Амир-Ашраф был так удивлён, что не знал, что и ответить сыну. Но, придя в себя, он сдвинул сурово брови и сердито заявил:

– Ты что говоришь? Диктуешь отцу свою волю? Да как ты посмел?!

– Я не диктую тебе свою волю и не собираюсь ни в чём ущемлять твоё достоинство. Я всегда любил тебя, уважал. И теперь люблю, уважаю. Но пойми меня правильно. Я – офицер запаса, инженер. Завтра получу высокую должность в городе. Мне стыдно будет писать в анкете: «Отец – мулла…»

– Тебе стыдно за отца, которого почитают в ауле все от мала до велика?! Почему тебе стыдно за меня? Разве я вор или убийца? Да я в твои годы считал за великую честь сесть рядом с нашим муллой…

– Вай-вай, что же вы сцепились, как петухи, – запричитала Зухра. – Не дай бог, кто услышит. Какой позор, какой позор! Вместо того чтобы радоваться встрече, они ругаются. Перестаньте, ради Аллаха, перестаньте…

Керим, присутствовавший при этом разговоре, молчал. Ему казалось, что и отец, и брат, каждый по-своему, правы. Отца уже не перевоспитаешь, и надо оставить его в покое. Тем более что обязанности муллы он исполняет бескорыстно, по просьбе таких же старых людей, как сам.

Увидев слёзы на глазах матери, Селим умолк. В конце концов, ему всё равно здесь не жить. И за отца он не ответчик. Пусть поступает как хочет. Отречься от Аллаха его уже не заставишь.

Через несколько дней Селим вернулся в город и стал работать инженером на нефтебазе. Керим тоже вскоре покинул аул, чтобы продолжить прерванную войной учёбу в сельхозинституте.

Мирная жизнь в семье Амира-Ашрафа постепенно вошла в свою колею.

Почувствовав себя после долгой болезни лучше, Амир-Ашраф встал с кровати, прошёлся по комнате.

Увидев отца не в постели, Умму обрадовалась. Слава Аллаху, выздоровел! Надоело ей с утра до вечера принимать гостей, подавать им свежий чай. Да и мать не оставляет её в покое – в домашнем хозяйстве всегда дела найдутся. А из Керима какой помощник: целыми днями то в конторе, то в поле. А как же, институт окончил, заместитель агронома. Да, надо было и ей после школы поступать в техникум. Училась бы сейчас, как другие девушки, а не толклась бы по двору с метлой. Зря не послушалась отца…

Когда слепой муэдзин Хаджи-Муса в полуденное время обратился к верующим с молитвой, Амир-Ашраф накинул на плечи шубу. К нему подошла жена:

– В мечеть собрался? Полежал бы ещё денёк.

– Хватит, все бока отлежал. Вышла хворь из меня. И слава Аллаху! Пройдусь до мечети, а после молитвы, может, посижу немного на годекане.

– Да хранит тебя Всевышний от всяких напастей! Пусть тебе везёт во всём.

Амир-Ашраф шёл не спеша по узкой каменистой улочке. Встречные прохожие, останавливаясь, приветствовали его:

– Добрый день, почтенный мулла!

– С выздоровлением тебя, Амир-Ашраф!

– Хвала Владыке за то, что избавил тебя от болезни!

Амиру-Ашрафу было приятно слышать эти тёплые слова. Душу переполняла радость. Да, аульчане любят его, с почтением относятся к нему.

Немногословные, степенные, один за другим входили старики в мечеть. Ставили свои посохи в уголок, снимали обувь и располагались на полу, лицом к возвышению, где обычно сидел мулла.

После молитвы старики направлялись к годекану, расположенному напротив мечети. Самые пожилые, почтенные старцы садились в центре длинной каменной скамьи с дощатым настилом и надёжным навесом от дождя, остальные рассаживались по бокам от них. Поговорить о жизни, о новостях в ауле на годекане могли только мужчины. Женщины не имели права приходить сюда. Увидев муллу Амира-Ашрафа, мужчины подвинулись, уступая ему место.

Посидев немного рядом с Али-Султаном, выслушав от стариков аульские новости, Амир-Ашраф поднялся и в сопровождении своего друга-безбожника направился домой. Подойдя к калитке, он предложил Али-Султану пообедать вместе, но тот отказался, сославшись на неотложные дела.

Выпив кружку солёного калмыцкого чая с молоком и сливочным маслом, Амир-Ашраф прилёг на кровать на открытой веранде и вскоре уснул.

