Он заснул.
Когда он проснулся, солнце уже стояло низко и готовилось к закату, расцветив небо и облака вдали. Всё так же стрекотали кузнечики, всё так же дул ветерок. Он протёр глаза. Долго он, видимо, спал, часа два. Самочувствие какое странное спросонья… Всё же это было неожиданно, сейчас он выспался – что же он ночью делать будет? Хорошо было бы развеяться, поговорить с кем-нибудь… Можно попробовать к той девушке заглянуть – да нужно ли? Как громко кузнечики стрекочут перед закатом, словно солнце от себя не хотят отпускать. Они до полуночи стрекочут, потом затихают, спать ложатся… В парке по ночам фонари не горят, лишь возле главной аллеи освещают дорожку и скамейки, а остальной парк совсем в темноту погружается. Самый разгар лета, а людей как мало здесь… Мамочки с колясками уже дома малышей спать укладывают, девушки перед сном расчёсываются… А хорошо было бы на закат посмотреть, из той части парка, что над берегом реки, там и полянка со скамейками, он там редко бывает. Да, пойду, – он встал и направился туда прямиком по траве – он любил по траве ходить. А в детстве он всегда писал Солнце с большой буквы, и никак не понимал, как можно писать его с маленькой, он и сейчас этого не понимал. Но вот, например, Луну…
Вскоре он добрался до этой полянки. На ней был луг, усеянный полевыми цветами – снова встретились ему клевер, ромашки, тысячелистник… А вид отсюда открывался чудесный – бескрайнее золотистое поле, по нему разбросаны берёзовые рощицы, петляет и извивается речка, оградой высится еловый лес… И небо в мазках заката, акварелью пылающих красок, а по нему ласточки летают, перекликаются, смеются…
Красота неба вдохновляла, хотелось побыть подольше, полюбоваться. Полукругом вокруг цветов расположились скамейки, почти все они пустовали, и только на одной молодая женщина в белом рисовала. Было в ней что-то необычное – секунду подумав, он направился к ней медленным шагом, слегка волнуясь, – может, закат сегодня наворожил? Она его не замечала, и была увлечена рисунком, но когда он приблизился, сразу подняла свои глаза.
– Добрый вечер, – улыбнулся он и назвал своё имя. – Можно, я к Вам присяду, закат очень красивый, а мы с Вами совсем одни – так не лучше ли его вместе встречать? – она улыбнулась в ответ, тепло и светло, – у неё были маленькие губы, совсем детские, и улыбка хорошая, ему стало так тепло после её улыбки. Он присел, ближе к Солнцу.
– Меня зовут Ирина, – сказала она, – голос показался чистым, словно небо, – он посмотрел в её глаза, серо-голубые, спокойные, умиротворяющие, хотелось смотреть в них подолгу. Ресницы у неё были русые, и брови русые, и волосы русые, русые и густые, длинные, немножко вьющиеся. И на руках волоски были русые, сами руки были очень спокойные, изящные маленькие руки, они словно слушали его, что он им сегодня скажет. Она вновь улыбнулась, он перевёл взгляд и заговорил.
– Знаете, я в парке сегодня отдыхал на скамейке, и вот о чём подумал. Мне показалось, что из деревьев получились бы прекрасные мыслители, если бы они умели мыслить. Питаются они светом Солнца и соками земли, времени у них очень много, они никуда не спешат, никуда не торопятся – и они могли бы годами мыслить, размышлять о жизни, о мироздании, о времени… И они могли бы разговаривать друг с другом на своём, древесном языке, или наоборот, жить аскетами, замкнуться посреди бескрайней равнины и думать, мечтать… Из дубов получились бы отличные математики, они бы как настоящие эстеты изучали теорию чисел, открывали математические ряды, искали бы среди них гармонию… А другие деревья, как берёзы, могли бы заняться музыкой и поэзией, ночью и утром, и днём они слышат бесчисленные звуки, шелестит листва, поют птицы, журчит вода, жужжат пчёлы, колышется трава – мне кажется, они бы писали прелестные природные симфонии… А возможно, они создадут искусства, неведомые нам, создадут удивительные, невиданные запахи, и станут наслаждаться ими, и дадут насладиться и нам… А другие возьмут себе роль библиотекаря, это естественно при их образе жизни, и он бы накапливал, собирал, упорядочивал знания, открытия, обновления… К нему бы обращались и другие деревья, он бы помогал им, давал нужные знания, искал бы, вспоминал, шелестел себе листвой… Представляете, диалог продолжительностью в тысячи ночей и сотни вёсен, когда ты знаешь о собеседнике необычайно много, он тебе безумно дорог, и в то же время ты не в силах приблизиться к нему, прикоснуться, посмотреть ему в глаза…
– Да Вы поэт… – почти всё время, пока он говорил, она улыбалась, словно желая ему помочь во вдохновении. Она и сейчас улыбалась, чуть-чуть, улыбка сама собой рождалась.
