Сегодня Дмитрий Иванович мимоходом рассуждал о пословице “Повторенье – мать ученья”. Он считает, что это совершенно не верно, и быть этого не может. Он говорит, что, чтобы научиться думать, надо постоянно сравнивать различные явления, искать взаимосвязи между вещами, на первый взгляд не имеющими ничего общего, уметь улавливать схожее в различном и различное в схожем; нужно много знать, а не замыкаться в узком кругу мыслей; он говорит, что человек должен уметь быть неограниченным в своём мышлении, он должен уметь мыслить по-разному; он говорит, что думающий человек должен уметь с равной силой отстаивать две противоположные точки зрения, подобно тому, как гроссмейстер, играя с любителем, может перевернуть доску, и обыграть его его же фигурами, и когда он снова признал поражение – перевернуть ещё раз, и снова обыграть. Меня это очень удивило, я так поняла, он считает аргументы лишь шахматной игрой, есть аргументация подобная сицилианской или староиндийской защите, и нужно знать её, и ещё комбинации, есть среди них старые и относительно новые; и есть шахматисты атакующие и любящие защищаться, мыслящие стандартно и нестандартно, начинающие и опытные – уж в шахматах-то я немножко разбираюсь.

То есть, он ничего этого не сказал, он сказал только про гроссмейстера, перевёртывающего доску, но я так поняла. Это меня сильно поразило, я за ним и раньше что-то в этом роде замечала, он выстраивает цепочки рассуждений, то безупречно логичные, то совершенно парадоксальные, ему подвластны любые, но это именно игра для него, он может доказать всё что ему заблагорассудится. И неужели он прав? Неужели любые аргументы, любые доказательства – лишь фикция, пшик, обманка для наивного разума, не умеющего переварить их, шахматная партия из слов, ничего не значащая для оратора, выражающая лишь его сиюминутные желания и волю, служащая его целям и интересам, или просто-напросто забавляющая его? И все философы, все мыслители – самодуры, игравшие от скуки, либо тщеславные обманщики? И никаких доводов быть не может, всё, в конечном счёте, – лишь вопрос веры, ты либо веришь, либо не веришь, либо хочешь, либо не хочешь – и всё? Тебе либо нравится, либо не нравится… Да, видимо, так. Я и раньше как-то так понимала, то есть не задумывалась над этим, но что-то подобное было. Меня никогда не увлекали доказательства, споры – сама не знаю почему. Да и спорить мне не с кем кроме самой себя, я всегда всё так и оценивала: нравится – не нравится. Но всё-таки странно и как-то непривычно, а вдруг я ошиблась, и он через пару уроков докажет обратное, что есть истинные точки зрения, а есть ложные, и никакой относительности нет – я тогда с ума сойду. Говорят, идеальной шахматной стратегии, которая приводит к победе, не существует – но на то это и партия, в ней есть противник, и продолжение зависит от его ходов. А что, к аргументации то же не относится? – она всегда стремится дать ответы на известные опровержения. Да и мало ли что говорит аналогия, в аналогиях всегда есть определённая свобода интерпретации. Разве для этого есть какие-то правила? Нет. Но говорят же, что одна аналогия лучше другой? Мало ли что говорят. Что же, получается, надо говорить, что одна аналогия нравится больше другой? В этих рассуждениях можно рехнуться.

Я вчера не о том хотела написать, о чём написала. Я хотела написать по поводу пословицы “Повторенье – мать ученья”. Я считаю, что в этом есть свой смысл. Я говорю не о механическом повторении, когда задают на дом по десять примеров, и они ничем кроме чисел не отличаются – это, по-моему, совершенно бессмысленно. Но я понимаю повторение иначе. Допустим, можно поставить вопрос: что лучше, прочитать два раза одну и ту же интересную книгу, или прочитать по одному разу две разных? Я бы прочитала одну книгу дважды, я так уже делала. Во второй раз всё по-другому, понимаешь уже иначе и видишь глубже. Я и сцены понравившиеся по два раза перечитываю, ради удовольствия. И так во всём: стихотворение в разные дни воспринимаешь по-разному, на репродукцию глядишь другими глазами, и с музыкой то же, и с чириканьем воробьёв – то оно кажется забавным и вопросительным, а в другой раз думаешь, что они секретничают. И я очень люблю всё повторять, чтобы себя испытать.

