– А куда направляется ваш Феликс Эдмундович? – спросил Алексей водителя, когда тот, наконец, приехал.
– Ясное дело, в сортир, – не задумываясь, ответил таксист, – он же с газетой!
Алексей поселился в гостинице с непереводимым названием «Рилла». Он нашёл это место в интернете и забронировал номер ещё из Москвы. При выборе отеля Алексей обычно уделял внимание удобству расположения, наличию интернета и количеству положительных отзывов на сайтах бронирования; цена вопроса его волновала редко. В этот раз он поступил также: гостиница находилась в историческом центре – на проспекте Кирова, беспроводной интернет в номере наличествовал, и хороших отзывов о ней было гораздо больше, чем плохих.
Номер за четыре тысячи рублей в сутки оказался небольшим, но достаточно уютным, и, что более всего понравилось Алексею, здесь имелся письменный стол с лампой и сделанным под старину письменным прибором. Коридорный, который помог дотащить до номера чемодан, объяснил, что интерьер заимствован у номера ныне несуществующей гостиницы, в которой останавливался сам Александр Сергеевич Пушкин во время своего путешествия по российским губерниям.
– Простите, а когда была построена ваша гостиница? – спросил Алексей.
– Году в девяносто девятом, – неуверенно ответил коридорный, – кажется…
Алексей понимающе кивнул, а сам подумал, что этот номер своим интерьером обязан, скорее всего, поздно докатившимся до провинции отголоскам столичного празднования двухсотлетия со дня рождения «нашего всего», которое как раз и обрушилось на белокаменную в девяносто девятом году. Улыбаясь своей догадке, Алексей подошёл к окну и отодвинул рукой краешек тяжёлой бархатной портьеры. Из окна ему открылся вид на памятник мрачного Чернышевского в одном углу кадра и башенку здания консерватории в другом.
– Что делать… – произнёс Алексей вслух.
– Ну, можете по городу погулять, – из-за спины подал голос коридорный, который всё ещё стоял в дверях, – погода-то какая!
– Именно так я и поступлю, – сказал Алексей и протянул неискренне улыбающемуся советчику полтинник чаевых.
После душа и не особенно вкусного завтрака Алексей отправился на прогулку. Вдыхая сухой саратовский воздух, он не спеша добрёл до Волги, прогулялся по набережной Космонавтов от речного вокзала до памятника влюблённым и обратно, посмотрел, как швартуется круизный теплоход «Семён Будённый», потом купил мороженного и подошёл к самой воде. Всё, что он видел вокруг, было ему знакомо с самого детства. Набережная, вокзал, мост через Волгу, всё было такими же, как раньше, но уже совершенно другим.
Алексей неоднократно гостил в Саратове у деда с отцовской стороны. Ему очень хорошо запомнился этот весёлый сморщенный дедок в пиджаке с приколотой к нему орденской колодкой и вечной беломориной в уголке рта. Обычно Алексей с отцом приплывали в Саратов на белоснежной «Ракете» откуда-нибудь из Вольска или Камышина и подолгу жили у деда в его старом-старом, но очень уютном доме на улице Кузнечной. В Алексеевых воспоминаниях здесь всегда стояла чудесная погода, город бултыхался в зелени, и всё было до того чудесно, как может быть только в навеки ушедшем детстве. Вообще у Алексея проживало много родственников на Волге – в Камышине, Волгограде, Вольске – и, как это практиковалось в советские времена, родители Алексея периодически оных навещали и непременно брали в поездки детей. Такие визиты порой затягивались почти на всё лето и заменяли Алексею обычные для советских школьников пионерские лагеря, в которых ему не довелось отмотать ни смены.
Надышавшись всласть Волгой, Алексей решил куда-нибудь присесть и что-нибудь там выпить, всё-таки жара стояла нешуточная. Его выбор пал на двухэтажный пивной ресторан с верандой и видом на реку. По ажурной лестнице он поднялся на второй этаж, вошёл в пустой зал и занял столик у самого края веранды. Несуразно крашеная официантка принесла меню, и Алексей, не отпуская её, сразу заказал кружку пива, незнакомой ему, видимо, местной марки и погрузился в размышления.
