Но какой смысл бежать от телепата? Телепата, такого же, как чёртова Эмма Фрост, от них нет защиты.
— Пожалуйста, не надо так расстраиваться. Я не вторгаюсь в твой разум.
— Ты делаешь это, — голосовые связки едва позволили прохрипеть, — делаешь это сейчас.
— Мы просто разговариваем, — у него был британский акцент. Почему голоса внутри головы всегда звучат точно так же, как вслух? Эрик никогда не понимал это и всегда ненавидел это явление.
— Всё в порядке. Ты в безопасности здесь, Эрик.
Возможно, это ложь о том, что он «в безопасности» в своей новой тюрьме. Возможно, это британский акцент. Возможно, засранец, который зарылся так глубоко в его сознание, чтобы узнать его имя. Что бы то ни было, это вывело мутанта из себя.
— Выметайся из моей головы! — закричал он и почувствовал кровь в горящем горле. Он бросился на звук чужого дыхания. Несмотря на действие наркотиков, и ушибы, и месяцы бездеятельности, он был достаточно силён, чтобы завалить чужака. На момент они сцепились. Эрик схватился за что-то, напоминающее живот, а его локоть врезался в нечто, похожее на подбородок. Дыхание телепата стало высоким и быстрым, и Эрик услышал голоса других тюремщиков.
— Хэнк! Армандо! Сюда! — женский голос, нет, девчачий. — Он схватил Чарльза!
— Бегу! — молодой человек. — Не глупи, профессор, мы сделаем что-нибудь. Держись!
Затем кулак врезался Эрику в живот, недостаточно сильно, чтобы быть ударом, но в его состоянии этого было достаточно. Он упал, давясь собственным дыханием, и услышал, как тюремщики борются с дверным замком.
— Прости, — сказал голос, и внезапно Эрик подумал, что было бы отличной идеей прилечь поспать на очень долгое время. Что он и сделал.
========== Часть 2 ==========
— Эй. Ты меня слышишь? Чарльз говорит, что не стоит снова пугать тебя.
Эрик замер в кровати. Кровати? Воспоминания нахлынули, и, по мере того, как действие медикаментов ослабло в его организме, мысли прояснились. Его перевезли в Дом Ксавьера, телепат пытался залезть в его разум и заставил спать. А рядом сидела молодая девушка, чей голос он слышал раньше.
— Ты же знаешь, что я вижу, что ты не спишь, да? — её тон был по-детски раздражённым, будто ей сказали, что Элвис Прэсли не клёвый. — Так садись уже.
— А что будет, если я этого не сделаю? — прошептал он. Говорить всё ещё было больно, но уже было легче.
— Ничего вообще-то, но лёжа будет неудобно пить 7-Up.
7-Up? Годы прошли с тех пор, как он ел что-либо, кроме безвкусной дряни из лаборатории. Он услышал шипение газа из открытой бутылки, вдохнул через нос и уловил запах не только содовой, но и чего-то, похоже, маслянистого.
— Ну же. Ты, должно быть, голоден, ведь так? — теперь её голос был не таким нетерпеливым.
Эрик сел. Возможно, в еде был яд или наркотики, но в любом случае ему нужны были калории, чтобы восстановить силу.
— Только не бесись, окей? Я поставлю поднос на кровать. С обеих сторон от тебя будут поручни. Ничего страшного.
Эрик уловил звук соприкосновения фарфора и пластмассы, почувствовал вес, опустившийся на кровать, по бокам от его бёдер. Девушка сидела настолько близко, что Эрик мог учуять запах её парфюма — цветочный и очень резкий, такой, как девушки предпочитают, только начиная пользоваться духами.
— Вот так. Бутылка 7-Upʼа стоит в правом дальнем углу подноса. В центре — тарелка с яичницей, слева от тарелки — вилка. Bon appetit, как говорит та дама из телевизора.
Эрик потянулся к подносу. Ему врали и раньше. Однако его пальцы встретились со стеклом, холодным и влажным от конденсата. На бутылке были небольшие углубления, такие же, какие, он помнил, были на бутылке 7-Upʼа. Он поднял её, пытаясь вспомнить длину бутылки, и горлышко встретилось с его губами. Затем он сделал глоток газировки, сладкой, прохладной и шипучей, но благоприятной для его чувствительного горла и желудка.
— Вот так, — сказала она, и Эрик услышал улыбку в её голосе.
