Очень скоро нить выводит меня на улицу, под ногами хрустит скованная морозом трава. Лишившиеся за ночь последних листьев деревья смотрятся еще более уродливыми и старыми. Их черные ветки тянутся ко мне в надежде схватить за край теплого пледа или вцепиться в распущенные волосы.
Нить петляет между стволами, делает несколько неожиданных поворотов и приводит к запертой на замок хозяйственной постройке. Время и влажность сделали свое дело – металлическая дужка покрылась ржавчиной и от первого же прикосновения рассыпается горсткой рыжих хлопьев.
Толкнув дверь, захожу внутрь. Золотая нить убегает в неизвестную темноту. Осмотревшись, я подбираю у стены старый фонарь, но он разбит и в нем нет масла. На что он годится, так это огреть кого-нибудь по голове. В темноте чувствуется враждебная холодность, и поэтому возникает потребность защитить себя. Стиснув ледяными пальцами ручку и ощущая, как отстают от старого металла куски ржавчины, я делаю свой первый шаг. Внутри все сжимается от ужаса.
Передо мной не просто пустая комната. Передо мной дверь в доме Джейкоба. В нашем доме. Дверь спальни. Дверь моей личной пыточной камеры. Дальше стены, которые видели мою беспомощность и унижение. Я долго от них скрывалась, но сейчас понимаю, настало время поднять глаза и взглянуть на свои страхи.
Я двигаюсь, но поскольку вокруг ничего не меняется и только темнота обжигает кожу холодным дыханием, можно решить, что я стою на месте. Раскинув руки, пытаюсь нащупать стены, обрести опору среди пустоты и запахов старения и умирания. Внезапно впереди золотыми искрами вспыхивает тонкая нить, и я, не думая о том, что могу сломать шею или проткнуть ногу, бросаюсь вперед, к слабому дрожащему бутону света.
Но сколько бы я ни бежала, он остается так же далек. Я начинаю задыхаться, легкие, словно кузнечными клещами, разрывает изнутри, по горлу стекает вязкая слизь. Понятно, что мне не хватит сил достичь цели, но я предпочту погибнуть, чем остановиться. Что-то острое и невидимое в темноте царапает за бок, вырывая кусок пледа и разрывая платье. Возможно, я ранена, но боли не чувствую, просто чуть ниже ребер разливается тяжесть. Прижав ладонь к телу, пытаюсь понять, идет ли кровь. К счастью, под пальцами только гладкая и чуть влажная от пота кожа.
Следующий удар приходится в плечо. Вскрикнув, я теряю равновесие, но вместо того, чтобы ощутить боль от падения на каменный пол, начинаю проваливаться сквозь него. Впереди, мигнув последний раз, исчезает нить. Полет длится несколько минут, достаточно, чтобы понять – приземление будет летальным. Мое тело и мысли одновременно погружаются в бездну. Последний урок, преподнесенный жизнью, - не заигрывай с бездной, держи свое темное прошлое под замком, если не хочешь, чтобы оно тебя поглотило.
Внезапно падение замедляется. Свободные юбки платья опускаются, окутывают ноги, волосы падают на плечи. Меня в один миг подхватывают невидимые руки и бережно ставят на пол. Я даже чувствую себя немного обманутой. Не то чтобы меня сильно расстраивали мысли о неудавшейся смерти, просто я не ожидала, что буду жива. Я запечатала свой разум и приготовилась отдать его в камеру хранения до нового рождения. Приходится быстро тормошить оцепеневший рассудок.
Я подпрыгиваю, трясу головой и бью себя по щекам, пока удары не начинают отдаваться жгучей болью. К тому моменту, как я решаю закончить реанимационную программу, непроглядная чернота ночи сменяется плотным сумраком. Сквозь серую пелену можно различить стены небольшой комнаты и низкий сводчатый потолок. Я стою между трех колонн, а мои босые ступни касаются выбитого в камне сложного рисунка. Я не знаю, что значат символы под ногами, но чем дальше буду от них, тем лучше.
Отойдя к стене, я ищу выход «или вход», как злорадно замечает голос внутри, когда глаза наталкиваются на аккуратную арку. По сторонам стоят статуи. Справа – мужчина в свободном облачении, слева – нагая до пояса женщина. Они вытесаны из белого и черного камня. Когда я разглядываю их более пристально, то кажется, что под твердой матовой поверхностью пульсирует жизнь, заставляя камень отсвечивать чуть заметным розовым цветом. Кроме того, складки одежд сделаны так искусно, что возникает эффект движения. Как будто статуи облачены в ткань, которая колышется на ветру.