Алексея ещё с Москвы волновал один вопрос: что же он всё-таки скажет этой девяностовосьмилетней бабуле? Собственно, вариантов было всего два: первый – продолжать врать в стиле Зиновьева, разбей его в среду паралич, и второй – рассказать всё, как есть, правда, и тут не обойтись без вранья. Нельзя же просто так прийти и сказать: «Знаете, ко мне пристали нехорошие парни, одной вещицей интересовались, которая, возможно, сейчас у вас, вот я и подумал, не отдадите ли вы мне её случайно за красивые глаза, вдруг она ценности великой, вещица эта…»
Алексей грустно улыбнулся собственным мыслям. Разумеется, он так не скажет. Он придёт в этот дом с подарками – конфетами и чаем – и начнёт действовать по обстановке. Посмотрит, что за публика там живёт, как они вообще, отнесутся к его визиту, может, прогонят сразу… Но что-то Алексею подсказывало, что не прогонят. Он прекрасно знал, что женское любопытство перевесит всякий, даже самый мощный инстинкт самосохранения, а девушку на том конце провода он заинтриговал, это было и коню ясно.
«Думаю, не стоит ничего скрывать, – решил Алексей, – надо будет сразу рассказать, кто я такой, потом усыпить бдительность рассказами о нашей семье, бабы это любят, а уж потом плавно перейти к оставленным прабабушкой вещам с целью их изъятия…»
В теории всё вроде бы выходило складно, но Алексей понимал, что финальная часть плана, мягко говоря, трудновыполнима. Вопросы собственности почти такие же сложные, как и вопросы крови, если даже собственность эта пылится в каком-нибудь чулане и сто лет никому не нужна. Стоит только проявить к чужому хламу хотя бы малюсенький интерес, как тот моментально станет всем жизненно необходим и резко вырастет в цене. Тем более, когда приходится общаться с древней старухой у которой почти наверняка мозги набекрень ещё с горбачёвских времён.
«Так что тут мне надо быть втройне осторожным, – думал Алексей, водя по деревянному столику ногтем, – если ляпну чего-нибудь лишнего, то пиши пропало – не видать мне белого слона, как своих ушей, если конечно он у них вообще есть…»
Принесли пиво. Официантка поставила потную кружку на восьмигранную подставку и предложила взять что-нибудь на закуску, но Алексей отказался – есть ему совершенно не хотелось. Скользнув любопытно-оценивающим взглядом по Алексееву лицу, девушка отошла.
Между первым и вторым глотком Алексей решил, что ни в какой Петровск он сегодня не поедет, а поедет туда завтра, на свежую голову.
«Во-первых, сегодня уже поздно, – сказал он сам себе, – дотуда только ехать при хорошем раскладе часа полтора-два, короче говоря, не успею… во-вторых, взгляд официантки означал, что фингалы ещё видно. Значит, надо ещё денёк гепариновой мазью помазаться. В интернете обещали, что синяки средней тяжести полностью сходят с лица на третий – четвертый день при правильном лечении, а завтра как раз и есть четвёртый день…»
Алексей хлебнул ещё пива и, задвинув подальше мысли о завтрашнем приключении, стал любоваться волжскими просторами. Виды и холодное пиво очень быстро утащили Алексея в прошлое, в навсегда оставленную им и его одногодками страну, где всё было чудесно и радостно, потом пришла пора воспоминаний о юности, которые сменились воспоминаниями о совсем недавнем прошлом, и упёрлось всё это, как обычно, в поиски так и ненайденного никем смысла человеческой жизни.
…Детство у Алексея было самым обыкновенным, советским. Лёгкая необычность наблюдалась лишь в частой и радикальной смене места жительства, которая объяснялась тем, что отец Алексея был военным, а, точнее, ракетчиком. Алексей родился в маленьком посёлке Кармелава в Литве, ранее детство провел на другом конце страны – в Спасске Дальнем, пошёл в школу в Казахстане, а закончил её в подмосковных Подлипках. На выпускном, основательно датый от выпитого в туалете из горла десертного вина, покачиваясь под «Still Loving You»[7] и немного плотнее, чем это предусматривалось советской моралью, прижимая к себе свою школьную любовь Ирку Березину, он твердо решил, что обязательно добьётся в этой жизни счастья.
