Ильин Роман. Автобиография

Все, как говорится в русской судебной практике, подвязаны и связаны, поэтому будут молчать. Так говорят все и сами. Поэтому всю историю пала честь рассказать главному действующему лицу. История таинственная и, как все русское, тупая, но действующие лица выказали небывалые человеческие особенности поведения, действий и проявили то, о чем писать нужно далеко не биографию. Но, поскольку в ней присутствует немалая доля так непонятной и не принимаемоей никем мистики, – все же, это будет биография, а не очередное заявление в суд, в темах которых я сам уже запутался.

Происходившее и происходящее будет описано в хронологической последовательности, как запомнилось и как записалось в редких попытках писать дневник, или, лучше – судовой журнал происходящего. Особенно полным он был за 2013 и 2014 года – что не странно.

И как жаль, что не велся ранее за десять – пятнадцать лет!

Эту историю следует начать задолго до моего рождения, когда в стране царствовал Советский союз.

Отец моего деда, Василия Степановича Ильина, был расстрелян при возведении оборонительных укреплений под Тулой – незадолго до Второй мировой войны. Расстрелян был на месте работ из-за разногласий с комиссаром или же представителем контролирующей его бригаду организацией – расстрелян сразу, без суда. Рассетрелян, возможно, и просто начальником бригады, – но сути это не меняет. Реабелитирован был в пятидесятых годах двадцатого века.

Вторая трагедия по вине Советского союза произошла уже с другим давним родственником – со стороны матери. Прадед был «кулаком» – своими силами наладил мануфактуру, которая силами союза превратилась в воспоминание. Но, благо, на тот момент остался жив. До финской компании, когда под бравый приказ нести в финляндию коммунизм были заживо заморожены финскими морозами, и на линии Маннергейма расстреляны финскими снайперами тысячи русских солдат. В том числе и мой прадед.

Дед Василий Степанович, о котором подробнее (насколько возможно) будет рассказано далее, в ходе ВОВ был отправлен на украинский фронт бороться с бандами бендеровцев, которые, получив высшее разрешение немецкого командования, занимались уничтожением мирных деревень, диверсиями и устроили небольшой, но кровавый геноцид населения этой территории. Вернувшись с фронта с победой, дед женился на бабушке (пока упоминается в такой форме), Анне Кузьминичне, и до конца советского союза и выхода на пенсию трудился на Тульском комбайновом заводе, Тульском Хладокомбинате и Тульском Горводоканале.

Анна Кузьминична, родом из села Крапивна (если верить ее рассказам), во время войны работала в тылу, и, можно не сомневаться, в итоге получила соответствующее звание. После войны, после свадьбы, пошла учиться швеей на Тульскую швейную фабрику и через много лет оказалась главным инженером Тульского дома быта и управляющей – как бы назвали сейчас – сетью еще существовавших советских государственных ателье. Прибавив к этому наказ одной из советских правительственных организаций не разглашать историю с расстрелом и реабилитацией, семья Ильиных смогла рассчитывать и на карьерный рост. и на высокий доход и на квартиру №231 во вновь построенном современном доме «Китайская стена» – № 130, в современном районе «Криволучье», ранее бывшим лугом. Или лесом с болотом.

Потеряв все заработанное – или скопленное – в 1991 году, и получив семейные проблемы своего сына Валеры и его жены Наташи, квартира была продана, и началась моя жизнь.

Не забуду так же единственную живую нынче мою бабушку Валентину Барбину, родившуюся в начале тридцатых годов в деревне, что была почти рядом с усадьбой И. А. Бунина. Прошедшую войну в гораздо более близких к боевым условиях, заставшую одну из последних стадий отъема чстной собственности – коллективизацию, после войны поработавшую маляром и остаток времени до выхода на пенсию – много десятков лет – на железной дороге, и в это же время имевшую силы родить мою мать. В настоящее время живет в поселке Плеханово, в чуть ли ни лично ее руками построенной пятиэтажке.

