Через несколько дней стало ясно, что в давние времена здесь жил ювелир. Нашли серебряную оправу для камня от перстня. Кольцо было ещё в древности отломано, а вот оправа от камня сохранилась. Её внимательно рассматривают. На обратной стороне не видно следов припая, следовательно, не успели починить перстень. Находка незначительная, но ведь она не единственная.

Археологи вспоминают золотые украшения, найденные среди развалин согдийских храмов, и несложный инструмент древнего ювелира словно оживает. Ещё в первые годы раскопок были найдены золотые подвески от серёг. Одна серьга с дужкой сделана в виде овального медальона с плоско отшлифованным красным камнем-самоцветом. Края медальона отделаны мелкой зернью. Может быть, эти нарядные серьги были сделаны на маленькой наковальне, которую сейчас внимательно рассматривает археолог?

Рядом с раскрытыми руинами храма археологи нашли хозяйственное помещение. Возможно, что это была каморка жреца, где хранились сосуды для благовоний, корзины с плодами, светильники. Сегодня удача. Под обвалившейся стеной найдены обломки розоватой глиняной чаши. Она так удачно разбита, что ничего не стоит её собрать и склеить. Даже сейчас, когда в руках археолога только обломки, он видит её уже целой, собранной. И он спрашивает себя— для чего она служила? Для еды? Нет. Стенки чаши очень чистые, полированные, ничем не повреждённые, не поцарапанные. Нет, из неё не ели похлёбки. По всей вероятности, эта глубокая чаша была нужна для священнодействия. Может быть, для омовения рук перед тем, как зажечь в храме священный огонь?

В древних летописях учёные нашли описание таких обрядов у согдийцев.

Там сказано, что, когда в храм приносили священный огонь, человек должен был быть одет в свои лучшие одежды, прибран, причёсан и умыт. Рот у него был завязан платком, чтобы не осквернить дыханием священного огня. И когда он зажигал светильник, чтобы принести этот огонь в храм, руки его были чистыми. И судя по тому, что небольшое подсобное помещение в храме находилось недалеко от святилища, можно думать, что там хранились вещи, необходимые жрецам. Святилище в виде открытого помещения, где отсутствовала четвёртая стена, называлось айваном. В таком айване, согласно обычаям согдийцев, должен был стоять высокий бронзовый или позолоченный жертвенник, и перед восходящим солнцем молящийся зажигал ароматные травы.

Время близится к полудню. Солнце в зените.

В серой дымке едва видны вершины Зеравшанских гор. На ярком солнце развалины города уже не так красочны, как на рассвете Они такие же серые, как лёсс, который кружится, захваченный горячим ветром. Горсти серой пудры летят к обветренным лицам археологов и снова обжигают их. Пыль слепит глаза. Трудно и тем, кто работает в глубоком раскопе, и тем, кто под жгучими лучами солнца, не разгибаясь целый день, что-то просеивает, что-то перебирает или зарисовывает. И когда дежурный ударяет молотком по обломку железной рельсы, все бросаются в тень высокой глинобитной стены и усаживаются за завтрак, делятся новостями.

А новости бывают самые неожиданные и самые удивительные.

Разве не удивительно, что на дне сосуда, найденного в каком-то хозяйственном помещении, оказалась горсть пшеницы? Зёрна почернели, но это пшеница, и она найдена на дне хума. В таких высоких сосудах обычно хранили зерно, масло, вино. Молодой археолог вспоминает текст хозяйственного документа из архива на горе Муг. Это была записка, в которой князь Деваштич обратился к своему управляющему — фрамандару:

«…тем людям, относительно которых я тебе так приказываю: „Зерно им выдать!“ Ты не выдаёшь. Тогда тем, которым тебе не следует выдавать, ты выдашь? И по слухам ты очень уж беспечен… Ты им должен выдать зерно, чтобы от голода они не бедствовали… промедления не делай…»

И дальше князь Деваштич говорит своему управляющему с иронией, что ему придётся дать распоряжение не выдавать зерна, тогда фрамандар выдаст его.

— Может быть, это остатки того самого зерна, которое фрамандар задержал и не выдал людям? — спрашивает молодой археолог. Когда он изучал документы, найденные на горе Муг, многие из них произвели на него впечатление, и эта маленькая записка запомнилась ему потому, что в ней виден юмор князя Деваштича. Маленькая шутка словно оживила древний документ и показала улыбающееся лицо князя.

