Я - Мудрость.

Я - Справедливость

Я - Жизнь и всяческое произрастание.

И всё же Я более, чем может вместить этот мир или ум. Я - Сущий. И Я - Единый.

Знать же, Кто Я для Себя не дано человеку на земле и ангелам Моим на Небесах не дано. Отныне же на Земле и на Небе будет ведом разный Мой образ. Для человека теперь он останется разделённым, ибо твоё желание, Иломас, разбило Зеркало.

- Но разве...- заговорил было праведник, и остановился, увидев, почему случившееся непоправимо.

Медленно гас в воздухе сияющий венец, объединявший фигуры, ставшие высокими мужчинами и женщинами в красном, оранжевом, жёлтом, зелёном, голубом, синем и фиолетовым одеяниях. Но лишь одна из них отбрасывала тень, небывалую в это время суток и на этой планете.

Духовная сущность, облачённая в зелёное, чей изумрудный свет всё ещё просачивался сквозь видимость телесности, попыталась выйти из чёрной тени, протянувшейся к её ногам словно бы из другого мира, из Пустоты, Мрака и Хаоса, предшествовавших Творению.

Но тень не выпустила её.

По ней, как по дороге или тоннелю, приближался кто-то ещё. Высокий, безликий, чёрный. От его черноты веяло таким бесконечным ужасом, таким отчаянием небытия, что Иломас обомлел, и свет померк в его глазах.

Последним, что он увидел, было объятие, в которое бесформенная чёрная фигура заключила сверкнувшую изумрудной звездою зелёную, будто бы сплавившись, слившись с ней воедино.

Когда Иломас очнулся от обморока, с ним был только Ангел. Из ангельских глаз бежали слёзы.

- Отравленное яблоко,- сказал Ангел. Почему вы всегда выбираете его?

- Что я выбрал?- спросил Иломас.

- Свободе в Господе ты предпочёл свободу вне Господа, пожелав того, что не было Его волей.

- Разве есть что-то вне Господа?

- Нет. Да. До сих пор оно не было "чем-то". Теперь это Дух. Ты впустил его в мир, дитя. Теперь вы узнаете, что такое Добро и Зло. До сих пор лишь Ему приходилось пить чашу этой страшной свободы.

И Ангел покинул Иломаса.

Тот вернулся в мир.

Иломас стал первым из пророков, предсказавших Последние Дни.

И он же открыл для людей, что Создатель послал к ним в знак великой милости семь Великих Ангелов, семь Духов, которых люди после назовут богами.

Никто ещё в те времена не знал, не боялся и не ненавидел Падшего Ангела, тёмного бога.

***

Закрывая книгу, Берад заметил несколько строчек, нацарапанных на чистом поле внизу страницы: "Эмергиса, сестра, прости за боль, что я тебе несу. Не жалей моего глупого тела, не спасай грешную душу". Священник узнал писавшую руку. Сомнений не оставалось.

Девушка, казнённая в Халле сотню лет назад и старуха, испустившая последний вздох на его руках в начале лета далеко на Юге были одним человеческим существом.

***

Так же гудел за закрытыми ставнями ветер, так же пламя очага освещало тёмную среди бела дня комнату с голыми каменными стенами.

- Велик твой грех, сын мой,- твёрдо произнесла мать Эмергиса, - я не могу его отпустить. Ты умрёшь, пытаясь исправить причинённое тобой зло, это и будет твоим искуплением. И смерть твоя, юноша, наступит раньше моей.

Берад спокойно взглянул в древние тёмные очи.

- Давно уже никто не называл меня юношей.

Пустой старческий рот растянулся в жуткой беззубой ухмылке.

- Какая разница? И ты, и я - хлам и ветошь, забытый мусор. Сейчас всё в руках детей. Детям владеть этим миром, детям его уничтожить. Тигрята растут. Ни страха, ни жалости, ни сомнений.

Занятную ты принёс тетрадку. И Сет-еретик говорил о том же. Молись за тех, кого ты любишь.

- Даже если один из них - принц Ченан, грядущий Рдяный Царь?

- Такие-то вопросы и погубили ласточку мою Саад. Что ещё ты хотел узнать?

- За что вы всё-таки её изгнали? Ведь не за чтение святого Имы?

