У ворот одного из домов остановился, постучал в калитку палкой. Это был дом Кадыра – сельского глашатая.

На стук раннего гостя вышел сам хозяин. Увидев муллу, спросил любезно:

– Чем могу быть полезен, почтенный Амир-Ашраф?

– Услуга необременительная, брат мой Кадыр. Собери, пожалуйста, в мечеть верующих и неверующих мужчин, свободных от неотложных дел. Объяви, что мулла хочет сделать важное сообщение.

– Хорошо, – кивнул Кадыр.

Когда Амир-Ашраф ушёл, он поднялся на крышу своей сакли и во весь голос закричал:

– Внимание, люди! Слушайте меня! Почтенный наш мулла просит всех мужчин, свободных от неотложных дел и хвори, сейчас явиться в мечеть на сход! Им будет сделано важное сообщение! Внимание, люди!.. – Кадыр несколько раз повторил слово в слово сказанное.

Женщины тут же стали будить мужей, сыновей. Была пятница. В этот поминальный день все верующие, оставив будничные хлопоты, молились в мечети. Поминали усопших.

– Что случилось?

– Зачем мулле понадобился этот сход? – спрашивали друг друга встречные.

Вскоре мужчины, старые и молодые, гуськом потянулись к мечети.

Амир-Ашраф от глашатая Кадыра сразу же отправился в мечеть.

В это утро муэдзин Хаджи-Муса не поднялся на минарет – он понял, что его рассказ встревожил душу муллы и тот что-то затевает. Он так разволновался, что едва нашёл в себе силы пойти в мечеть.

Мечеть была переполнена. Белобородые старцы заняли места поближе к мулле. Остальные мужчины толпились позади них.

Когда Амир-Ашраф встал, в мечети сразу же воцарилась тишина.

– Хвала Аллаху, первому пророку Магомеду и всем святым апостолам и ангелам, не щадящим себя для дел Господних, – заговорил тихо Амир-Ашраф. – Мир и покой рабам Божьим, избравшим стезю веры, правды и добродетели. Я призвал вас, собратьев своих, на открытый суд, не в силах дождаться дня, когда Аллах сотворит Свой самый высший справедливый суд.

Каждый из вас, кто присутствует здесь, и те, кто отсутствуют, убелённые сединами и молодые, знают меня, так же как я каждого, ибо жизнь наша протекает на виду друг друга. Все вы знаете, что я был верным слугой Аллаха и жертвовал собой во имя спасения душ заблудших. До сих пор мне казалось, что несу я честь свою и совесть по нелёгкому пути жизни незапятнанной. Тому же учил я своих близких и всех, кто нуждался в таком поучении. Я люблю свой народ, терпимо отношусь к иноверцам, милосерден ко всем живым тварям, ибо к этому меня призывали мудрейшие. Помню, в годы отрочества я часто задумывался: зачем Аллах сотворил неверных и заселил ими бескрайние просторы Вселенной? Этот вопрос вставал передо мною не раз, и потому, будучи муталимом[3], я задал его почтенному алиму – богослову. И вот что услышал из его уст:

«Когда род людской, берущий начало от Адама и Евы, размножился и достиг умственного совершенства и возвышения над тварями, на Земле начался хаос. Человек, обуреваемый страстью познаний, стал стремиться к проникновению в небеса, в недра земные, в глубины водные. Стал превращать в рабов себе подобных. Толпы людей, словно чёрные тучи, носились по земле, превратив её в арену грабежа, насилий и разврата. Научившись изготовлять одуряющие напитки, затуманивающие сознание, люди денно и нощно предавались оргиям. На захваченных землях, употребляя вместо сосудов черепа врагов своих, а вместо вилок – их источённые кости, они устраивали среди крови и дыма позорные пиры.

Видя, что чёрная тьма начинает окутывать землю, а злой дух править миром, Аллах разделил человечество на два лагеря. Людей, любящих труд праведный, чистых душой, он сделал правоверными. А предающихся разбою, блуду и лени – проклял и назвал их гяурами – неверными. И возликовали правоверные, и предались бесконечному плачу те из неверных, которые случайно оказались в лагере проклятых. Тогда Аллах послал к тем и другим своего Пророка, который стал перед ними и сказал: «Вы, правоверные, не ликуйте прежде времени, ибо есть и будут среди вас слабые грешники. А вы, неверные, не предавайтесь горю и отчаянию, если идёте путём Божьим. На страшном суде, – Амир-Ашраф указал рукой на небо, – Аллах положит на чашу весов ваши земные деяния и скажет, кто из вас правоверный, а кто гяур. И тому, кто был чист душой, кто был разумом выше гадов, зверей, животных и всяких тварей, нетрудно будет пройти по тонкому, как лезвие ножа, мосту, переброшенному через ад к чертогам Рая».