Он нашёл вилку, что было неудивительно, пластиковую, и ткнул ей в тарелку. Весь процесс был довольно неловким. Он не умел толком делать этого. Будучи слепым, Эрик ни разу не ел нормально, его кормили как животное, иногда силой. Яичница была достаточно сухой, чтобы её можно было легко проткнуть, и мягкой, но без соли и перца, как он любил. Но это была еда, настоящая еда, вкуснее всего, что он когда-либо ел. Только прекрасный самоконтроль сдерживал его от того, чтобы не наброситься на неё. Леншерр пытался сохранить хотя бы видимость манер приличия.
Иногда он любил напоминать своим похитителям о том, что он человек, а не животное.
Запивая последний кусочек ещё большим глотком газировки, мужчина снова услышал голос девушки:
— Я Рейвен, кстати.
— Рейвен, — повторил он. — Эрик.
Он подыгрывал: такие поступки часто сбивали начинающих охранников с толку. И что это за странная тюрьма, которая даёт ключи девчонке?
— Эрик. Приятно познакомиться. — А затем недовольство снова прокралось в её голос: — Было бы неплохо, если бы в следующий раз, когда встретишь моего брата, ты бы не пытался поколотить его, когда он пытается быть вежливым с тобой.
Рука Эрика напряглась на бутылке. Можно было бы использовать её как оружие.
— Твой брат. Телепат.
— Его зовут Чарльз Ксавьер, и он — единственная причина, почему ты всё ещё жив.
Дом Ксавьера. Чарльз Ксавьер, миллионер. Это имело смысл. Этот мягкий голос и эти успокаивающие слова в оболочке власти и угрозы.
— Он влез в мою голову.
— Да, влез, — Рейвен забрала пустую бутылку и выхватила поднос. Посуда зазвенела. — Потому что он пытался поговорить с тобой!
— Но есть другие способы говорить!
Она глубоко, рвано вздохнула.
— Не для Чарльза. Слушай, тебя бесит чтение мыслей? Я понимаю. Правда понимаю. Это расстраивало меня тоже, в детстве. Но я привыкла к этому. У меня не было выбора.
— Он дурит тебя, — хотел бы он знать, отражается ли на его лице презрение.
— Он не может говорить. Чарльз немой, — Рейвен затопала к двери и резко выкрикнула: — Ты не единственный, над кем ставили опыты, знаешь ли.
Это обескуражило Эрика. Он не чувствовал вину, он никогда бы не стал извиняться за то, что защищался. Он чувствовал стыд. За то, что не признал такую же жертву, как он сам. За то, что делал то же самое, что и их похитители.
Дверь закрылась. Замок повернулся, и Эрик забыл проследить за ним, чтобы начать заучивать свой путь на волю.
***
Когда Эрик сел на краю кровати, темнота была почти абсолютно чёрной, а лицо не чувствовало прежнего тепла. Либо они зашторили окно, либо же наступила ночь. Эрик предпочёл бы второй вариант.
Наконец он остался один. Мужчина осторожно поднялся и вытянул руку назад к ближайшей стене. Отсюда он мог начать исследовать свою новую камеру. Кровать, ковёр, шкаф с ящичками — также из древесины. Окон было два, а не одно, оба на дальней стене — он ещё не заходил так далеко в её направлении, чтобы это понять. Сердце заколотилось быстрее, когда рука наткнулась на дверь, но та оказалась запертой. Достаточно ли его силы восстановились, чтобы открыть её? Возможно… Но, из-за незнания здешнего режима и вероятности наткнуться на охрану в коридоре или на периметре, шанс был слишком мал.
Условия содержания здесь были… учитывая кровать и завтрак, очень человечными. Так что Эрик мог позволить себе выждать некоторое время. У него мог быть всего один шанс, и было бы глупо тратить его.
И всё же он постоял у двери некоторое время, держа ладонь на ручке. Он так долго был изолирован от металла в лаборатории, что жаждал его присутствия. Он позволил себе прочувствовать его всем своим измученным телом. Это чувство было самым близким к радости из всего, что он чувствовал за последние годы.
Когда ослабшие ноги начали сдавать, он направился к кровати, держа перед собой одну руку, ещё раз проверяя положение вещей. Он ещё успеет прижиться здесь и будет ориентироваться так, будто и не терял зрение. Но его удовлетворение было туманным из-за изнеможения, что до сих пор не ушло. Несмотря на то, сколько Эрик спал в последний день, его утомлённое, потрёпанное тело всё ещё нуждалось в отдыхе. Да и к тому же, кто знает, как долго ещё он сможет наслаждаться такой роскошью как кровать? Он мог вновь оказаться на бетоне в любой момент.
