- Простите, я не зна... Большой какой! Надо холодное приложить. Упали где-то, да? - глаза её участливо хлопают. - Это из-за аварии?

- Беги уже и свари мне лучше кофе, Лиза. Марш, ну?.. - легонько хлопаю я упругую попку. Чувствуя, как на голове зашевелились волосы.

- Бегу! - расцветает та от счастья. - Я скоро! - цокот каблучков исчезает за углом.

Остановившись у зеркала, я оправляю костюм и подтягиваю галстук. На меня испуганно смотрит помятое лицо с двухдневной небритостью и ужасом в глазах. Кое-как справившись с бегущими по спине мурашками, я с трудом беру себя в руки и, нарисовав приветливую улыбку, толкаю плечом дверь переговорной.

- Возьми денег - купи мяса, чем вам не слоган? - жирдяй, пожёвывая губами, кажется, вот-вот выскочит из своего костюмчика. - Фраза одновременно заявляет о нас, 'Мясе и птице', и даёт посыл потенциальному клиенту. - Франтоватые брючки в облипку на его ножках как нельзя лучше говорят, что он-то, как раз, этим советом воспользовался, что называется, сполна.

'Встал бы ты к стенке, как миленький... Здесь не так далеко до Варфоломеевского - полчаса по пробкам, минута по лестнице, и...'

Я вздрагиваю - едва не отключился! С силой зажмуриваюсь несколько раз, отгоняя сон. Совещание продолжается битый час, но мы не продвинулись ни на йоту. И хоть это мой первый персональный проект, и, казалось бы, всё срастается как нельзя лучше: есть отличная крыша в виде Игоря Владимировича, генерала МВД в отставке и по совместительству владельца нашей конторы. Имеются принципиальные договорённости на всех уровнях, казалось бы - придумывай оформление и вперёд, дурить лохов, но... Но чёрт возьми, мысли мои сейчас совсем не здесь. Который день я боюсь засыпать по ночам, потому как... Потому что, засыпая, я неизбежно попадаю в голову его. Ежова, моего кровавого тёзки. А синяк, обнаруженный мною сегодня, говорит о том, что, похоже, не только в голову... Ибо получить я его мог только, только...

... - Согласно пирамиде Маслоу... - важно продолжает модный жирдяй, - на вершине человеческих потребностей располагается потребность в самоактуализации...

Этот пассаж срубает меня окончательно. Кляня в мыслях напыщенного урода, который пользуется столь нечестными приёмами (у самого экономическое, эй, ты!), я проваливаюсь в небытие.

- Ефи-и-и-имыч... Ефи-и-и-имыч!!! - эхо разносится по комнатам, но ответа нет. Взгляд упирается в настенные часы с кукушкой - половина первого. Судя по темноте за окном - ночи.

- Ефимыч!!!.. - бью я кулаком по столу, отчего беспорядочно расставленные рюмки едва не падают, жалобно звякнув. Ударяю, и отдёргиваю руку: звезда на рукаве попадает аккурат в жирную рыбу, насквозь промаслившую номер 'Правды'. С которого на меня осуждающе смотрит...

В голову немедленно приходит отличная идея! И, уже спокойно поднявшись со стула, я отправляюсь искать собутыльника в запутанном лабиринте комнат квартиры на Гоголевском бульваре. Доме социалистической коммуны. Принадлежавшего, в общем-то, мне, дома. Как и города, в котором он находится - несостоявшемся Сталинодаре, а ведь я предлагал!.. Как и страны. Как и... В данном случае, всё проще - председатель Госбанка Лев Ефимович Марьясин. Один из множества моих холопов - пыль.

- Где же ты? -ласково вопрошаю я, перешагивая через какое-то тряпьё. - Ефимыч?

Из ванной слышен шум воды - ага!

Остановившись в дверях, я некоторое время наблюдаю, как грузноватое тело в костюме истошно блюёт прямиком в эмалированную чугунную лохань, едва не выворачиваясь наизнанку. В зеркале отражается белое худощавое лицо с всклокоченными волосами, размещённое над маршальским мундиром, темные мешки под глазами - эка, я... Перебрал сегодня.

Устав, наконец, ждать, я легонько пинаю выпяченный зад:

- Проблевался?

- Не-е-е-е-ет...

Новая волна спазма накатывает на Марьясина, и в этот момент мне становится даже чуточку жаль его - сколько раз сам вот так же... Не всегда успевая добежать до сортира. Но в ванную - эт ты зря, Ефимыч. В ней я плещусь, бывает.