Мне кажется, это символы добра и зла. Глаза женщины завязаны, и это как нельзя лучше подходит к тому, что случилось со мной. Я зло, и слепое добро восторжествовало. Я вспоминаю суд, своего защитника. Как и бесплатный психолог, он был бесполезен. Вспоминаю мать. Как она теребит ворот свободной рубахи, а ее короткие пальцы перебирают крупные жемчужины бус. И жемчуг, и сожаление в глазах матери искусственные. Бросив на меня умоляющий взгляд, она признает, что я всегда была неловкой, часто падала, от этого на теле у меня было много царапин и синяков. Я ломала ногу, поскользнувшись у крыльца, вывихнула кисть в балетной студии и чуть не попала под машину на практически пустой улице. Она вываливает всю историю моей жизни. Историю травм и болезней. Моя мать верит, что говорить неправду – это грех. О том, что она думает по поводу предательства, я ее не спрашивала. Конечно, и без нее было много свидетелей, подтвердивших, что я неуклюжая и хрупкая. Были приложены справки из больницы. Но мне было бы легче, пойди мать против истины и поддержи меня.
Я замкнулась, пряча слезы обиды. Даже моя ненависть к Джейкобу уступала по силе тому, что я испытывала к своей матери. Она отвернулась от меня в тот день, когда мне больше всего требовалась ее помощь. Ее бегающий взгляд и напряженные плечи значили больше, чем презрение всего мира. Будь жив Чарли, он бы не отдал меня на растерзание. Он боролся бы до последнего. Фил, мой отчим, в этом смысле сильно проигрывал. Он ободряюще хлопал меня по плечу, натянуто улыбался и бурчал что-то невнятное про то, что все наладится, жизнь может сбиться с курса и не нужно бояться исправить ошибки. Я хотела сказать, что это для него все наладится, причем уже завтра, когда самолет унесет его и мать в Калифорнию. Когда я буду есть своей первый тюремный завтрак.
Я не вспоминала о суде несколько лет. За это время боль и обида не стали меньше, хоть они уже и не ослепляли. Пройдя через то, что я прошла, я обрела способность смотреть на поведение своей матери более трезво. Разумеется, речь не о прощении, но я хотя бы добралась до стадии понимания. Она не хотела подавать плохого примера. Не хотела, чтобы я думала, будто ложь все упрощает. По-своему она была права, но только по-своему. Но ложь хотя бы красива, а красота обманчива. И то и другое утешает, смягчает раны, нанесенные правдой и уродством.
Подумав о красоте, я вспоминаю Эдварда. Вряд ли я еще раз его увижу. Если то, что происходит, не галлюцинация, и я не умерла, я вряд ли смогу выбраться обратно.
За аркой следуют пустые комнаты. Как поставленные в ряд кубики. Череда переходов и порогов. Голые стены: светло-желтые и синие. Ни единой статуи или других украшений. Гладкие полы и потолки без ламп. Разбираться, откуда исходит свет, нет никакого желания. Вероятно, у него тот же источник и та же природа, что у света в моей башне. Вероятно, этому нет объяснения.
В новой комнате стоят три зеркала. Можно пойти дальше, в стене справа видна арка, но я уверена, что впереди меня не ждет ничего, кроме пустых стен. Зеркала же вызывают бурление в голове, какое-то копошение средь нервных клеток, как будто я о подобном читала, или видела, или мне об этом рассказывали.
Зеркала одинаковые. По виду не очень новые – блеск тяжелых медных рам нарушают пятна потертостей и царапины. Я внимательно разглядываю сначала одно, потом другое, подхожу к последнему. Понимая, что терять нечего, прокусываю палец и даю капле крови упасть на блестящую, как лезвие клинка, поверхность. В сказках это срабатывает. В сериалах тоже. В жизни результата нет. Если не считать за таковой боль в раненой руке. Кровь некрасивым пятном растекается по зеркалу. Стекает вдоль длинной стороны. Проходят минуты, я напряженно вглядываюсь в глаза отражению. Но зеркальному двойнику мне нечего сказать.