– Ну, как тебе сказать. Я же не обидел её, не обманул. Всё произошло с её согласия. Она сама пишет об этом и никаких претензий ко мне не имеет…

– По-твоему выходит, что можно бросать своих детей на произвол судьбы? И тебе не стыдно говорить такое мне, отцу? Разве я учил тебя этому? Или, может, в школе учили, в институте?

– Какое это имеет отношение к моей учёбе, – отмахнулся Селим. – Большого ума и знаний для этого не требуется.

– Да, в этом ты прав. Для того чтобы производить себе подобных, действительно не нужно ни ума, ни знаний. Это делают и животные. Но ведь ты поступаешь хуже животного. Звери и те оберегают и растят своих детёнышей. А ты?..

Селим молчал.

– Что же ты молчишь?

– А может, ребёнок не от меня? – косо глянув на отца, процедил сквозь зубы Селим.

– О нет! В письме – исповедь отчаявшейся женщины. В такие минуты люди не лгут. Она не просит ни о чём, кроме приюта для ребёнка. Если бы ты не был отцом, чего ради ей – русской – называть моим именем мальчика? Да и вообще чего ради стала бы она разыскивать нас в чужой стороне, когда, будь она подлой, расчётливой, могла бы найти какого-нибудь начальника из своего рода и племени. Скажи мне, только честно: она и в самом деле не имела до тебя мужчин?

– Какое это имеет значение? И почему ты учиняешь мне допрос? – возмутился Селим.

– Для меня, сынок, – уже более спокойно заговорил Амир-Ашраф, – как и для всякого отца, у которого есть дочь, это имеет большое значение. Это должно иметь значение также и для всякого уважающего себя молодого человека. В наше время тому, кто надругался над честью девушки, снимали голову вместе с папахой.

– Плохо поступали в ваше время. Женщину считали безвольным, безропотным существом, неспособным постоять за себя. А в наше время – равноправие. Теперь, после войны, на которой полегло столько мужчин, мы, уцелевшие, нарасхват. Женщины сами падают к нам в объятия…

– Не смей так говорить! Не забывай, что перед тобой отец!

– А я говорю правду. Почему во всех грехах нужно обвинять только одних мужчин? Разве не случается такое, когда соблазняет парня сама девушка, а потом притворяется жертвой насилия?

– Ты не уводи разговор в сторону. Ответь сначала на мой вопрос.

– Ну, допустим, что до меня она не имела мужчин. Что дальше? – Селим вызывающе посмотрел на отца.

– А дальше будет то, что ты запишешь в свой паспорт сына. Если не сделаешь этого по-доброму, я вынужден буду обратиться к местным властям. Поеду к тебе на работу. Расскажу обо всём в партийной, профсоюзной организациях.

– Интересно… А как бы ты поступил, если бы она назвала его не Амиром, а Иваном? Если бы он был бело-брысеньким?..

– Ты хочешь сказать, – прервал Селима Амир-Ашраф, – как бы я поступил, если бы твой сын оказался похожим на мать?

– Ты не понял меня.

– Всё понял. Так вот знай: я не допущу, чтобы сыны мои разбрасывали своих детей по белому свету!

Селим снова вызывающе посмотрел на отца, иронично усмехнулся:

– Если все дедушки будут поступать так, как ты, то некоторые отчие дома превратятся в интернаты интернациональных детей.

– Негодяй! Убирайся прочь с глаз моих! – стукнул кулаком по столу Амир-Ашраф.

Селим не спеша направился к выходу.

– Завтра же отправляйся к этой женщине и забери своего сына! – крикнул ему вслед Амир-Ашраф.

Селим остановился у двери и, обернувшись к отцу, решительно заявил:

– Никуда я не поеду и никого не привезу! Вопрос о своей семейной жизни я буду решать сам!

– Ах, вон как? Отец для тебя уже ничего не значит? Ну что ж, тогда вопрос о судьбе продолжателя моего рода я тоже буду решать сам!

Когда Селим вышел из комнаты, Амир-Ашраф опустился на ковёр, дрожащей рукой достал из-под подушки старинный Коран в коричневом сафьяновом переплёте, раскрыл его, надел очки. Но читать не смог. Из головы не выходил разговор с сыном.

