Приоткрыв дверь, Ольга велела привести вчерашнего гонца в малую палату. Сама же, кое-как приведя себя в порядок, стала одеваться. Черная плащаница и платок, туго охвативший голову, придали облику подобающую строгость. Чтобы как-то скрыть свой болезненный вид, Ольга позволила себе нанести немного сурьмы на брови и ресницы, а также пару капель густого смородинового сока на губы. А белить лицо не понадобилось – оно и без того было белее самого белого полотна.

Спускаясь по лестнице, Ольга ни на кого не глядела. Собрав все силы, она старалась держаться прямо и не дай бог не прослезиться принародно. Она уже сожалела, что позволила себе проявление слабости в присутствии Любомилы. На обратном пути нужно будет кликнуть ее и предупредить, что если хоть одна живая душа узнает, как княгиня собиралась наложить на себя руки, то болтливый язык будет вырван и брошен дворовым собакам на съедение. Отныне Ольга обязана быть сильной и жестокой. Иначе от ее владений только клочья полетят, а потом и ее саму погубят. А ведь у нее Святослав. Нельзя проявить слабину, никак нельзя.

Слуги, угадывая настроение хозяйки, жались к стенам и таились по углам, подобно мышам, пережидающим опасность. Княгиня не наказывала без причины, однако провинившиеся всегда получали свое. Она не отличалась мягкосердечием. Даже самый юный служка, позарившийся на хозяйское варенье или напустивший чаду в комнату, знал, какой беспощадной может быть Ольга.

Когда она вышла наконец во двор, у слуг вырвался общий вздох облегчения.

Настал черед дворни затаить дыхание. Кто в конюшню юркнул, кто в амбар, а кто, виновато потупившись, застыл на месте.

Разумеется, все от мала до велика знали о гибели князя Игоря. Весть облетела город, повергая киян в тревогу и печаль. Прислушавшись, можно было разобрать, как в самом детинце и за его стенами, причитая на разные лады, голосят бабы. Кто кормильцев своих оплакивал, а кто и по князю убивался, потому что с его погибелью могли начаться времена кровавой черной смуты, как уже случалось на Руси. Не только женщины, дети и старики не могли более чувствовать себя в безопасности. Любого земледельца, ремесленника или охотника могли забрать в ополчение и отправить подсоблять дружинникам отражать вражеские набеги. Только не на коне, не в броне и не с булатным мечом, а пешим, босым, с вилами или топором, пересаженным на длинную рукоятку.

И вот уже многие побросали работу и, хмельные, разгуливали по городским улицам, храбрясь друг перед другом. И карабкались на частоколы вихрастые огольцы, чтобы проследить за происходящим на княжеском подворье и загодя упредить отцов и братьев. И кружили над крышами вороны, усиливая своим карканьем общее смятение.

Глянув в хмурое небо, Ольга вспомнила черную птицу, залетевшую в окно, и плотнее закуталась в черный плащ. Сколько ни отгоняй нечистую силу, а она всегда рядом.

Гридни12, охраняющие вход в палаты, расступились, готовые впустить княгиню.

– Привели гонца? – спросила она, прежде чем переступить порог.

– Не было никого, – ответил гридень, по-совиному тараща глаза.

– Как только появится, пусть бегом бежит, – приказала Ольга и прошла внутрь, тут же слившись с полумраком.

Она была неприятно удивлена, увидев в малой палате Свенхильда, который при ее появлении неспешно встал с лавки.

– Здравствуй, княгиня, – поклонился он, приложив ладонь к груди.

– И ты здравствуй, воевода, – обронила Ольга, усаживаясь на княжеский престол, за которым уже встали два гридня с пиками. – Что ты здесь забыл? Разве совет сегодня?

– Слышал, ты хочешь Ясмуда допросить, – сказал Свенхильд. – Пришел упредить тебя.

– О чем упредить?

– О важном. Но, вижу, ты гневаешься на меня за что-то. Прикажи, и я удалюсь, чтобы не возмущать твоих глаз.

Ольга обхватила пальцами резные подлокотники престола. Любопытство не позволяло ей просто так отпустить воеводу, и он, судя по едва заметной усмешке, знал это.

