Продолжение следует...

...Роскошь королевского вкуса...

   ...Сверкающие лучи солнца пробивались сквозь высокие арочные своды и яркими бликами лежали на холодном габбро, который своим мощным и тяжеловесным настилом заглушал звуки идущих по коридору Себастьяна и Беатриче. В это утро, бесшумно развивавшееся переливами бежевых волн платье Богини, скользило по гладкой поверхности антрацитового камня габбро и тонкий шлейф, едва опадая на пол, снова вздымался вверх. Они двигались вместе, почти не существовало расстояния между ними, разделявшего их и, не спеша, оставляя позади себя исчезающие изгибы мало освещенного коридора, направлялись к уже приготовленному для них завтраку... Беатриче, идущая под руку с Себастьяном, ощущала пространство замка, колышущееся вокруг Нее, слышала легкий шепот стен и ,как неподвижные мраморные статуи тихо приветствовали свою Королеву. Она, взглянув на них, стоящих на высоких пьедесталах и приклонивших голову при Ее появлении, длинной лентой простирались в тени огромной северный стены, там, где солнца блеск не достигал их подножия. Тени густой пеленой покрывали каменные изваяния, лишь только рисуя нечеткие очертания неподвижных фигур и между ними вновь скользила она, Ombra... Мерцая в темноте, сгустками черного света, она извиваясь при свете томительных лучей, следовала за Беатриче и Себастьяном, зная, о том, что лишь только Беатриче видит ее в непроглядной Тьме... Богиня, наблюдая, как Ombra вуалью темной ночи скрывает свои следы от посторонних глаз, Беатриче слышала, как Тень тихо взывает к своему черному ворону, ведь рассвет уже совсем поглотил темную ночь, в которой Ombra всегда могла беззаветно блуждать там, где свет яркого дня губил ее... Пройдя еще немного вдоль таинственного коридора, Королева вместе с Диким Зверем, наконец, приблизившись к двери, ведущую в обеденную залу, отворили ее, и яркий свет волной солнечного блеска пролился в коридор. Немного помедлив, Беатриче увидела, как только распахнулись двери в зал, и свет озарил темное пространство, Ombra в одно едва уловимое мгновение, как сгусток серого дыма, рассеялась на ветру, исходившего из зала... Когда Беатриче и Себастьян вошли в зал, в котором уже все ожидало лишь только их двоих, они услышали, как двери тихо затворились позади них. Их взору открывался огромный зал с большими сводами, витражными окнами и высокими арками, которые овальными дугами повторяли очертание окон. Вся комната была насыщена роскошью и богатством, а цвет бежевых ,с легким оттенком слоновой кости, панелей придавали дорогой и изысканный тон. Бронзовая отделка, с элементами цветочной вязи, замысловатых узоров и объемной лепнины, а временами небольших горельефных скульптур, висящих между арочных проемов, придавали тяжеловесность и роскошность королевского вкуса. Высокий потолок обеденной залы был весь расписан античными фресками, от начала и до конца каждого угла были вырисованы глубокими оттенками бирюзы, смолистой охры и темно-бордового цветов сюжетные линии, рассказывающие историю богов и богинь, повествующих легенду судеб ангелов и божественных пантеонов. В центре расписанного фреской потолка весела люстра, пышущая раскидистыми завитками бронзы и с кружевными резными подсвечниками из темного металла, в которых стояли сотни белых свечей, тонкие и высокие стержни воска в ночи освещали ярким пламенем все пространство зала. Но днем достаточно было лишь солнечного света, чтобы осветить пространство. Льющийся рекой свет сквозь окна, которые вверху рисовали округлую дугу, обрамленную лентой бронзы, спускались к самому полу, где очерчивали строгой рамой свои стеклянные границы. Лишь только длинные и плотные портьеры немного сдерживали рвущийся вовнутрь яркий свет. Тяжелым пологом рисунчатой ткани, они свисали свысока и присобранные внизу плотными лентами с золотыми кистями, приоткрывали виднеющийся зимний пейзаж за окном.. А на светлом мраморном полу лежали легкие тени, отбрасываемые от большого камина, который как властитель источаемого тепла, укрывался под сводом высокой арки, углубляющейся в стену, на которой рисовалось продолжение фрески, спускающейся сверху. Камин, никогда не затухая, пылал огнем в это зимнее утро более ярко и языки пламени, облизывая тлеющие угли, согревали своим мягким теплом весь зал, - так изливающий свет и тепло камин приветствовал пришедших Себастьяна и Беатриче. Каменный и горячий портал, фигурно изгибал свои линии и вырезанные из камня барельефные цветы, каскадом спускались книзу. Повторяя изогнутые очертания камина, на нем стояли часы, обрамленные так же в мраморную подставку с миниатюрной бронзовой гравюрой, они недвижимо располагались в окружение нескольких грациозно выточенных канделябрах, заполненных белыми свечами, что так же высились на люстре. Прозрачная овальная призма оберегала небольшой циферблат, на котором медленно передвигались ажурные бронзовые стрелки. Но только часы, находящиеся в замке, не показывали времени, не говорили они о часах и минутах... Глядя на них, призма временных цифр преломлялась