Впервые в жизни в сердце Амира-Ашрафа появилась к Селиму неприязнь. А ведь он любил его так же горячо, как и Керима и дочь Умму. Восхищался им. Умный, красивый, с войны вернулся – вся грудь в орденах. Когда же он проглядел его? Когда в его душе появились эти ростки упрямства, самоуверенности, непочтения к старшим? Даже с ним, с отцом, вёл себя как с равным…

Перебирая в памяти неприятный разговор с сыном, Амир-Ашраф снова и снова возвращался к его словам: «А может, ребёнок не от меня?» Эти слова, будто надоедливое жужжание мухи, всё время звучали в его ушах. «Но зачем же она назвала тогда своего сына Амиром? Да и пишет ведь в письме, что он похож на Селима. Нет, обманывать эта женщина не будет. Обман легко раскрыть. Стоит глянуть на ребёнка – и сразу увидишь, похож он на Селима или нет…»

Мысли Амира-Ашрафа прервал вошедший в комнату Керим.

– Папа, может, ты поужинаешь? – тихо спросил он.

Вместо ответа Амир-Ашраф кивнул ему на коврик, лежавший у его ног. Керим сел.

– Ты знаешь, где находится город Рязань? – спросил Амир-Ашраф.

– Знаю по карте, но сам там не бывал.

– Ты же говорил, что во время войны исколесил всю Россию, до Германии дошёл…

– Я имел в виду фронтовые дороги.

– Ну хорошо, это не имеет значения. Поезд довезёт тебя в любой конец страны. Завтра я попрошу председателя колхоза, чтобы он отпустил тебя с работы дней на двадцать. А ты поедешь вот к этой женщине. – Амир-Ашраф протянул сыну конверт, ткнул пальцем в обратный адрес.

Керим прочитал адрес и, глянув удивлённо на отца, спросил:

– Кто эта женщина? И зачем мне к ней ехать?

– Ну, как тебе объяснить… Эта женщина когда-то, во время войны, была близка с Селимом…

– А зачем она тебе понадобилась?

– Не она мне понадобилась, а внук понадобился.

– Какой внук?

– Мой, от сына Селима. Твой племянник.

Керим застыл с открытым ртом. Теперь ему стало ясно, почему отец так спешно вызвал старшего брата из города и о чём говорил с ним, уединившись в своей комнате.

– Папа, ты делаешь это с согласия Селима?

– Я это делаю как глава семьи, с собственного согласия.

– Да, но…

– Что «но»? Что «но»? – раздражённо произнёс Амир-Ашраф. – Тому, кто произошёл от нашего рода, надлежит быть с нами.

– Значит, я должен поехать и забрать мальчика? А если мать не согласится? Это дело ведь связано с судом.

– Какой там ещё суд! Поезжай и забирай обоих! – выкрикнул Амир-Ашраф и уже тише добавил: – Если мать ещё жива.

– А что с ней?

– Она тяжело больна.

– Но Селим может возмутиться. Станет возражать…

– Он может возразить, если ты их привезёшь в его дом. А здесь пока что хозяин – я!

– Ну хорошо, отец, всё сделаю, как ты велишь.

Керим хотел было встать, но Амир-Ашраф, положив ему руку на плечо, заговорил снова:

– Как доберёшься до места и придёшь к этой женщине, то сразу передай ей вот эти деньги, – он протянул сыну кошелёк, – скажи, что они от меня, от деда. Потом разгляди как следует мальчика. Думаю, ты сразу увидишь, похож он на Селима или нет. Но на всякий случай попроси свидетельство о рождении. Если мальчик родился в феврале, значит, доказательство будет и документальное. Понял меня?

– Понял.

– После этого, от моего имени, предложи наш кров и хлеб.

– Ясно.

– И ещё: последняя просьба. Ни матери, ни Умму, ни соседям об этом – ни слова!

– Но ведь они всё равно узнают.

– Пусть узнают тогда, когда с помощью Аллаха возвратитесь домой втроем.

– Хорошо, отец.

Керим, озадаченный новостью и предстоящей поездкой, пошёл в свою комнату собирать вещи.

Взволнованный неожиданным письмом и разговором с отцом, Селим лежал на кровати в кунацкой и перебирал в памяти дни своей фронтовой жизни, полные тревог, лишений и тягостных утрат друзей-товарищей. За четыре года он, пехотинец, прошёл немалый путь от Кавказских гор до самого Берлина!

Но ничто из увиденного и пережитого, даже тяжёлое ранение в бедро, когда он чуть не умер от потери крови, не волновало его так, как это неожиданное известие о том, что у него есть сын.