Мужчина наклонился ниже, сквозь монокль на кожаном ремешке, издали напоминавший глазную повязку, внимательно разглядывая бледное, как будто слепленное из воска лицо с заострившимися чертами. Синяки, темным узором покрывавшие тонкие руки, разодранное в клочья платье… Маг недовольно причмокнул – похоже, для этой девочки одним опустошением все не обошлось.

– Вроде бы дышит, – со скучающим видом поделилась мнением Истер – любимица публики и прима их маленького коллектива, свято верившая, что рано или поздно ее заметит антрепренер какого-нибудь крупного театра и откроет ей двери в новый мир, которого такая красавица, как она, несомненно, была достойна.

– Па-а-а, – протянула Эва, заискивающе улыбнувшись, – а помнишь, ты мне обещал эту… как ее… ну ту самую… компаньонку! – радостно воскликнула девочка, вспомнив слово, однажды услышанное от отца. После чего решительно ткнула в иномирянку пальцем. – Я хочу эту. – Заметив, что родитель по-прежнему хмурится и с явной неприязнью, а может, даже с опаской поглядывает на девушку, бойко затараторила, подскочив с колен: – Хочу, хочу, хочу!

– Угомонись! Эва! – прикрикнула на падчерицу мадам Леттис и проворчала, обращаясь к мужу: – Опять концерт устроила… Говорила тебе, разбаловал ты ее. Какая к демонам компаньонка?!

– Как по мне, Эва права. Служанка лишней не будет. – Во взгляде примы появился интерес. Теперь Истер рассматривала пришлую оценивающе, как бы гадая, справится ли та с обязанностями, которые в мыслях актриса уже на нее возложила. – А также хорошая швея. Я все пальцы себе исколола, штопая это старье! Кое-кто ведь не хочет раскошеливаться на новые костюмы. – Она многозначительно покосилась на мистера Тауруша.

– Это моя кук… – возмутилась было девочка. Поняв, что чуть не сморозила, быстро поправилась: – Моя компаньонка!

– Детка, это не кукла, это живой человек. И мы ее себе не оставим, – мягко возразил отец Эвы, мысленно проклиная тех, кто подбросил им это «счастье».

Больше всего на свете Тауруш любил баловать свою единственную дочь. Но ведь всему должен быть предел. Не дарить же ей живого человека!

На которого у них нет ни права, ни средств.

– Но почему? – надула губы Эва и капризно крикнула, топнув ногой: – Па!

– Мне неприятности не нужны, – снова оглядываясь по сторонам, словно опасаясь в предрассветных сумерках обнаружить спешащих к ним полицейских, нервно проронил мистер Тауруш. – Вдруг это беглая рабыня.

– Знака на ней нет, – осторожно повернув девушку, будто та действительно была игрушкой, хоть уже, скорее всего, поломанной, сообщил Хэймо и смахнул с ее плеча пожухлый листок.

– Значит, тем более! – еще больше заволновался мужчина и безнадежно вздохнул, обращаясь скорее к самому себе, нежели к бодрствующим членам труппы: – Придется все-таки вызывать патруль. – Вздрогнул, услышав, как девушка слабо шевельнулась и издала не то стон, не то всхлип.

– Давайте хотя бы занесем ее в шатер. Бедняжка вся продрогла, – сжалился над незнакомкой маг. Его любимым хобби было создание простеньких лечебных снадобий и магических зелий. При помощи некоторых он сбивал температуру, другие помогали спасаться от мигрени. Они особенно выручали мадам Леттис, которая ни дня не могла прожить без его чудодейственных настоек. С помощью бальзамов собственного приготовления Хэймо помогал зализывать «боевые раны» любившим покутить в кабаках артистам, и сейчас ему не терпелось заняться нежданно-негаданно свалившейся им на головы пациенткой. Хоть чуть-чуть облегчить страдания несчастной до прихода полиции.

Легко подхватив почти невесомое тело, мужчина понес девушку в свой шатер, который делил с двумя братьями-иллюзионистами, не так давно примкнувшими к труппе.

Истер, зевнув, отправилась к себе досыпать. Дальнейшая судьба незнакомки была ей неинтересна, раз уж девчонку не захотели оставлять в качестве служанки. Мадам Леттис тоже не стала задерживаться, ведь завтра, а вернее, уже сегодня им предстоял еще один суматошный день в столице.