– С того дня, как я услышал рассказ почтенного алима, я стал одинаково относиться и к неверным, и к правоверным, потому что среди тех и других есть истинные люди с чистой душой и чистыми помыслами и есть погрязшие в грехах, способные причинить зло ближнему.

В доказательство справедливости слов моего учителя я приведу примеры, охарактеризовав некоторых мусульман. Возьмём Чопана. – Амир-Ашраф кивнул в сторону короткошеего, с багровым, одутловатым лицом старика. – Ему ли обвинять кого-либо в неблаговидных деяниях, не посмотрев на себя?

Чопан тут же встрепенулся, покраснел и испуганными глазами уставился на Амира-Ашрафа.

– Смотрите, чем не раб Аллаха? Тихий, с вкрадчивым, елейным голосом и вроде бы не лишённый стыда, – продолжал Амир-Ашраф. – Чопан возмущается тем, что я привел в свой дом иноверку, русскую женщину, считая её недостойной нашего общества, потому что она работала свинаркой. А я хочу этому правоверному мусульманину напомнить тяжёлые годы войны. Помнишь, Чопан, когда в твою яму, вырытую тобой и замаскированную на приусадебном участке, засеянном кукурузой, осенью попал кабан? Тогда ты своими руками разделал тушу проклятого Аллахом и запрещенного учением Пророка животного. Мясо продал русскому человеку из города. Но не всё. Часть оставил себе. И тайно от людей, глубокой ночью, жарил из свинины шашлык и ел. Ты, наверное, думал, что люди не знают об этом? Но как было не догадаться тем, кто месяцами не брал в рот свежего мяса, кому не изменило обоняние и кто мог ещё отличать запах жареного мяса от кизячного дыма? А ведь в те дни в ауле никто не резал ни бычка, ни барана. Но когда тайна твоего греха разнеслась по аулу и дошла до меня, я не заставил тебя окунуться в куллу, чтобы смыть грех, прежде чем переступить порог мечети. Больше того, я запретил аульчанам говорить об этом, пожалев тебя как слабого, не устоявшего перед соблазном – силой голода.

Амир-Ашраф перевёл дыхание и продолжил свою обвинительную речь:

– Теперь я хочу обратить ваше внимание на Абдуллу…

Все присутствующие тут же повернули головы в ту сторону, где сидел худощавый старик, с белой бородкой клинышком, коротко подстриженными усами и немного перекошенным лицом.

– Ты, Абдулла, не обижайся за правду, но я вынужден сказать при всём народе, что ты лишь на склоне лет приобщился к истинным мусульманам. В царские времена, когда был молод и здоров, ты многие годы жил в городе. И там вёл себя не как скромный горожанин-труженик, а как бездельник-забулдыга. Женился на одной из несчастных дочерей христиан. И, несмотря на то что она одарила тебя тремя детьми, продолжал предаваться блуду и пьянству, унижая своё достоинство и причиняя ущерб семье. Ты допился до того, что тебя видели валяющимся на земле у дверей духана. Это проклятое Аллахом питьё довело тебя до того, что у тебя отнялась правая рука. Тогда ты, немощный, вернулся к очагу предков и связал свою судьбу с убогой, глухой, одинокой родственницей, которая ухаживала за тобой. И, лишь дойдя до такого состояния, ты вспомнил Аллаха и предался молитвам во избежание очередной кары Того, кто карает беспощадно. Я не осуждал тебя, как другие, я помогал тебе искать утешение в молитвах. Так почему же ты осуждаешь меня за то, что я поделился кровом и хлебом с женщиной, подарившей мне внука-первенца?..

Амир-Ашраф взял медный кувшин, сделал несколько глотков, отдышался и посмотрел на длинноусого старика, выпученные глаза которого тут же забегали по сторонам, не выдержав его пронзительного взгляда.

– Дошёл и твой черёд, Гамзат. И ты не безгрешен. Осуждаешь меня. А тебе ли вести речь о соблюдении нравственности?.. Как же ты забыл о своём поведении в недавние времена? Хотя голова твоя уже была убелена сединой и, казалось бы, должна была быть умудрена знаниями жизни, ты продолжал грешить. Ты, человек, давно связанный с женой обетом супружеской верности, в первые же дни войны, когда мужчины моложе тебя отпустили траурные бороды, сбрил свою бородку, усы и, как старый кочет, начал поглядывать на молодок, годных тебе в дочери. И не просто поглядывал, а под покровом тьмы проникал в сакли вдов и предавался блуду. И это в дни всенародной скорби!.. И ещё я хочу напомнить тебе тот вечер, когда застал тебя в кунацкой жены одного воина. Пришёл я тогда не по своей воле, а по слёзной просьбе матери солдата, которая хотела уберечь от позора очаг своего сына. Я запретил той несчастной женщине говорить кому-либо о поведении падшей невестки и тебе пригрозил, что если и дальше будешь заниматься прелюбодеянием, то предам открытому суду общества. И вот теперь я делаю это. Я правду изрекаю или нет? Можешь возразить?..