- Тебе с Зикой хорошо бы начать учиться на сестёр милосердия, - внезапно сказал мне батюшка. - Переписчицами при патриархии вам оставаться становится опасно.

 Я подумала, что батюшка, как всегда заботится о других, а не о себе. А ещё подумала о том, что хорошо все-таки, что в момент визита Тучкова в канцелярию там была я, а не Зика. Уполномоченный не обратил внимания на меня, красавицу Зику трудно было не заметить. Да что там, её не заметить было невозможно.

 - Владыка Илларион, - снова заговорил батюшка, любуясь Покровским храмом в древнерусском стиле, - иногда говорил, что "мы овцы Христовы, а не ба-ра-ны". Вот и давай поступим в духе этого слова. Подожди, пойду попрошу за вас нынешнюю настоятельницу Обители.

 Домой я вернулась ближе к вечеру, познакомившись с больничкой, аптекой и библиотекой в Обители, зачисленная в число учениц на сестёр милосердия. Рассказала Зике, что батюшка благословил нас учиться в Марфо-Мариинской обители. В задумчивых глазах моей названной сестры вспыхнули огоньки неподдельного интереса.

 - Я всегда мечтала стать сестрой милосердия, - еле слышно сказала она. - Ну не всегда, конечно. С того времени, как меня поцеловала Елизавета Федоровна, я была совсем ещё девочкой, - Зика погладила свою щеку, вспоминая тот незабываемый поцелуй великой княгини. - Это было в 14-ом году, в начале войны. Она была как всегда красивая, изящная, печальная, её обвиняли в сочувствии к немцам. Когда она вернулась из Петрограда в Москву, её автомобиль забросали камнями русские люди, а она так искренне полюбила Россию... Я с тех пор мечтала вырасти похожей на неё.

 Зика говорила чуть слышно, мы сидели с ней, обнявшись, в любимом кресле и шептались. Громко разговаривать в нашей комнате мы к тому времени разучились, потому что подселенная матросская жена Олёна подслушивала. Точнее, её в мою квартиру подселили ещё матросской женой, скоро Оленин муж стал солидным чиновником в Минюсте, располнел, раздобрел, но его отношения с женой остались по-прежнему, так сказать, пылкими. И страсть его супруги к подслушиванию также ничуть не угасла со временем.

 В дверь условным стуком постучал Семён.

 - Послушай, Таська, - тихо сказал он, вплотную подойдя к облюбованному нами с Зикой креслу. Он говорил тихо всё по той же причине. Олёна подслушивала и регулярно писала доносы. - Тебе придется сходить со мной на партийную чистку.

 Я так удивилась, что открыла рот, округлила глаза и замерла без движения в таком положении. Семён смущенно улыбнулся, одновременно подняв пальцем мой подбородок, так что рот закрылся.

 - Ты же как-никак моя жена, Таська.

 Он опустился перед моим креслом на корточки и взял меня за пальцы. Зика тактично выскользнула из кресла.

 - Товарищи интересуются, почему я женился на идейно-отсталой гражданке.

 - Олёна?

 - Да. И тебя недавно видели в церкви у твоего батюшки. И я ещё ни одной чистки не проходил, всегда почему-то отсутствовал. Выявили...

 Семён опять улыбнулся, на этот раз как-то криво. Он был заметно встревожен.

 - Когда чистка?

 - Завтра, после полудня. Ты не бойся, Тася, с тобой ничего страшного не случится.

 - Сеня, я побежала.

 Я попыталась встать, но Семён удержал меня в кресле.

 - Куда?

 - К батюшке своему, попрошу помолиться. Куда же ещё?

 Семён продолжал меня удерживать, я вдруг совсем близко увидела его темно-серые, неспокойные глаза.

 - Ты знаешь, что вашему патриарху разрешили создать Священный Синод с целью ввести туда Красницкого?

 - Да.

 - А ты знаешь, что Отдел уже получил распоряжение надавить на Тихона, если он будет сопротивляться?

 - Да, - еле слышно ответила я. - Патриарх уже согласился. "Ради мира и согласия".

  Семён немного отдвинулся, пристально глядя мне в глаза.

 - Вы в это верите? В согласие между церковью и властью?

 Я промолчала.

 - Ну иди, Таська, - он отпустил мою руку и встал.