Разбудила его Умму, слегка коснувшись плеча. Амир-Ашраф открыл глаза и, недовольно глянув на дочь, спросил:

– Что случилось?

– Письмо пришло.

– Что за письмо? Кому? От кого? – Амир-Ашраф удивлённо глянул на синий самодельный конверт, склеенный из обложки тетради.

С тех пор как закончилась война и оба его сына вернулись с фронта, писем он ни от кого не получал и не ждал.

– Из России оно, на имя Селима, от русской женщины.

– Какая ещё женщина?! – раздражённо воскликнул Амир-Ашраф.

– А я откуда знаю, – пожала плечами Умму. – На конверте написано: Рязанская область, Рыбинский район. А прислала письмо Марина Орлова.

– Ладно, – махнул рукой Амир-Ашраф, – спрячь до приезда Селима. Мало ли кто может прислать письмо бывшему армейскому командиру. Возможно, его прислала жена фронтового друга, или мать, или сестра.

Умму хотела было выйти, но Амир-Ашраф задержал её:

– Постой, дай-ка гляну на письмо.

Умму передала отцу конверт. Амир-Ашраф стал внимательно вглядываться в строки, будто хотел что-то разгадать в них.

– Ну, что ты разглядываешь, читать-то всё равно не умеешь по-русски. Да ещё конверт держишь вверх ногами, – улыбнулась Умму.

– А ты не смей мне указывать. Не твоё дело, как я держу. Сама с грехом пополам закончила школу. А я всегда среди лучших был в учёбе. И если бы захотел, и по-русски выучился бы читать и писать. Иди. Я сам сохраню письмо.

Когда Умму покинула веранду, Амир-Ашраф решил, что не следует отдавать дочери загадочное послание. Не устоит она перед соблазном прочитать его. А мало ли что может написать женщина мужчине…

Спрятав конверт во внутренний карман бешмета, он задумался: «Кто же всё-таки прислал письмо? Что может писать женщина Селиму? Откуда она знает его домашний адрес? Если он с ней переписывается, то почему она написала в этот раз сюда, а не в город?.. А что, если осторожно вскрыть конверт и прочесть? Конечно, это нехорошо. Но я ведь отец Селиму. А какие секреты могут быть у сына от отца? Вот только как прочитать? Я же не умею читать по-русски…»

В этот день Амир-Ашраф впервые пожалел, что не пошёл учиться в ликбез вместе с Али-Султаном.

«Надо кого-то попросить прочесть письмо. Но кого? Умму? Нет. Она – болтливая девчонка. И Кериму тоже доверять такое дело никак нельзя. Придётся идти к Али-Султану. Он человек надёжный… А вдруг в письме что-то важное, секретное? Поделится Али-Султан со своей Набат, а та разнесёт по всему свету тайну моего сына. Нет, надо подождать приезда Селима. Он сам прочитает мне. А если не прочтёт? Он ведь своевольный, скрытный, не то что Керим…»

Противоречивые решения одно за другим возникали в голове Амира-Ашрафа. Вдруг он вспомнил свой разговор с сыном о его женитьбе.

– Рано мне ещё обзаводиться семьёй, – ответил тогда Селим. – На калым и свадебные расходы я пока не заработал. Вот если согласится какая-нибудь девушка без выкупа и старых обрядов стать женой, тогда другое дело. А то поди узнай, сколько попросят родители невесты «молочных» денег. Не отправишь же вместо денег будущей тёще бочку молока? Хотя ни одна из девушек и не выпила больше фляги грудного молока…

– Нет, сын, я не позволю тебе отступать от установленных у нас правил сватовства и бракосочетания. Всё будет сделано по адату. Обязательно дадим калым за невесту. И свадьбу тоже сыграем не хуже других. А вот когда я умру, ты со своими детьми можешь поступать как хочешь, – сказал он Селиму.

В душу Амира-Ашрафа стали вкрадываться подозрения и тревога. Непокорность Селима в делах семейных, отход от традиций горцев, насмешливое отношение к некоторым религиозным и бытовым обрядам возмущали его. Амир-Ашраф не раз сожалел о том, что позволил сыну самому выбрать профессию. Надо было заставить его окончить учительский или сельскохозяйственный институт, чтобы жил в селе, рядом, под отцовским присмотром и контролем. Попробуй узнай теперь, чем он занимается в городе в свободное время.