- Пошли! - пинаю я его уже с силой.

- К-к... Куда, Иваныч?.. - оборачивается он удивлённо.

- Пошли, говорю, быстро!

- Иваныч, ты же видишь...

- Товарищ народный комиссар. Николай. Иванович. Ежов. - Спокойно чеканю я, наслаждаясь реакцией. - Забылся, Марьясин?

Как же нравится мне наблюдать такие моменты! Когда пять минут назад считавшая тебя другом сошка, зовут и кличут которую никак, мгновенно меняется в лице. И нет уже пьяной рвоты из нутра, как и хмель слетел напрочь. А есть только липкий, всепоглощающий грузное тельце, страх. И слово 'жить', бьющееся с сердечком.

И вот уже семенит он за тобой раболепно, что-то виновато бормоча вслед, а ты вышагиваешь впереди и таинственно молчишь. И пусть думает он, пусть гадает, что на сей раз созрело во всклокоченной голове маршала НКВД. Такого всесильного.

- Сымай порты! - торжественно объявляю я, когда мы оказываемся в гостиной. Медленно вытянув папиросу из портсигара, чиркаю спичкой.

- Тов-варищ Еж-ж...

- Сымай, грю те!!! - сладко затянувшись, гаркаю я. - Не слыхал?!

Дрожащие руки торопливо дёргают ремень, покорно высвобождая обвисшее пузо с исподним, а упавшие брючины прочно стреноживают перепуганного Ефимыча. Но это лишь начало потехи, я только приступил к веселью.

- Дальше сымай, всё!

Панталоны спускаются на пол. Вот же ты... Перепуганный насмерть Лев Ефимович, оказывается, успел в них опорожниться - видать, по дороге из ванной! Комнату тут же наполняет стойкая вонь, но мне не привыкать. Каждый второй, считай, на расстреле... Только вот, Лёвушка, ты-то ещё не у стенки, вот в чём вся разница. Но перебздел, трусишка, теперь верю. Что дрожишь? Думаешь, я тебя сейчас прямо вот так, да? Да сдалась мне твоя задница, тоже мне... Поиграем мы с тобой. Ох, поиграем...

Порывшись в кармане, я торжественно извлекаю железный рубль. Ефимыч наблюдает ни жив, ни мёртв.

Продемонстрировав монету Марьясину, кладу её на пол, стряхивая на поверхность горку пепла...

Лицо мигом оживляется:

- Никола Иваныч, так вы в дуй-перебздуй решили? А я-то со страху... - дрожащая улыбочка ползёт по щекам. - Я-то, видите, наделал!.. - светится от счастья тот.

- В неё, Ефимыч, а ты что удумал? - улыбаюсь и я снисходительно.

- А я-то, Никола Иваныч, перетрухал часом...

Трясущиеся руки разведены в стороны, радости бесштанного нет предела!

- А скажи-ка, Ефимыч... - ласково перебиваю я. - Ты эту рыбку привёз?

- Я, как же! - лыбится тот, всё ещё не понимая.

- Где взял?..

- В Торгсине-ж, на Смоленской! Лососинка - во рту тает! Вместе же...

Подняв руку, я указываю на стол.

- А упаковал её - тоже ты? - я становлюсь серьёзным.

Взгляд его, наконец, останавливается на промасленной газете. С которой в сальных потёках на нас взирает фотография ЕГО.

Удар о пол. Только, не поможет, нет. Коленями меня не разжалобить - неинтересно.

- Дуй-перебздуй, Ефимыч, ты угадал. - Отхожу я чуть в сторону. - Ставка - эта газета. Выиграешь - сожгу, нет... - развожу руками на этот раз я. - Пшёл!!!

Играем мы в 'дуй-перебздуй' давно, и смысл - сдуть газами горстку пепла с монетки. Ставим, как правило, на желание, но надо видеть сейчас, как быстро поскакала к рублю эта грузная туша! Побежала, как паук, в обгаженных подштанниках, да спиной к полу!!! Ха-ха!!! Эка ты стараешься, стервец! Давай же, давай, ну?!..

Резко открываю глаза. Вокруг тишина - да такая, которую сразу можно определить термином 'напряжённая'. Звенящая такая, звонкая, когда взоры нескольких человек вокруг устремлены на тебя, а ты только что, сию минуту...

- Э-э-э... Николай Иванович? Я сказал что-то смешное?

Глаза Лизочки, двоих замов и толстяка у доски устремлены на меня. Звон хохота, кажется, всё ещё гуляет под потолком небольшой переговорной.