Какая у него речь, он может говорить о чём угодно. Какие мысли необычные… Он математик, мне кажется, он математик, и ищет в математике гармонию. Пусть он чуть увлекается, это хорошо, он хочет мне сделать хорошо словами… Я знаю эти стихи, это из Анны Снегиной. Он совсем не умеет читать стихи, почти без интонации читает. Ему, кажется, не с кем поговорить, очень одинокий человек, есть в нём такое… Какие у него губы, Боже… Почти женской красоты, сколько же в них вдохновения… Женщины безумно их любили… Как они целуют… Словно чувствую на губах… Очень хорош собой. Какие сильные руки, я обожаю сильные руки… А глаза строгие, слишком строгие. Они совсем не гармонируют с его речью. Его глаза обычно приказывают. Он хочет смотреть мягче, а уже не умеет. Очень сильное лицо. Мне кажется, женщин он знал мало – женщины боятся таких, от них не знаешь чего ждать. Возможно, и ошибаюсь… Как хорошо, что он пришёл, какой вечер… Стоит ли рисунок показать, хочет посмотреть. А поймёт? Я чувствую, что поймёт, это глубокий человек… Как хорошо он об Анне Снегиной говорит, обычная русская женщина, мы такие и есть… А меня не бросишь как выпитую бутыль?.. Какие же губы, я просто не могу… Я сейчас их потрогаю. Нет… Когда рукой по волосам провожу, ему нравится. Словно касается меня глазами, касается и ласкает. Как с тобой хорошо… Только бы не уехал никуда… Но нет, он у нас живет. Разве такие люди встречаются у нас, в нашем городе? Какая жаркая сегодня была погода, а он с длинным рукавом. Почему я решила, что у него сильные руки? Ладони… Всё может быть, может, он женат. Если женат, я не буду. Боюсь… Даже если не женат, я не смогу. Нет, смогу! Хоть в паспорт смотри. Мы с тобой большой крюк сделаем, пока ещё светло. По самым многолюдным улицам пройдём, ничего в этом такого нет. Он не женат, и думать нечего. Такое чувство, что сейчас меня на руках понесёт. Может, попросить? Совсем рехнулась, что со мной? Как Солнце красиво заходит… Молчит… Какой долгий взгляд, не могу. Буду на закат смотреть. Как же долго смотрит… Пусть. Пусть…
– Загляделись в мои глаза?
– У Вас в глазах отражается Солнце.
…Пора вставать, давно пора… Я обычно уже дома в это время, уже ложусь… Сегодня не засну, всю ночь продумаю… Пришёл, пришёл! Почему раньше не приходил?.. Пора, скоро совсем стемнеет, – она зачерпнула воздух ладонями, и вдохнула его всей грудью. Улыбнулась ему и стала вставать. Карандаш положила в сумочку, рисунок оставила на скамейке.
– Проводите меня?
– Провожу. Я возьму рисунок? На память.
– Берите, – она чуть смутилась.
Так я и знала! Ничего скрывать не умею, как открытая книга! – он перевернул листочек, с интересом взглянул на него, свернул в трубочку. Они пошли по дорожкам, по направлению к городу. Она шла впереди, по правую руку. Спину и голову держала очень ровно, а шагала размеренным шагом.
Он постоянно смотрит на меня, не отрываясь. Сейчас по плечу скользит, чувствую. Аж идти трудно. Теперь легче, да, так лучше, хорошо с закрытыми глазами. Только бы ничего не сказал, так не хочется лишних слов… Не скажет. Смотрит, вкушает хлеб и вино. Можно, сегодня можно. Хорошо сегодня оделась, люблю белый. Моя лучшая юбка, хорошо, что меня в ней увидел, я ему светлой запомнюсь. Краситься не стану, не хочу, если нравлюсь такой, так и надо. А мой рисунок понравился? С таким видом глядел, и ничего не проговорил, и о себе ничего. Скрытный человек, замкнутый. Речь, конечно, сильная, он учился и много. Откуда он такой? Спрошу, не могу.