 Отец Владимир был в алтаре, когда я прибежала, несмотря на позднее время. Ведь над его головой тоже сгущались тучи. Несколько человек ещё находились в храме. Матушка Мария Петровна стояла вместе с певчими. Служился молебен покровителю храма и Москвы Георгию Победоносцу. Рассказав батюшке, что случилось, я тоже осталась вместе со всеми помолиться. Мы часто молились в те годы вместе, священник в алтаре, а его духовные дети по видимости отделенные от него алтарной преградой, а на самом деле тесно объединенные, спаянные вместе общей тревогой. Не зря именно в те годы вошло в оборот обращение пастыря к своим духовным детям: "родные мои". Общее горе и общая молитва объединяли нас куда крепче, чем кровное родство.

 Чистка проходила по всем их партийным правилам. "Я себя под Лениным чищу", - писал в те годы В. Маяковский. То есть над столом, покрытым красной кумачовой скатертью, висел огромный портрет вождя революции. Семён положил на стол свой партбилет и наган и, волнуясь, коротко заговорил о себе. Прервался от волнения.

 - Не волнуйтесь, гражданочка, - сказал почему-то мне сосед. Я скромно сидела во втором ряду ближе к краю. - Мы не съедим вашего мужа.

 К этой чистке я оделась понаряднее, кофточку надела с рюшечками. Но все равно, в свои девятнадцать лет, я это знаю, выглядела как только что вылупившийся из яйца мокрый цыпленок, никак не была похожа на опасного классового врага.

 Семён, тем временем, подчеркнув своё идеальное рабоче-крестьянское происхождение, он был внук крестьян и сын простых чернорабочих, перешёл к ранениям, полученным в боях за революцию. Я и не знала, что он был дважды ранен. Первый раз в Крыму, второй раз на Дальнем Востоке.

 Товарищи, сидевшие в зале, сначала молча слушали, потом принялись задавать вопросы по службе. Семён коротко и мрачно отчитывался, куда ездил в командировки, подробностей не рассказывал.

 - Ты вот что скажи, товарищ Петров, - прервал хмурое отрывистое повествование чекист из первого ряда. - Как это тебя угораздило жениться на дочке профессора? Неправильный выбор, товарищ.

 Я сжалась, чувствуя на себе взгляды коммунистов, сидевших в зале. Да что там коммунистов - чекистов, собравшихся на свою жуткую партийную чистку. Семён молчал почти минуту, позволяя им оценить мою "опасность" для дела мировой революции.

 - Я знаю, что победоносная сила марксизма и ленинизма, - изрёк он с пафосом, после паузы, - позволит моей жене преодолеть отсталость. Её темнота связана с её происхождением, но мы не должны сомневаться в силе света, которому мы служим.

 И зал взорвался аплодисментами, чуть ли не стены задрожали. Семёну очень быстро вручили обратно его партбилет и наган, пожали руку. Он подошёл ко мне. Я скромно сидела, опустив голову.

 - Товарищ Петрова, а вы по-итальянски читать умеете? - резко подняв голову, я с удивлением посмотрела на приветливо улыбнувшегося мне парня, вполне дружелюбного, несмотря на кожанку. Заодно заметила, как мой "муж" подал мне знак, на несколько мгновений прикрыв глаза.

 - Тут понимаете, какое дело... Наши товарищи из Италии переслали нам архиинтересную книгу. Нам бы перевод получить. Книга-то итальянская. Ваше партийное задание. Берётесь?

 И внимательный такой взгляд в глаза.

 Книгой, переданной чекистам итальянскими товарищами, оказался роман Э. Сальгари "Чёрный корсар". Успешно скрыв потрясение, я вспомнила о Зике, свободно владевшей итальянским языком, и согласилась на "партийное задание". Договорились, что листки с переводом будет приносить мой муж.

 Странно, но когда я общалась с сослуживцами Семёна, я даже забыла, что у них руки по локоть в крови, они производили впечатление вполне обычных молодых ребят, только в кожанках и с наганами.

 - И почему вы считаете нас своими классовыми врагами? - спросила я у своего товарища Петрова по дороге обратно. - Жили бы спокойно сами, и нам бы не мешали. Мы бы для вас все зарубежные книги о флибустьерах и рыцарях перевели на русский язык...