и словно раскалывалась на трехмерное пространство, переливами искрящихся границ разделяла на тонкие временные течения. Посмотрев на стрелки часов, слева играли тающие фрагменты прошлого, взглянув на них справа, туманной белой дымкой рисовались вариации будущего и, только глядя в центр часов, мерцало всегда настоящее мгновение. Этот циферблат раскрывал в себе все временные реалии, показывая не цифру определения мгновения, а параллельности происходящих событий в трех постоянно существующих измерениях. И сегодня, когда Себастьян бросил свой мимолетный взгляд на часы, они вновь, как и прежде преломляли время и легкая улыбка появилась на лице Дикого Зверя ... А в центре обеденного зала украшением всей комнаты, основательно стоял на массивно изогнутых ногах с резьбой из камня цвета слоновой кости стол, широкой квадратной формы, на котором расстилалась скатерть из багрового жаккарда и широкий кант, вышитых золотыми нитями узора, тяжелым слоем порчи обрамлял покатые края стола. К нему были приставлены лишь только два высоких кресла-бержер, стоящих друг напротив друга, с таким же резным сечением по камню, а багровые в тон жаккарда округлые сидения кресел матовыми переливами бархата скрывались за высокими спинками, которые были обтянуты тканью, сочетающейся с рисунком оконных портьер... Подойдя к одному из этих кресел, Fiera отодвинул немного от стола бержер и, пригласив Беатриче присесть на мягкое сидение, легким движением руки посадил Ее и, придвинув кресло снова к столу, сел напротив Богини. Он смотрел в Ее глаза, наблюдая за тем, как мягкий цвет Ее глаз, источал теплое и нежное свечение, заполняющее все пространство, покрывая каждое мгновение, растворяющееся как мимолетное видение... наслаждался плавным изгибом улыбающихся ему губ... Каждая комната замка Беатриче была пропитана особым ароматом, который тонким шлейфом разносился по воздуху зала, навивая особые состояния, присущие только Ей одной... И в этом зале так же обитал особенный запах-аромат аниса, витая, пронизывал теплое пространство, привнося легкую свежесть, что так подчеркивало настроение зимнего утра. С запахом аниса гармонично сливался тонкий аромат жасминового масла, который исходил от белых салфеток, пропитанных этим сладким и в тоже время сухим запахом. Они были аккуратно сложены и завязаны тонкой лентой золотой ткани и закреплены небольшой блестящей брошью, вылитой из серебра в форме герба замка Беатриче. Жасминовые салфетки лежали возле серебряных приборов и посуды, которая уже была наполнена для Беатриче и Себастьяна холодным хамоном и тонко нарезанным сыром манчего. Небольшой россыпью черных жемчужин, лежали маслины и ароматный свежевыпеченный хлеб маленькими ломтиками лежал в отдельной чаше. В бокалах из тонкого серебра, отражающих искрящееся утреннее солнце, был разлит терпкий херес, - белое вино с миндально-ореховым ароматом так гармонично сочетающееся с холодным вяленым мясом... Себастьян, уже вкушая хамон, наслаждался приготовленным блюдом, которое Беатриче неизменно наполняла собой, своей энергией, изливающейся через Нее... Тонкие веточки розмарина, с присущими ему тонкими колючими иголочками, украшал хамон в дополнении с пряным тимьяном. Беатриче вначале трапезы лишь откусив маленький кусочек сухого, но в тоже время сливочного сыра, пригубила глоток хереса и только затем отведала холодный хамон... Еще некоторое мгновение они вместе наслаждались утренней трапезой и, глядя друг другу в глаза, испивали из бокалов херес, который согревающим теплом разливался по телу. Солнца лучи все больше и больше поглощали оставшиеся тени в глубине зала, напоминая о том, что день уже в полной мере завладел отведенным ему временем...Себастьян, не отрывая глаз от Беатриче, вышел из-за стола и подойдя к Ней, нежно поцеловал Ее руку, а затем направился к роялю, который стоял возле одного из многочисленных окон. Подойдя к источнику инструментальной лиры антрацитового цвета, Fiera присел на край мягкого пуфа и, открыв крышку, скрывающую белые клавиши, возложил на них свои кисти рук и первый аккорд, взятый его пальцами, разлился вступлением к любимой мелодии Беатриче... Музыка плавными минорными переходами лилась из рояля, наполняя блаженным состоянием Богиню... Она, наслаждаясь необычно виртуозной инструментальной игрой Себастьяна, наблюдала за ним, сидящего в пол-оборота к Ней так, чтобы Она могла видеть его играющим за роялем. Она, скользя своим пронизывающим взглядом, провела по крыловидному вырезу фортепиано и, опустивши взор, созерцала порхающие над клавишами руки Себастьяна. Смуглые, цвета приятной охры, как скульптурное изваяния воска, отсвечивали лики солнца. Мягкие и в тоже время сильные, длинные пальцы быстро перебирали вдоль струнного фортепиано. Запястья скрывали кружевные манжеты белой рубахи, волнами светлой ткани, струящейся из обрамленных рукавов камзола темно изумрудного цвета. Несколько золотых пуговиц вышитых прямой линией на манжетах, добавляли изысканности его рукам, которые все еще продолжали рождать музыку, исходящую из рояля...