Однажды с нами случилась неприятность. Уж очень все любили ездить цепочкой, держась друг за друга, что было запрещено правилами. Нас заметили и потребовали следовать всем на коньках за милиционером в ближайшее отделение. Там нашу компанию заставили вслух прочитать инструкцию и правила поведения на катке. Только после этого нас отпустили в раздевалку, перерезав шнурки на ботинках – чтобы впредь неповадно было…

Ковыляя, кое-как мы добрели до места, где спрятали свои ботинки (они же не знали, что мы еще и безбилетники!), переобулись и побежали домой через сад. Это не испортило нашего настроения, и мы продолжали ходить на каток прежним способом. Очень нравилась нам, молодым, та атмосфера: ощущение свободы, радости и общения. Ну а цепочкой мы, конечно, больше не катались.

Мы дошли до «Летнего домика» – памятника архитектуры XVIII века, где потом разместилась читальня. Спустились на дно глубокого оврага с заброшенным искусственным прудом, в котором плавали две утки. Нас поражали тишина, покой и чистый воздух, напоенный ароматами сада. Деревья роняли в воду свою первую позолоту с легким грустным шелестом…

Невольно вспомнились чьи-то стихи:

Странно и трепетно было мне одновременно ощущать присутствие прошлого и настоящего…

Из князи в грязи Первая фотосессия У синего моря… • Первая «гитара» • «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер» • «Тике, тике, тачке…»

В конце мая 1969 года мы попрощались с Ленинским проспектом. Купили маленькую двухкомнатную квартирку с центральной проходной комнатой в кооперативном, только что сданном, блочном доме на окраине Москвы, в районе Беляева.

Нет, это не название станции метро – ее тогда еще не существовало. Последней на этой ветке была «Калужская». Наш шестой микрорайон строился на месте снесенных деревень и назывался Коньково-Деревлево.

О таких новостройках конца шестидесятых годов Борис Слуцкий писал:

Действительно, сразу за нашим домом простирался Битцевский лес.

А вокруг дома – непролазная грязь, глина. Никакого асфальта еще не было и в помине.

Машина, перевозившая наш небогатый скарб, остановилась метрах в ста от дома – подъехать ближе было невозможно. Шофер помог выгрузить вещи и уехал. Бабуля взяла внука на руки и, пожалев, что мы поторопились с переездом, осторожно выбирая дорогу, пошла к дому. За нею, согнувшись под тяжестью холодильника, двинулись муж и мой брат. Я осталась с вещами на пустыре, продуваемом со всех сторон холодным весенним ветром.

Казалось, что мужчины отсутствовали вечность: лифт в доме еще не подключили, а квартира находилась на тринадцатом этаже… Сколько они сделали таких ходок с вещами, не помню. Наконец, окоченевшая, я тоже поплелась вслед за ними.

– Ты представляешь, если бы нам еще и шкаф тащить? – съехидничал Вадим, остановившись перевести дух между этажами.

– Какой шкаф? – оторопел муж, едва не уронив свою ношу. – Типун тебе на язык!

И они оба рассмеялись.

К этому времени, посадив Лёню в большую коробку вместо манежа, бабуля приготовила нехитрый ужин и разлила по чашкам вино:

– С новосельем вас!

Так началась наша новая жизнь…

В дождливую погоду добраться до конечной остановки, от которой ходил автобус, можно было только в резиновых сапогах. А далее наблюдалась такая картина: люди на остановке мыли в луже грязные сапоги, засовывали их в пакеты и, переобувшись в приличную обувь, ехали в город. Возвращаясь домой, проделывали то же в обратном порядке. Вот так почти каждый день добиралась до нас бабуля.

Выйти погулять с сыном на первых порах было невозможно. Муж сразу уехал на гастроли. Лифт по-прежнему не работал. Мне же было тяжело подниматься с ребенком на тринадцатый этаж, а о коляске и думать не приходилось. Поэтому Лёня часами «гулял» на балконе, который на сей раз заделали основательно… Настроение у сына почти всегда было плохое, он грустил, да и я тоже.

Иногда к вечеру на соседний балкон выходил молодой человек, такой же новосел, как и мы. Уже с первого раза мой карапуз привлек его внимание, и между ними быстро установились «дружеские» отношения. Кажется, Лёнька ждал этих встреч. И как только Борис (так звали соседа) появлялся с веселым приветствием, от грусти сына не оставалось и следа. Не знаю, как они понимали друг друга? Но понимали же! А если Борис начинал разговаривать со мной, то Лёня тут же ревниво перехватывал инициативу, требуя, чтобы все внимание было направлено на него.

Тогда я поняла, в чем дело: вместе с Нескучным садом малыш потерял ощущение свободы и возможность общения с разными людьми. Вскоре, однако, лифт запустили, и мы стали выходить гулять в лес. Снова люди, улыбки, разговоры, а значит – и прекрасное настроение…

Год жизни. Первая значительная дата. Мы с бабулей решили в этот день сфотографировать Лёню в фотоателье, что на Воробьевых горах – недалеко от ее дома.

По случаю субботы и летней жары народу там не было и нас сразу пригласили на съемку.

Фотографом оказался приветливый молодой человек с огромной черной бородой. Вот ее-то Лёня, наверное, и испугался. Подобное редкое случалось, но неожиданно для всех он разревелся. Прячась то за бабулю, то за меня, сын не поддавался ни на какие уговоры и ухищрения. Однако фотографу к таким сценам было не привыкать, и он терпеливо, по-доброму завоевывал доверие ребенка. И завоевал!

Лёнька, схватившись пухлыми ручонками за свои штанишки (как несколько минут назад он держался за мою юбку), поглядел на фотографа и лукаво улыбнулся. Момент пойман. Кадр снят. Контакт налажен, и дальше работать уже было легко… Та первая фотография в нашей семье стала самой любимой.

Однажды журналистка, которая готовила материал о Лёнином творчестве, попросила у меня какие-нибудь его детские фотографии. Я показала те снимки. Они ей понравились, и она взяла их для статьи в газету. Но опасаясь, что фотографии могут затеряться в редакции, решила сделать копии.

С этой целью журналистка приехала в фотоателье в центре Москвы. Ее встретил мастер – приятный мужчина средних лет с огромной бородой. Девушка объяснила ему цель своего визита и показала фотографии.

Он долго и очень внимательно разглядывал снимки. Затем поднял голову и удивленно спросил:

– Откуда они у вас?

– Мне их дала мама этого мальчика, – ответила журналистка.

– Этого ребенка снимал я. Давно, лет 25 назад. Наша мастерская тогда находилась на Воробьевых горах. Я очень хорошо запомнил этого малыша. Он, правда, испугался меня, но потом все наладилось. Фотографии с ним еще несколько лет висели на рекламном стенде нашего ателье.

«Вот даже как!» – подумалось мне. А мы и не знали, потому что никогда туда больше не приходили.

Только от журналистки фотограф узнал, что тот самый маленький мальчик, которого он когда-то фотографировал, теперь известный композитор, музыкант и певец Леонид Агутин.

А тем временем жизнь вынуждала меня выйти на работу, и после летнего отпуска меня ждал новый первый класс. Лёню в год и два месяца пришлось устроить в ясли на Ленинском проспекте, которые находились в нескольких троллейбусных остановках от моей школы. И не в обычную группу, а на пятидневку (на новом месте жительства детский комбинат еще только строился). В общем, обычная история того времени.