Эва поспешила за отцом в шатер, безустанно повторяя:

– Па, ну пожалуйста, давай оставим ее себе. У меня же завтра день рождения. Я тоже хочу себе компаньонку! Ты ведь сам говорил, что я ничем не хуже этих рас… расфиференных… Тьфу ты! Ну, короче, леди! А у всех леди есть свои ку… компаньонки.

Постепенно в парк, раскинувшийся на самой окраине Морияра, вернулась тишина. Только из шатра с синим выцветшим пологом доносились слабые стоны незнакомки, которые то и дело заглушало плаксивое:

– Ну, па!

– Да, и еще это, это и, наверно… это. – Истер нагнулась в очередной раз, порылась в своем бездонном кофре и, выудив оттуда нижнюю льняную юбку, небрежно швырнула ее мне. И снова попала по лицу. – Фух! – Подув на упавшую на глаза смоляную прядку, довольно заключила: – Ну, кажется все.

Я покачнулась под тяжестью одежды, едва умещавшейся в руках, но устояла. С тоской подумала, что знакомство с местными достопримечательностями сегодня отменяется. Пока смотаюсь к ручью, пока постираю, настанет пора готовить нашу приму к выступлению. Или играть с Эвой, или выполнять мелкие поручения мадам Леттис.

А может, все сразу.

– Уверена, что ничего не забыла? – не сдержалась я.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – не уловив в моем вопросе иронии, смилостивилась работодательница.

Наверное, не стоило спрашивать, потому как уже в следующую секунду лицо Истер приобрело столь не свойственное ей задумчивое выражение. Не желая испытывать судьбу, я хотела уже ретироваться, но актриса меня окликнула:

– Да, Ива, и еще корсет почини. – В меня полетело кожаное нечто, щедро украшенное цепочками и застежками на тоненьких ремешках. Благо успела пригнуться, иначе бы этот шедевр портняжного искусства точно бы сбил меня с ног. – Там шов сбоку разошелся, – проинформировала актриса и махнула рукой, отпуская. Сама же принялась сосредоточенно изучать в зеркале свое отражение, проверяя, не появилась ли где на лице за ночь морщинка.

Ритуал, который Истер исполняла каждое утро.

Прихватив с собой корсет, я закинула его в наш с Эвой шатер, а сама отправилась к ручью. Потому что тратиться на прачечную актриса категорически отказывалась.

День хоть и выдался солнечным, но по-прежнему было прохладно. Весна только-только вступила в свои права, и уже через каких-то пару минут полоскания блузок, юбок и ажурных чулок в холодной воде мои руки заледенели. Попытка отогреть их дыханием немного улучшила положение. Но ненадолго.

В такие моменты, как сейчас, становилось особенно горько, накатывали непрошеные воспоминания. О первых неделях в Эльмандине – странном мире, в котором мне не повезло очутиться. Не сразу сумела привыкнуть к новой жизни. К незнакомым людям.

Смириться.

Осознать, что это не сон, не ночной кошмар. И что я никогда не смогу вернуться обратно. И что все, кого любила, кто был дорог мне, остались в прошлом. А в будущем… О том, что могло ждать меня впереди, старалась не думать.

Порой я начинала ненавидеть эту свою жизнь. Жизнь Золушки, девочки на побегушках. Думала ли о том, чтобы покончить с таким существованием? Не раз. Но дальше мыслей дело пока не шло. Я не хотела умирать. Наверное, где-то в глубине души не теряла надежды, что когда-нибудь все изменится.

Нет, о встрече с прекрасным принцем (боюсь, здесь такие не водятся) и знакомстве с феей крестной я даже не мечтала. Но раз возможны путешествия между мирами, существует магия, то почему бы не поверить в то, что однажды и я смогу обрести некое подобие счастья.

Такое самовнушение являлось моим ежеутренним ритуалом. Это помогало держаться, не сойти с ума.

Для меня так и осталось загадкой, кому и зачем понадобилось вырывать меня из родного мира. Хорошо помню свой последний день там, один из самых радостных и волнующих. Мое первое выступление в роли Мари из «Щелкунчика». Дебютный сезон – и уже главная роль. Тут было чем гордиться.