Только я повторяю с перерывом – прочитаю стихотворение вечером, а на следующий день не читаю, а думаю, припоминаю, вникаю – что запомнилось, что удивило, что понравилось, что привлекло, с чем согласна, а с чем – нет. А если мне очень-очень понравилось, то я ещё один день терплю, ещё думаю, думаю уже иначе, по-новому, и у меня уже свои размышления появляются на те темы, которые в стихах. И только после этого читаю ещё раз. Бывает и разочарование, а бывает, второе чтение превосходит все ожидания. И так не только со стихотворениями, а с любыми вещами, только перерывы я делаю разные. Я отнюдь не стремлюсь анализировать всё и вся – это часто совершенно лишнее – я думаю, нужно правильно сочетать ощущения и чувства с мыслями, этому нужно учиться, и я учусь. Красивое апеллирует к чувствам, и не надо мешать лишними мыслями, но красоту важно подметить, найти. А когда создаёшь красивое, а для меня это важно, обязательно нужно мыслить, мыслить красиво, иначе ничего не получится. Красивые чувства рождают красивые мысли, а красивые мысли рождают красивые чувства, одно без другого не бывает, вот я как думаю! Да, эти повторения это способ учиться, учиться видеть, слышать, понимать, чувствовать. Я люблю слушать себя в эти моменты, ведь всюду, где бы я ни была, живут звуки, а если вокруг совершенная тишина, то я слышу своё дыхание. Слушать тишину можно лишь затаив дыхание, а затем звуки вернутся снова. И неподвижности не бывает, когда я держу чашку чая, моё отражение всегда колеблется, и никогда не случалось, чтобы оно застыло, – неужели это оттого, что бьётся моё сердце? Я опять отвлеклась, я же хотела написать про повторение, я, между прочим, и записи делаю с этой целью, чтобы однажды, спустя годы, заглянуть в них и узнать, как я думала, что я делала раньше, это очень любопытно. И рисунки я храню с той же целью, я жалею теперь, что всего этого не понимала когда была маленькой, и утратила много, было бы очень интересно почитать, как я размышляла. Наверняка забавная была и наивная, я и сейчас такая, а тогда и тем более, а я очень люблю это, наивность – самое красивое человеческое качество, честно, я так думаю. Если бы в людях было больше наивности, они бы были счастливее. А пишу я и рисунки храню не только из-за этого, особенно пишу, мне просто нравится что-нибудь писать, частенько всякие глупости, это игра такая, я ведь во все игры сама с собой играю, я как маленькая девочка у которой есть любимая куколка, и она всё не может с ней наиграться, а куколка любит быть нарядной, и для неё платьица есть, и можно и самой сшить, и причёсывать её очень приятно, и гулять с ней, и чай с ней пить можно, а когда засыпаешь, всегда кладёшь её рядом, на её подушку. А иногда думаешь, что эта куколка – это ты, а ты это куколка, и ты любишь играть, любишь быть нарядной, и для тебя платьица есть, и гуляют с тобой, и причёсывают тебя, и чай с тобой пьют, и когда засыпают всегда кладут тебя рядом, на соседнюю подушку. И глаза у тебя кукольные, большие и добрые, и движения неуклюжие, забавные, и очень жалеешь, что у тебя нос получился картошкой. А ещё ты любишь слушать сказки, и больше всего – совершенные небылицы, и можешь их часами слушать перед сном, уже и глаза закрываются, и сил нет, но так хочется послушать ещё, и эта небылица превращается в твой сон, и вместе с папой и мамой там живёт, они вместе тебе читают, любимыми тихими голосами, папа читает за Кота в Сапогах, а мама – за Мальвину или Дюймовочку, а ты спишь и счастливо слушаешь.

И почему мне так интересны взрослые люди, и мне кажется, что я могу говорить с ними наравне, а сверстники выглядят детьми, только что окончившими детский сад, не успевшими наиграться в машинки и всё еще наряжающими куклы дома втайне от подружек, и мне скучно с ними, а интересно с людьми на двадцать, тридцать лет старше меня, или ещё старше. Мне и мужчины нравятся в этом возрасте, такие, как Дмитрий Иванович, с таким мужчиной есть о чём поговорить, у него можно многому научиться, он многое поможет понять, он может мне много дать как человеку, как женщине. Он умеет владеть собой и своими мыслями, он может приказывать, в том числе и мне, он умеет описывать чувства, умеет понимать людей, стоит ему взглянуть на человека, и он проникает в самую глубину, я же вижу. Таким и должен быть мужчина, я считаю. Он умеет творить, он умеет сотворить настоящий шедевр, с ним я натурщица, а не художник, и это художник который пишет, украшая своей кистью, ты расцветаешь в его мазках, он не выдумывает тебя, он тебя познаёт. И хочется позировать ему днями и ночами, отдать ему себя, и не страшно, и знаешь, что он не захочет сделать тебя рабыней, нет, он превращает тебя в княгиню, равную себе. И какая злая насмешка, но такие мужчины не считают меня женщиной, он считает меня ребёнком, маленькой несмышлёной девочкой, и он прав, я это поняла, вначале я думала, что он ошибается, что я старше, а так и есть, я ещё просто не повзрослела, я теперь вижу, что мало училась, мало думала, и ещё учиться и учиться. Но мне кажется, это останется во мне и в будущем, мне не интересны сверстники, и я не знаю, что с этим поделать. Я смотрю на них, и развожу руками – когда они хоть немножко подрастут? Вот вырасту, и выйду замуж за семидесятилетнего скрипача – он будет играть мне на скрипке и рассказывать о своей молодости, прошедшей в послевоенные годы, и о своей первой любви. А по вечерам мы будем пить с ним горячий чай, я буду читать ему стихи Пушкина, каждый день по нескольку стихотворений перед сном, и он будет улыбаться и засыпать, и на душе будет такое спокойствие, такая тишина, это будет долгим прекрасным сном, лишённым тревог и забот… Шучу, конечно.