Он чертовски радовался своей идее с розой, жена непременно восхитится его подвигом: найти в воскресенье свежие розы! Ну разве можно продолжать злиться после такого знака внимания? В Альтусриде он свернул на тихую улочку, где стоял их дом, заглушил мотор и с гордо-благодушным выражением на лице откинул голову на подголовник.

— Я вернулся! Э-эй! — крикнул он, заходя в прихожую в приподнятом настроении.

Тишина.

— Э-эй! Это я…

Ни звука в ответ. Вдруг дверь спальни распахнулась, и на пороге показалась жена. Она молча продефилировала мимо, даже не удостоив его взглядом, исчезла в гостиной, появилась снова с большим чемоданом в руках, удалилась в спальню и плотно прикрыла за собой дверь.

Клуфтингер удивленно поднял брови: значит, утренняя ссора не забыта? Вздохнув, он повесил свой плащ в гардероб и последовал за супругой. Она стояла у широкой двуспальной кровати, на которой лежали чемодан и дорожная сумка. Вокруг них оказались разложены стопками вещи, по какой-то системе, которая для Клуфтингера так и осталась загадкой.

— А, ты уже собираешься, — сказал он просто для того, чтобы сказать что-то.

— Нет, репетирую возвращение, — съязвила она.

Клуфтингер решил не вступать в перепалку. Сейчас единственным выходом для него было стоически выдержать ее гнев, пока тот сам по себе не уляжется.

— Тебе помочь? Вынуть что-нибудь еще из шкафа? — Он принял стойку готовности у дверцы.

— Нет.

— Знаешь, я тебе кое-что принес… — Он счел момент подходящим и вытащил из-за спины розу.

Жена скользнула по цветку равнодушным взглядом и холодно произнесла:

— Поставь в вазу. Может, и простоит до моего возвращения.

Клуфтингер понял: жизнь иногда бывает сложнее, чем кажется на первый взгляд. Разумеется, она вправе проявить безразличие к розе накануне своего отъезда. Но могла бы принять ее как символ примирения. Повесив нос, он плюхнулся на постель.

— Нет! Не садись сюда! — истошно закричала Эрика, и он вскочил как ужаленный, решив, что она предостерегает мужа от чего-то острого, чем он может пораниться. Но она всего лишь вынула из-под покрывала сложенную ночную рубашку.

Клуфтингер взял стул.

— Аптечку не забыла?

Вообще-то всегда это был ее вопрос, но сегодня они, похоже, поменялись ролями.

— Нет.

— Таблетки от диареи тоже положила? Еда-то там, поди, непривычная для наших желудков.

— Положила.

— Может, тебе взять с собой и хлорные таблетки? Я видел по телевизору, они быстро растворяются и хорошо дезинфицируют водопроводную воду.

— Я еду на Майорку, а не на фронт.

— Так-то оно так, но вода в этих южных странах не такая, как у нас.

Эрика чуть не задохнулась от возмущения, а потом, подбоченившись, отчеканила:

— «Эта страна» — Испания. Она расположена в центре Европы и в страшных эпидемиях не замечена.

Клуфтингер убедился, что в этом направлении ему далеко не продвинуться, и решил зайти с другой стороны.

— Я, конечно, не суеверный, — вкрадчиво начал он, зная, что его-то жена как раз отличается этим качеством, — но говорят, плохая примета, разъезжаться в ссоре.

Рука, разглаживающая блузку, уложенную в верхний угол чемодана, замерла. Конечно, ей была известна эта примета, ведь сам Клуфтингер узнал ее от жены. Даже если до сих пор она и старалась не замечать его усилий наладить отношения, у нее не осталось резона продолжать позиционную войну. Она посмотрела на него долгим взглядом, который супруг с достоинством выдержал.

— Конечно, я не хочу уезжать, не помирившись, но ты не облегчаешь мне задачу.

Клуфтингер подавил смешок. На ее суеверие всегда можно положиться. Правда, к его величайшему сожалению, в этом были и издержки: например, накануне Рождества ему приходилось тайком стирать носки и раскладывать их для просушки на батарее за занавесками, поскольку жена считала недопустимым развешивать белье на праздники. И переубедить ее было нереально.

«Это к несчастью. Значит, умрет кто-то из близких», — ужасалась она, и никакие разумные аргументы не действовали. По той же причине Клуфтингер никогда не рассказывал, что ему приснился выпавший зуб, иначе жена тут же села бы на телефон и начала обзванивать всех родных и подруг, выспрашивая, все ли в порядке. Поскольку выпавшие во сне зубы — это тоже дурная примета. Зато она всегда радовалась, если ей снились какие-то числа, и тут же вписывала их в лотерейные билеты ближайшего розыгрыша.