Он был высок, широкоплеч, с широкой бородой, разделенной надвое свежим шрамом, упирающимся в нижнее веко левого глаза. От этого казалось, будто он насмешливо щурится, зная нечто такое, что неведомо окружающим. Его рыжие волосы давно покрылись инеем седины, но ходил он быстро, держал голову высоко, был упруг и никогда не засыпал за пиршественным столом в числе первых. Его багровый плащ был воинственно заброшен на одно плечо, чтобы не мешал, когда понадобится выхватить меч из ножен. Заметив взгляд Ольги, он поправил плащ и скрестил руки под животом, держа их на виду.

– Не доверяешь мне, княгиня? – спросил он, не дождавшись ответа Ольги.

Его поврежденный глаз глядел весело и прямо.

– Как я могу доверять тебе, когда ты мужа моего на погибель бросил? – молвила она, не скрывая более чувств.

– Не я его бросил, – произнес Свенхильд с расстановкой. – Он меня прогнал.

– Что-о? – Ольге стоило больших усилий остаться на месте. Она лишь слегка приподнялась.

– То, что слышала, княгиня. Не хотел говорить. Думал, вернется Игорь – сам все расскажет. А оно вон как обернулось.

– За верную службу не гонят, – сказала Ольга, впившись взглядом в его лицо.

– Я вот тебе расскажу, что промеж нами было, а ты рассуди, – предложил Свенхильд, ничуть не смутившись. – Игорю мало одной дани показалось. Воеводы и дружинники стали подбивать его еще раз древлян потрясти. Завистники на моих людей указывали – мол, тоже хотим такое оружие и доспехи. Только где они были, когда мы Пересечен13 с боем брали или уличей14 по лесам гоняли?

– Ты не хвастай, ты дело говори, – предложила Ольга.

В этот момент она смотрела на дверь, за которой послышались громкие голоса, поэтому не заметила, как изменилось рыжебородое лицо Свенхильда. С усилием проглотив обиду вперемешку со слюной, он кашлянул в кулак.

– Правда твоя, княгиня, негоже воину хвастать. Но и на добро чужое зариться тоже не дело. Говорил я Игорю: мол, поехали домой, нельзя с одного теляти две шкуры драть за раз. Ему слушать надоело, и он сказал: «Сам поезжай, коли трусишь». Так и расстались. Но вражды меж нами не было. – Свенхильд медленно покачал головой. – Спор вышел, согласен. Я и теперь себя правым считаю.

– Что ж сразу не сказал? – спросила Ольга, смягчившись.

– Не хотел Игоря чернить, – ответил воевода, потупившись. – Он ведь владыка мой, отец и брат старший. Я за него…

Он не договорил. Ольга его не слушала, ее внимание снова привлек шум за дверью. Похоже, там не только бранились, но и дрались. В дверь ударили так, что она чуть не слетела с петель.

Бунт? Страх всплеснулся внутри Ольги и тут же осел, сменившись гневом. Доколе она властительница Киевской Руси, никто не смеет ей прекословить и противиться ее воле!

– Эй, гридни! – крикнула она, выставляя перед собой руку в широком обвисшем рукаве. – Ну-ка гляньте, кто там буянит!

Воины уже приготовились бежать к двери, как вдруг она распахнулась сама, впуская в палату растрепанного оборванного человека, в котором Ольга не сразу признала Ясмуда. За дверью толпились дружинники. Увидев княгиню, они отпрянули, но продолжали галдеть и совершать угрожающие движения.

– Возьмите его! – приказал Свенхильд. – У нас с княгиней разговор важный!

Двое или трое дружинников направились к Ясмуду, но негодующий возглас Ольги остановил их. Повинуясь ее приказу, гридни оттеснили толпу, затворили дверь и скрылись из виду, как будто их и не было. В палате остались только те двое, что безмолвно стояли за престолом. Оба заметно напряглись, когда Ольга встала и, выпрямившись во весь рост, начала наступать на стоящего перед ней Свенхильда.

– Ты почему здесь приказы отдаешь? – спросила она с тихой угрозой, вынуждая воеводу пятиться. – Или мое слово для тебя не указ?

– Что ты так разгневалась, княгиня? – бормотал он, не зная, куда девать руки. – Я просто думал, что нам здесь лишние уши ни к чему.