А поздним вечером, Борис со Светой выкрадывали время, чтобы побыть вдвоем. Они бродили по ночному побережью. Нежно обнимая жену за талию, он прижимал к себе и время от времени целовал ее в губы. Он, как и когда-то, в начале их знакомства, много шутил, рассказывал интересные истории. Светлана тихо смеялась, а Борис продолжал остроумничать, пытаясь в темное разглядеть её смеющиеся глаза, а под конец он вдавался в сентиментальность, называя её – «цветочком» – «прелестным и красивым».

Он не заметил, как повернулся лицом к двери, взгляд остановился на спинке стула, на которой висела черная сорочка. Черное пятно, вернуло его к реальности и прервало его приятные раздумья. Вдруг необузданная ярость охватила его. В одну секунду Борис подорвался, сдернул рубашку со стула и стал рвать ее на клочья, вымещая всю боль и скорбь на ней.

17

Анюте не спалось. Сумрачные ночи приносили последнее время одну лишь тревогу. Ей было страшно. Она с детства боялась темноты. В деревне, где она жила ребенком с Крёстной, была глухая местность. Мужской древний монастырь с толстыми каменными стенами, а рядом их небольшая деревня, под названием, «Чугунка».

Сколько она себя помнила ребенком, ей всегда чувствовалось, что их деревня странное и неприглядное место, состоящая из десяти стареньких, покошенных от времени домов и поодаль неповторимый, светящийся свет, который исходил от монастырской обители. Паломники обходили их деревню сторонкой, боясь беспокойный собак, что держали в каждом из десяти дворов. Чуя за версту чужих, поднимался невообразимый лай, разлетавшийся на всю округу. И люди за годы старательно натоптали себе другую дорожку, сразу напрямую к монастырю.

Настоятель монастыря был провидцем. Он был почтенного, векового возраста, и излучал неземную божественную благодать. За советом к нему шли разные люди, которые заблудились в лабиринте жизни и никак им не получалось выйти из сложной ситуации. Принимал он далеко не всех. Кто-то по несколько дней ждал у ворот, так и не дождавшись встречи со святым прорицателем уходил не солоно хлебавши. А, кого-то настоятель ждал уже заранее и сразу просил привести к себе для беседы. На них набрасывали черную рясу с глубоким капюшоном, и провожали прямо в светлую обитель смотрителя. Через короткое время они так же покидали монастырь. Никто не мог прикоснуться и взглядом к тонкому, хрупкому миру святых. В определенные часы из монастыря доносился чистый, благозвучный мужской хор. Все разом, кто в это момент находился под стенами, затаив дыхание, заслушивались дивным, совершенным, чистым мужским пением. Кому-то и этого хватало, для того чтобы осознать корень проблемы, а кто-то просто приходил послушать монастырский мужской хор. Насытившись, непередаваемой по своей красоте музыкой, и получив неповторимое умиротворение, спокойно возвращались в мир суеты, понимая и осознавая зыбкость вопроса.

Было несколько случаев, когда под двери обители подкидывали младенцев. Первыми были новорождённые мальчики, погодки, которых сразу же приютил себе мужской монастырь, но на этом история не закончилась, следующей через год подкинули Светлану, вызвав возмущение «Чугунки», осуждая и не одобряя столь неподобающий поступок, подумывая нехорошее про соседнюю деревню. И всё уже позабылось, как через десять лет, у каменных стен снова нашли ещё один завёрнутый кулёк с новорождённой девочкой.

Обо всех прецедентах было известно местным властям, но они предпочли отмолчаться, не придавая огласке и как можно тише и быстрее всё уладить, выдавая свидетельство о рождении. Так Зинаида Ивановна, крёстная Светланы и Анюты, с разрешения местных властей и с благословления настоятеля, растила на законных основаниях, и это она от них не скрывала…

Монастырь, поддерживая Зинаиду, предоставил ей облегчённую работу, которая заключалась в помощи по хозяйству. В её обязанности входило мыть на кухне посуду, протирать столы, подметать и убирать пол. Она была единственной женщиной, пожилого возраста, кому было позволено входить за стенки монастыря. Её труд благодарили немного деньгами, вкусными лепёшками, разной едой. Иногда вручали монастырское варенье собственного приготовления. К началу учебного года, вручали тетради, карандаши, ручки и другую канцелярию.