— Послушай, в окрестностях разгуливает маньяк. Ты ведь хочешь, чтобы его поймали? — Клуфтингер пустил в ход тяжелую артиллерию.

— Я… да, конечно. Просто… мне хотелось, чтобы у нас была и личная жизнь… — пролепетала жена.

Он победил. По крайней мере вернул себе утраченные позиции. Его распирала гордость. Искусством психологической атаки лучше всего овладеваешь в браке. Его удачное применение на допросах являлось всего лишь побочным эффектом.

— Ну что, мир? — не удержался Клуфтингер от триумфального вопроса, ответ на который знал заранее.

Эрика присела к нему на колени и промурлыкала с капризно надутыми губками:

— А что мне еще остается, милый? Слушай, я написала тебе несколько памяток. С очень важными вещами. — Она выдвинула ящичек ночного столика и вытащила кипу бумажек. — Я расклею их на дверях и дверцах, чтобы тебе было легче.

— Ты и вправду думаешь, будто я такой тупой? Уж несколько дней я смогу о себе позаботиться, как думаешь?

— Да знаю, мой ворчливый пузанчик. Просто для моего спокойствия. — Она прочитала первую записку: — Перед выходом не забыть выключить кофеварку и запереть входную дверь.

Он кивнул.

— Ты опустила еще: «и включить сигнализацию», — съехидничал он.

Она разыграла обиду:

— Ты не принимаешь меня всерьез!

— Тебя? Конечно, принимаю. А что-нибудь посерьезнее ты для меня приготовила?

Эрика загадочно улыбнулась, поднялась с его колен и протянула мужу руку:

— Идем.

Она повела его в подвал, где стоял морозильник, и открыла дверцу. По меньшей мере дюжина пластиковых контейнеров предстала его взору, и каждый был помечен записочкой вроде тех, которые она извлекла из ночного столика. Все емкости оказались расписаны по дням.

— Я тут тебе немножко наготовила. На первую неделю точно хватит, а то ведь оголодаешь.

Клуфтингер так растрогался, что терпеливо выслушал все указания от «по средам выставлять мусор на вывоз» до «по субботам менять постельное белье». После этого он по велению души пригласил жену в ресторан, вовсе не задумываясь о безумных тратах.

Утром в понедельник будильник в доме Клуфтингеров прозвонил в пять часов. Эрика повернулась к мужу, чтобы разбудить его нежным поцелуем, но другая половина постели оказалась пустой. В то же мгновение в спальне зажегся верхний свет, и она, щурясь от его яркости, разглядела в дверном проеме супруга при полном параде.

— Доброе утро, соня. Пора вставать, — ласково сказал он, подошел и чмокнул ее в щечку.

— Доброе утро, — все, что смогла пролепетать пораженная женщина.

Давно минули те времена, когда будили ее, а не наоборот. Нет, муж не был любителем поваляться в постели, но для того, чтобы он оставил любимую подушку до шести утра, должно было произойти нечто из ряда вон. Не считая восхождения в горы — тогда понятия «рано» для него не существовало. Но сейчас? Она улыбнулась дверной коробке, минуту назад служившей рамой для портрета супруга. «Как мило, — жмурилась она от счастья, — он так взволнован моим отъездом».

В одном фрау Клуфтингер оказалась права: муж действительно очень волновался. Но причиной служил не ее отъезд, однако она знать этого не могла. А комиссар Клуфтингер благоразумно не спешил ее просвещать. Он снова провел беспокойную ночь, но она существенно отличалась от всех бессонных ночей прошлой недели. Тогда его лишало сна сознание тупиковости ситуации. Сегодня ему не давало заснуть ощущение, что именно нынешний день принесет богатый улов. Он с радостью перевел бы стрелки на пару часов вперед, как проделывал это в детстве, в утро сочельника. В этот день он всегда просыпался слишком рано, и каждый час в ожидании раздачи рождественских подарков тянулся невыносимо долго, а отец был неумолим: раньше восьми вечера младенец Христос не прилетит. «Наш дом — последний в Альтусриде на его пути», — объяснял он такую задержку своему нетерпеливому сыну. А малышу это казалось нечестным, и во время воскресных месс он молился, чтобы в этом году младенец Христос изменил свой маршрут. Но ничего не происходило. Лишь много позже Клуфтингер узнал истинную причину такой непреклонности. Оказывается, в сочельник отец проводил пару-тройку часов с друзьями за игрой в подкидного дурака. Впрочем, это осталось неизменным и до сей поры. Разве что сам Клуфтингер уже не верил в историю с младенцем Христом.