на выброс неконтролируемой ярости.

— Ага, — неправильно оценил ситуацию Майер и с блеском в глазах торжественным тоном сообщил: — Я тоже думаю, что нам надо быстренько отбарабанить это дело.

Он захихикал, ткнул локтем в бок Хефеле и качнул головой в сторону парковки. Никто из присутствующих не поддержал его. Глаза Клуфтингера налились кровью. Он шумно втянул воздух и повернулся к подчиненному, сверля его взглядом. Майер мгновенно сник и пролепетал:

— Я… я только хотел… так сказать, поддержать… сказать, что… Барч в приемной.

— Бар? — Клуфтингер медленно отходил. — Какой бар? Барч? Тот, что обнаружил тело? — Он бросил взгляд на часы. Стрелки едва подошли к восьми. — Но ты же вызвал его на девять!

— Я… Я думал… я полагал… — Лицо его зарделось, и он добавил совсем уж робко: — Возможно, я перепутал и вызвал на восемь.

«Вот уж некстати», — подумал Клуфтингер. Не успел обсудить с ребятами вчерашние события, и нате вам, первый свидетель уже на подходе. Ладно, все и так пошло уже наперекосяк.

— Зови, — коротко сказал он.

Барч не понравился Клуфтингеру с первого взгляда. Розовый галстук! За такую розовую удавку отец безжалостно отстегал бы его ремнем. «Стоп!» — притормозил он себя. Нельзя начинать допрос с предвзятого мнения о свидетеле. Сам отец осадил бы его, и был бы прав.

Но к Барчу оказалось просто невозможно относиться непредвзято: темно-серый деловой костюм с голубой сорочкой и свиняче-розовым галстуком. Кто мог такое выдержать?! Из гладко зализанной прически две смоляные пряди небрежно и как бы намеренно спущены на лоб. И этот бьющий в нос резкий запах парфюма!

Барч между тем расшаркивался с полицейскими.

— Ах-ах, мы с вами вчера уже встречались! — сунул он руку Штроблю.

Майер сморщился и, отступив, сухо кивнул. Нимало не смутясь, этот клоун бросился к комиссару, протягивая отягченную печатками руку:

— Барч. Роберт Барч. Я его нашел! Этот…

— Клуфтингер, — отрекомендовался комиссар, указывая на стул перед своим столом.

Вообще-то в его кабинете был выделен специальный угол для бесед, но он предпочитал сажать фигурантов перед массивным письменным столом. Каким-то образом у него сложилось мнение, что человек, сидя против него — глаза в глаза, — трепетал и становился более откровенным, чем в том уголке. Разумеется, дипломированный психолог возразил бы ему. Такого потенциально «дипломированного» он имел в собственной семье. Сын Маркус заканчивал пятый семестр. Когда доморощенный психолог по окончании первого курса явился из Эрлангена на родину, нашпигованный знаниями по научному ведению допроса, у Клуфтингера возникли проблемы. Долгие годы комиссар считал свою тактику, а заодно и манеру допроса более чем устоявшимися и вполне продуктивными, как вдруг молокосос заявил, будто весь его опыт коту под хвост. Правда, проблема с научными советами вскоре разрешилась сама собой, когда в следующем семестре у сына начался новый курс, а заодно и завелась новая подружка. Приезды в Альтусрид стали спорадическими, а контакты с отпрыском все более терпимыми и даже проникнутыми взаимопониманием.

Итак, Барч присел на стул напротив Клуфтингера, а Штробль, Майер и Хефеле расселись от ближайшего кресла до «мягкого уголка». Поскольку статус посетителя пока не был определен, оставаться могли все.

— Проживаете в Кругцелле? — уточнил Клуфтингер.

Кругцелле являлся обособленным поселением, там издревле существовал молокозавод, где и работал почивший Вахтер. А теперь, в результате программы экономического развития, поселок стал пригородом Альтусрида.

— Нет-нет, — отчаянно замахал свидетель, — у меня дом в Имменштадте возле Калвариенберга. Мне, конечно, нелегко каждый день катать за сорок километров. Но работа в Кругцелле того стоит.

«Хорошо, что свидетель так словоохотлив», — отметил Клуфтингер. Голос у Барча был низким и приятно бархатным. Может, не такой уж он и злодей?

— Почему вы решили навестить Вахтера в тот вечер?

— Так он не вышел на работу. Небывалое дело. Тем более когда назначена важная встреча. С рекламщиками из крупного агентства, чтобы обсудить ролики. Для нашей новой линейки сыров. И вдруг он не явился. Я бросился звонить. Сначала на мобильник, потом на домашний. Но все без толку.

Барч заискивающе посмотрел на комиссара. Клуфтингер хранил молчание.

— Знаете, Филиппа ведь на фирме всегда считали таким правильным. Чуть ли не занудой.

Клуфтингер домиком поднял брови. Барч тут же принялся оправдываться:

— Полная чепуха, конечно! Чего только не болтают, когда человек за короткий срок так высоко взлетает! Да еще умеет поприжать других…

— Вахтер был вашим начальником?

— Формально да. Но мы, скорее, работали в команде. Так сказать, дополняли друг друга. Я ведь добряк по натуре, а Филипп — он иногда держался уж чересчур высокомерно.

Клуфтингер сделал себе пометку.

— Ну, это на взгляд тех, кто его мало знал. Он мог быть и очень обходительным, вы понимаете, о чем я? — Барч хрюкнул. — Когда дело касалось дамочек.

«А он быстро оправился», — подумал Клуфтингер.

И, будто уловив его мысль, Барч сделал скорбное лицо:

— Ах, все это так ужасно!

— Да. И что было дальше, когда вы пришли?

— Я позвонил. Два звонка, как обычно. Это мой фирменный знак, — снова оживился Барч. — Филипп не открыл, но его «ягуар» стоял перед гаражом. В общем, я почуял неладное. Тут и заметил, что дверь вроде бы только прикрыта. Ну, я толкнул ее и вошел. А там он лежит…

— И вы вызвали полицию?

— Нет, сперва я подошел к нему: мало ли что? И сразу понял. Не то чтобы я мертвяков вижу каждый день, но по нему сразу стало понятно, что мертвый. Он так выглядел!

— Как?

— Ну, глаза открыты и как-то выпучены. Рот тоже открыт. — Барч беспокойно заерзал на стуле, ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Над губой выступили капли пота. — А на шее… на шее эти ужасные полосы. Брр! Я так струхнул, что выскочил оттуда как ужаленный. И только на воздухе слегка очухался.

— То есть вы убедились, что ваш коллега мертв? — с кресла подал голос Штробль.

Барч развернулся к нему:

— Знаете, пульс я ему не щупал, если вы об этом. Но и без того стало ясно, живые так не выглядят. Мертвый он был, мертвее некуда, хоть я с покойниками раньше дела не имел. Мне аж дурно стало.

На последней фразе свидетеля Клуфтингер вгляделся в лица коллег. Но те никак не отреагировали на заявление Барча, что его тошнит при виде трупа.

— Дальше?