Уходя на работу, Крёстная всегда их предостерегала: – «вы к монастырю не ходите меня встречать. Неокрепшей детской психике, чужие людские проблемы не к чему». И они слушались.

А, может она переживала, что вдруг придёт к монастырю искать их мать, что бросила их в младенчестве и заберёт их у крёстной. Анюта не исключала такой мотив, но понимала, что их крёстная мама очень мудрая, добродушная, понимающая женщина. Она была бы только рада, если бы, у какой матери проснулся бы материнский инстинкт и совесть, и пришла ко монастырю в поисках, своего брошенного когда-то чадо. Но за столько лет никто не приходил, и никто не искал их.

У них со Светланой были разные матери. Анюта со Светой знали это точно. Она всегда несколько завидовала Светкиному спокойствию. Та всегда отличалась равнодушием и уравновешенным нравом, которая крёстную считала своей родной мамой и любила её всей душой и совсем не мучилась вопросом – «кто же её биологическая мать?»

Анюте же не давали покоя всякого рода мысли: – «кто эта женщина, что бросила её? Жива она или нет? Почему она так поступила? Где она сейчас? Всё ли у неё хорошо, здорова ли она? Терпит ли нужду или живет в достатке? Думает ли о ней хоть иногда?» Вопросы с годами не утихли, а стали одолевать её ещё сильнее, принося одни страдания.

А, теперь вот и Светланы не стало. И уже её дети стали на половину сиротами. Анюте их было действительно жалко. Правда, она не сможет по-настоящему заменить им маму и так и останется для них просто – «Анютой».

Ей хотелось выплакаться… «Да теперь некому совсем!». Вот и Крёстная вслед за Светой покинула этот мир, погрузив Анюту в уныние и одиночество. Единственные близкие люди покинули её безвозвратно…

Безысходность овладела ею… «Всё, тупик. Будущего нет. Ничего нет. Одна пустота!» «Неужели так и придётся ей дальше жить, не своей жизнью?» Не совсем так она представляла своё будущее… «Абсолютно другие мечты, другие радужные планы. А главное было вырваться на свободу!»

«Ее, наверное, никто и не поймет, как она устала от вездесущей охраны. От этого незримого ока, которое следит за ней день и ночь. От этих глаз, что смотрят на нее. От клетки, из которой она не может вылететь. А однокурсницы завидовали: – «Как романтично!». А, клетка даже не золотая – обычная…»

Не смотря на изобилие денег в семье Серебровых, её деньгами никто не баловал. Наличных давали в расчет. Одежду ей покупала Света, не самую брендовую и крутую. Единственное на что не жалел Борис денег, так это на её учёбу. Он полностью оплачивал учебный год, а потом, они вместе с Анютой ездили, закупались всем, что нужно было для её колледжа «Искусств и культуры», по классу «художник по гримёру».

«А теперь, после смерти Светланы, ей что осталось? Заниматься и нянчатся Светкиными детьми? А про свою жизнь можно забыть: – устроиться на работу, планировать самостоятельно своё будущее… Или набраться смелости и сказать Борису – «Я ухожу из дома». И уйти. Просто уйти, оставив их всех на господа бога! Но, нет… Она так не может… Он растил ее все это время. Дал кров, еду, одежду, заботу. Был ей строгим отцом, и останется им навсегда».

«И нет такой наглости, убежать из дома, оставить девочек и убитого горем отца в трудную минуту. Да и боится она Бориса! Он ведь найдёт её из-под земли! Или, наоборот, даже искать не станет, вычеркнет её из жизни. Ни он, ни девочки, никогда не будут больше с ней общаться. Станет она изгоем. А это всё невыход и не решение. Остается только одно – ждать! Всевышний обязательно подскажет ей дорогу…»

А вот и слёзы стали стекать по щекам. Подушка уж мокрая. Ей вспомнилось, как Крёстная учила её детстве: «-когда на душе плохо, читай молитвы», и Анюта зашептала молитву «Пресвятой Деве Марии»: – «Богородица Дева, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою. Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, ибо родила Ты Спасителя душ наших. Аминь».