Муж ее, Николай, отец матери, для меня, еще маленького ребенка, – остался только в воспоминании. Дед сидел в полупустой квартире, окруженный стопками книг (часть которых, им подписанная, теперь сложена у меня в шкафу) – и, наверно, что-то говорил. Мать моя не старалась посещать его ни сама, ни с сыном. Это был единственный раз. Второй раз уже был гораздо позже, и посещение было кладбища.

Бабушка Анна Кузьминична умерла в 2017 году, дед Василий Степанович в 1997 году.

Валеру, «отца», я не видел с 16 лет. Но слышал в 2015 г., звоня бабушке и узнав, что ее положили в больницу. Как потом отреагировала бабушка, будет рассказано далеко позднее.

Далее – подробно.

Меня же зовут Ильин Роман Валерьевич, родился 22 декабря 1985 года. Рождение произошло в Первом роддоме г. Тулы, и ни его момент, ни что было до него, – как и то, что происходило в роддоме и после него, – я не помню. Есть фотография, где мама Наташа – молодая студентка (а, может, такой же молодой инженер КБП) держит в руках меня, плачущего и завернутого в пеленки, сама сдержанно улыбаясь.

На дворе тогда был конец советского союза, все были добрые, красивые и милые, атмосфера была советской близости людей и все было вполне комфортно.

Привезли меня в общую для новой семьи и для дедушки с бабушкой квартиру 131. Так и запомнилася фраза без пробелов, звучащая на вопрос «Где ты живешь?» – «домстодвадцатьквартирадвеститридцатьодин». От двери, когда приходили гости, играла мелодия «Не слышны в саду даже шорохи», и на 2-3 года дедушка подарил мне волнистого попугая Лори. Принес его в коробке. Помню, как однажды сел попугай на створку ножниц, и что-то дернуло эти ножницы сжать. Поранил попугаю лапку. Попугай был умный, всем интересующийся, участвовал в жизни ребенка, ел его тетрадки, говорил «Как дела, хорошо?», «Лори хороший мальчик», часто ругался и умер через одиннадцать лет, примерно вместе с дедушкой. Но был своевременно заменен копией, которую я не принял. Не бывает у живых существ замен.

У дедушки были две канарейки – кенор и, наверно, молчаливая самка. Часто к окну прилетали снегири. Так же часто я стоял перед окном и смотрел вниз – не приехал ли папа. Не стоит ли его машина? Не приехал. И появлялся все реже и реже.

Отец остался смутной фигурой в детской памяти. Сидит, – как мальчик, – в ванной, клеит из пенопласта автомат. Клей – «Момент». Может, и не автомат ему нравилось клеить больше. Но мать быстро все закончила свойственным ей нервным ором – но тогда по делу. Отец, если примерно собрать вместе периоды, незадолго перед этим отслужил в армии. А вскоре (все это происходило в рамках 85-90х годов), был послан в Англию, – может с командировкой – только от кого? – а может дедом с бабкой. Странно, плохо помню вообще, чтобы он был дома, – а чтобы занимался с сыном – вообще не помню. Но, приехал из Англии ночью, вывалил гостинцы в зале и пропал – может только из памяти. А помню, что я, маленький, долго не понимал, кому привезена машинка F1 на дистанционном управлении, игрушка, – как тетрис, – только фирменная, про гонщиков на машинках, и робот-трансформер. Фирменный, японский. Еще привез стопку журналов с товарами разных супермаркетов, и я долго – много лет – их рассматривал, выбирал всем подарки, думая, что еще поедет. А он просто уехал. Или не было его почти. Один раз вернулся, поставил ноутбук (88-89 год!) с запущеным тетрисом около телефона и уехал. Сказал – позвоню. Позвонил? Не помню. Ждал и смотрел на тетрис.

Смотрел и видеомагнитофон, привезенный оттуда же, такой же фирменный, далее попавший при разделе семьи – матери и мне. Не раз чиненый, сейчас в неизвестности. Смотрел Робота Полицейского, может, что-то еще, но запомнился он. Из дальнейшей жизни, мать приобрела примерно в 14 лет кассету про умирающего от рака мальчика. К чему?