- Одно за другим. Ты слышал о нашем Книгоузилище? Такого нигде больше нет. Тысячи томов, праведных и нечестивых, всё, что нужно и не нужно знать человеку, всё, что когда-то представало на наших судах в качестве улик и доказательств, собрано там.

- Я считал, что самая полная библиотека Империи принадлежит сёстрам Девы Амерто, Мудрости Господа.

- Библиотека! Да, если хочешь. Но то, о чём Мудрость предпочитает забыть, Справедливость продолжает помнить. Можешь называть Мать Воздаяния Лекс злопамятной. В Книгоузилище хранятся опасные, ядовитые, преступные тексты, древнейшие из которых восходят ко временам ещё до Затворения демонов.

- Господи Боже!

- Именно. И иные записи, по слухам, касаются Суда Шестерых. И того, что последовало за ним.

- Саад искала эти записи?

- Да.

- Что ей удалось найти?

- Трудно сказать. Вне сомнения, она узнала нечто особенное. Например, то, что Судом Шестерых были осуждены двое. Но тут надобно запомнить вот что: Узилище - не библиотека. Это тюрьма. Некоторым книгам отведены одиночные камеры, где они веками висят, закованные в цепи. Случись что из ряда вон выходящее, мы не сможем защитить их силой, поэтому охраняем замками, лабиринтами и западнями, спрятав глубоко в каменной скале. И у молоденьких монахинь не может быть к ним доступа.

Кроме того, у нас очень строгий устав. Весь день девушки работают, весь день они на глазах у старших сестёр. Никакой праздности, никакого уединения.

Свои изыскания Саад могла проводить только ночью, в ущерб естественному отдыху. Это и сыграло с ней злую шутку. Взвинченные нервы, возбуждённое воображение, потрясение самых основ убеждений и веры, выплеснувшиеся наперекор утомлённому разуму силы подавляемой магической одарённости привели к тому, что, невольно уснув в Книгоузилище над страницами одного из запретных томов, Саад отыскала во сне путь в Место-Которого-Нет и слегка приоткрыла дверь, которая три тысячи лет была Затворена.

- Это она рассказала вам под пыткой?

- Это она рассказала, когда её спросили. Сорок восемь часов пристрастного допроса не смогли ничего добавить к этим словам.

- Как ей удавалось скрывать свои ночные занятия?

- Когда человека ведёт вдохновение, двери раскрываются перед ним сами, сами закрываются глаза сторожей. Я уже говорила про её магическую одарённость? Среди монахинь это не редкость. Но сама Саад, пожалуй, не подозревала об этом. Я боялась за неё. Я следила за ней. Это я её выдала. Но она не была ни ведьмой, ни одержимой. Несчастный случай. Мне жаль, что так получилось.

Глаза матери Эмергисы погасли. Она дремала. Две монахини, похожие на близнецов, бесшумно и быстро принесли обед, добавили дров в очаг, заботливо укутали ноги старой женщины. Эмергиса слабо от них отмахнулась.

- Совсем меня хотят изнежить.

- Матушка, - попросил, решившись, Берад, покажите мне вашу тюрьму для книг.

- Это долго. Разве тебя не ждут дела при дворе в Меде?

- Меня ждёт война. И я должен найти оружие.

Старуха согласно кивнула.

Глава десятая

Дорога

Один летний месяц Дороги изменил Фран больше, чем последние полгода. Она вытянулась, расправились плечи, исчез взгляд исподлобья. И она стремительно хорошела, чем вызывала насмешки Хлая, парнишки, который служил тому же хозяину и первое время учил её ухаживать за лошадьми. У Хлая были ловкие ручищи, ехидная ухмылка и рябое лицо.

- Был бы наш хозяин чуть современнее, красавец мой, он бы нашёл тебе занятие получше, чем таскать воду и латать мешки. Сколько можно тратить время и деньги на дорожных шлюх и гостиничную прислугу? Брал бы пример с торговцев - южан, и всем мороки меньше.

- Вот сам его и соблазняй.

Хлай толкает её в бок и долго хохочет, вытирая слёзы. Фран сердито сверкает глазами, но в душе она довольна - никто вокруг даже не подозревает правды. И сама она всё реже думает о своей изначальной женственности, как о правде, настолько срослась Фран с новой ролью. Конечно, есть некоторые неудобства - с мытьём, например, или естественными надобностями, но люди довольно легко привыкают к чужим причудам или маленьким секретам. Легче, чем доверяют столь невероятным подозрениям.