Молодой таджикский археолог, может быть, и не вспомнил бы этой записки, если бы сейчас не держал в руках горсть почерневшей пшеницы, которую вырастили его предки ещё в те далёкие времена, когда они поклонялись солнцу и огню. Это было очень давно, но следы эти верований сохранились в глухих горных селениях Таджикистана.

Молодой археолог вспоминает своё путешествие на Памир. В горах у пастухов есть нечто вроде маленького мужского клуба, который называется «Алау-хона». В переводе это означает «дом огня». В маленьком домике постоянно горит очаг. Мужчины собираются в нём по вечерам, чтобы рассказать новости. А если счастливый случай приводит в эти далёкие горы сказителя — хафиза, то он за чашкой зелёного чая рассказывает удивительную легенду о богатыре Рустаме, изображение которого сохранилось на стенах пенджикентских дворцов.

День долгий, жаркий, трудный, полный забот и нескончаемого терпения. И всё же настаёт тот миг, когда молоток снова ударяет о железный рельс, и девушки в пёстрых таджикских платьях, с серебряными браслетами, в нарядных, с бирюзой, серьгах, словно слетевшие с картин древней Согдианы, весело собираются в обратный путь. Снова на дно машины летят с грохотом лопаты и ломы, а затем и сами участники экспедиции заполняют машину. Рабочий день окончен.

Но машина останавливается не у ворот базы археологической экспедиции, а подъезжает к источнику Кайнарсу, древнему холодному ключу, который бьёт из скалы, клокочет и, превращаясь в маленький водопад, падает в небольшое углубление. Археологи думают, что Кайнарсу приносил радость людям ещё в те далёкие времена, когда процветал древний Пенджикент. Он неутомим — этот прохладный и прозрачный ключ. Какое счастье окунуться в его воды, ощутить прохладу, обмыть усталое от зноя и пыли тело!

Перед нами согдийцы

леды жизни повсюду. Брошенные очаги. Закопчённые на огне костра глиняные сосуды. Оружие воина. Инструмент ювелира и штукатура.

Обугленное дерево резных колонн и дверных проёмов. Глиняные трубы от сломанного водопровода. Очень древнего водопровода, который подавал воду из реки Зеравшан в дома города Пенджикента. Всё говорит о жизни и деятельности людей. Каких людей? Как они выглядели? Расскажут ли находки о вкусах, способностях и трудолюбии этих людей? Удастся ли узнать о верованиях и обычаях?

Найденные среди руин вещи ответили на многие вопросы. Но, разумеется, они не могли ответить на вопрос — какими были древние согдийцы? И вот случилось чудо. Учёные увидели согдийцев.

Это было удивительно, необычайно! Вдруг из-под лопаты рабочего посыпалась алая земля. Откуда? Что это такое?

Археолог, занятый в это время описанием планировки раскопанного дома, взял в руки лопату и стал тихонько отбрасывать землю от той части стены, которая сохранилась возле широкой глиняной суфы и, очевидно, была когда-то расписана пёстрыми красками.

Вначале, орудуя лопатой, а потом ножом и кисточкой, археолог очищал стену, вглядываясь в пёстрые пятна, проступающие из-под серой лёссовой пыли. Затаив дыхание учёный всматривался в эти пятна, и в какой-то момент перед ним вдруг предстала чудесная картина. Он увидел сцену какого-то ритуального шествия. Головы и плечи трёх мужских фигур, лица которых повёрнуты вправо, сохранились настолько, что хорошо видны черты лица — длинный разрез глаз, прямые носы и чётко прорисованные брови. Густые длинные чёрные волосы гладко причёсаны. Лица молодые, с чуть проступающими усами.

Но здесь не просто изображение каких-то людей, которые, по-видимому, сохранили облик согдийцев, живших когда-то на этой земле. Правее от этих фигур видно изображение мужской головы в лучистом нимбе. Может быть, это божество? Возможно, что трое молодых мужчин торопились на своих конях со знаками поклонения к этому божеству. Эта картина сильно попорчена, и всё же она даёт представление о согдийцах, живших в долине Зеравшана в VII веке нашей эры.